Способам запоминания ее учил магистр Иманиэль. Лучше, конечно, записать все чернилами, но выносить из дома написанный документ слишком рискованно. Пятнадцать кораблей по две дюжины моряков.

– В пятнадцать лет у нее было две дюжины мужчин, – пробормотала Китрин сама себе.

Девятнадцать сотых со страховкой, шестнадцать без. Значит, страховка – три.

– Шестнадцать для бесед и еще три для любви.

Две тысячи начального капитала, предполагаемая прибыль пятьсот ежегодно, контракт на десять лет.

– Она раздала две тысячи поцелуев, получила пятьсот и через десять лет умерла в одиночестве.

Свиток содержал еще описание кораблей, имена капитанов, рекомендуемые торговые пути – Китрин прочла сколько могла. Однако самое главное уже известно.

Она вернула свиток на место, затем передвинула обратно светильник и задула пламя. Тьма после света показалась непроницаемой, резко запахло горелым фитилем. Китрин закрыла глаза и, не отрывая ладонь от стены, нашла дверь. Выбравшись в коридор, она заперла замок и почти бегом пустилась обратно в спальню Кахуара, там положила ключ на прежнее место в углу и, сбросив рубаху, поспешно нырнула в постель.

Кахуар что-то буркнул и положил ладонь ей на живот.

– Замерзла? – пробормотал он.

– Сейчас согреюсь, – ответила она. Он улыбнулся и прижался к ней теснее.

Китрин попыталась расслабиться и, закрыв глаза, повторила для себя придуманную историю:

«В пятнадцать лет у нее было две дюжины мужчин, шестнадцать для бесед и еще три для любви. Она раздала две тысячи поцелуев, получила пятьсот и через десять лет умерла в одиночестве».

***

– На тебе лица нет от усталости, – заметил капитан Вестер, прислонившийся к стене у жестяной чаши с тюльпанами, где раньше стоял зазывала игорного дома. – Я уж думал отряжать спасательную экспедицию и забирать тебя силой.

– Я ведь сказала, что не приду. – Китрин свернула к своей лестнице; капитан последовал за ней, будто по приглашению.

– В полдень у тебя встреча с той женщиной из гильдии игольщиков. Наверняка она уже на пути к кофейне. Так что если не собираешься идти в этом же платье…

– Я не пойду, – заявила Китрин, поднимаясь по лестнице. Шаги за спиной на миг притихли и тут же выровняли ритм. Нарочито спокойный и вежливый голос прозвучал отстраненно.

– Прикажешь дать ей объяснения?

– Пусть кто-нибудь сходит и скажет, что я заболела.

– Хорошо.

Китрин, опустившись на диван, хмуро взглянула на капитана: руки скрещены на груди, губы сжаты. Он ведь не намного старше, чем Кахуар Эм… Китрин сняла туфлю и потерла ногу – ступня оказалась грязной. Платье свисало с плеч так, будто сама ткань изнемогала от усталости и пота.

– Я не спала ночь. Мне не до переговоров, все равно толку не будет.

– Как скажешь, – коротко кивнул Вестер и повернулся уходить. На Китрин вдруг нахлынуло отчаяние; она и сама не подозревала, как не хотела оставаться одна.

– Как тут все шло, пока меня не было? – вырвалось у нее.

Вестер остановился на верхней ступеньке.

– Обыкновенно.

– Вы на меня сердитесь, капитан?

– Нет, – ответил он. – Я передам той игольщице, что ты больна и не можешь прийти. Насколько я понимаю, мы известим ее, когда ты поправишься?

Девушка сбросила вторую туфлю и кивнула. Вестер спустился по ступеням, нижняя дверь захлопнулась. Китрин рухнула на постель. Ночью все прошло отлично, однако при первых же рассветных бликах на нее навалилась усталость, и теперь ослабевшее тело разламывалось так же, как от бессонных ночей в караване. После прибытия в Порте-Оливу она успела убедить себя, что все кончено, однако, как видно, ошиблась. А теперь, как ни крути, Вестер сердит – и от этого почему-то невыразимо горько.

Может, его успокоить? Объяснить, что она намеренно дала себя соблазнить, что ночь с Кахуаром была лишь уловкой? Но чем тщательнее она подбирала слова, тем хуже получалось. Снизу, с первого этажа, донеслись голоса стражников, нанятых Вестером. Судя по крикам – играют в кости. Спину немилосердно ломило. Кто-то внизу взревел от досады, остальные сочувственно загудели. Китрин закрыла глаза в надежде, что знакомые стены помогут расслабиться и она уснет. Однако мозг только перепрыгивал с предмета на предмет все быстрее, как катящийся с бесконечной горы мячик.

Пятнадцать кораблей можно поделить на три группы по пять или на пять по три: клан Кахуара, видимо, рассчитывал, что торговые суда пойдут в три крупных порта – скорее всего, Карс, Ласпорт и Асинпорт. А если маршрут ляжет дальше Астерилхолда, в Антею или Саракал, а то и Халлскар? Две дюжины моряков – немалая сила, но выдержат ли южане-лионейцы путешествие в холодных северных водах? Стоит ли ей, ссылаясь на связи в Карсе, пообещать выставить корабли с опытом плавания в северных морях? И сможет ли она такое обещание подкрепить делом?

И почему ее предала Опал? И почему погиб магистр Иманиэль? И Кэм? И родители? А Сандр все так же не прочь с ней переспать? Будет ли Кэри с ней дружить? По-прежнему ли мастер Кит одобряет то, чем она занимается? Что делают люди, если друзей нет, а в любовниках враги? Должны же быть какие-то способы жить по-другому…

Слезы закипели в глазах и побежали по щекам. Китрин даже не чувствовала ни печали, ни душевной боли – только усталость и досаду на себя, и знала, что приступ нужно просто переждать. Внизу игра в кости прекратилась, два мужских голоса затянули песню.

Китрин заставила себя сесть. Потом встать. Сбросила платье, в котором была ночью, и надела юбку с простой блузкой. Собрала было волосы на затылке, но заметила на шее следы от укусов Кахуара и оставила волосы распущенными. Наполнила водой таз у постели, умылась. Краски, оставленные Кэри, лежали на месте, и Китрин поколебалась, не преобразиться ли вновь в магистру Китрин из Медеанского банка, но раздумала – сил не было ни на что.

Она спустилась вниз и распахнула дверь – вся компания разом затихла. Двое первокровных переглянулись и опустили глаза, один резко покраснел. Куртадам кивнул.

– Извините за шум, магистра, – сказал он. – Мы не знали, что вы у себя.

Китрин отмахнулась.

– Где Ярдем?

– В задней комнате, магистра, – ответил куртадам.

Она прошла мимо стражников и шагнула в темноту комнаты. Ярдем Хейн лежал на тюфяке, сцепив на животе руки. Глаза закрыты, обмякшие уши сложены. Китрин, решив отложить разговор до другого раза, повернулась было уходить, как вдруг Ярдем заговорил:

– Что-нибудь нужно, магистра?

– Э-э-э… Да. Ярдем, ты знаешь капитана лучше всех.

– Да, – ровным голосом ответил тралгут, не открывая глаз.

– Кажется, я его расстроила.

– Не ты первая. Если его доймет, он тебе скажет.

– Понятно.

– Что-нибудь еще? – Тралгут умудрялся говорить в такт дыханию, так что грудная клетка поднималась и опадала в прежнем ритме.

– Я спала с мужчиной, а теперь собираюсь его предать. – Собственный голос показался Китрин серым и жестким, как аспидная доска. – Так нужно, чтобы сохранить банк, но я все равно чувствую себя виноватой.

Ярдем приоткрыл теплый черный глаз.

– Я тебя прощаю.

Китрин кивнула. Закрыв дверь, она пересекла зал, вышла на улицу и поднялась по своей лестнице. Голоса внизу притихли – стражники знали, что хозяйка у себя. Китрин устроилась за письменным столом, достала банковские книги и принялась писать деловое предложение, которое не оставит Кахуару шансов.

Гедер так и не понял, когда кончилась драконья дорога. Сначала под ногами лежала наметенная ветрами земля и пустынная пыль, которая покрывала даже тропы внутри широко раскинувшихся караван-сараев, заменявших в Кешете города. Затем, после очередной крупной развилки, драконий нефрит начал уступать место коричневому грунту и желто-зеленому бурьяну, дорога превратилась в полосу более низких, чем вокруг, кустов и травы. А потом и вовсе пропала.