Цинна взял пергамент осторожно, словно тот был сделан из тончайшего узорного стекла, и, сдвинув брови, начал пробегать глазами текст, как вдруг замер и взглянул на девушку.

– М-меде… Медеанский банк?..

Бледное лицо префекта вспыхнуло. Маркуса поразила воцарившаяся вмиг тишина – разговоры стихли, все глаза устремились на Китрин.

Префект судорожно сглотнул.

– С ограниченными полномочиями или исключительными?

– В письме говорится об исключительных полномочиях, – ответила Китрин.

– Верно, верно. Полноправный филиал Медеанского банка, с неограниченной свободой действий…

– Вас это удивляет?

– Нет-нет… – Глаза префекта забегали по пергаменту, отыскивая имя. – Нет, госпожа бель-Саркур, просто нам не сообщили. Если бы наместник ожидал вашего появления, он встретил бы вас лично.

– Это необязательно, – заметила девушка. – Деньги вносить здесь, вам?

– Да, – засуетился цинна. – Да, прекрасно. Сейчас я тут…

Следующие полчаса казались вечностью – Китрин беседовала с префектом, обходя острые углы и парируя ненужные вопросы; из банка доставили средства, которые после проверки были приняты, о чем составлена необходимая расписка; на листе тончайшей розовой бумаги цинна вывел текст окончательного документа, оттиснул печать и поставил подпись, поверх которой расписалась Китрин. Затем префект подал ей короткий серебряный нож, и девушка, словно в тысячный раз совершая привычное действие, рассекла подушечку большого пальца и прижала к странице. То же сделал и цинна.

Все было кончено. Китрин сложила розовый лист бумаги, сунула в висящий на поясе кошель и, спустившись по лестнице дворца, вышла на площадь. Маркус шагал следом. Солнце успело прогнать туман, на улицах по-прежнему стоял привычный шум.

– Теперь мы – банк, – подытожила Китрин.

Маркус кивнул, отчаянно желая ввязаться в бой или хотя бы обрушиться на кого-нибудь с угрозами: напряжение, испытанное во дворце, требовало выхода. Китрин, запустив руку в кошель, вынула горсть монет.

– Возьмите. – Она протянула монеты Маркусу. – Наймите еще охранников. Теперь эти деньги – мои, можно тратить. Я думаю, надо человек двенадцать, но решайте сами. Понадобятся ночная стража и дневная, и еще люди для охраны товаров при переноске. Не для того я везла шелка из самого Вольноградья, чтобы они достались здесь уличным грабителям. И еще я присмотрела несколько мест, более подходящих для дирекции банка, чем комнатушки над игорным заведением.

Маркус взглянул на монеты – первые деньги, уплаченные ему Китрин. Значит, только что произнесенные слова – первый настоящий приказ. Горячая волна, поднявшаяся в груди, удивила самого Маркуса.

Чем бы ни кончилась сегодняшняя затея, какие бы ни грянули последствия – эта девушка все-таки совершила то, на что отважились бы считаные единицы. Девушка, которую прошлой осенью он знал как бестолкового ванайского погонщика мулов.

Теперь он ею гордился.

– Что-нибудь не так? – обеспокоенно спросила Китрин.

– Нет, госпожа, – ответил Маркус.

Парад Иссандриана, начавшись от края города, гигантской змеей прополз по нижнему рынку и затем по широкой королевской дороге к северу, миновал ворота Кингшпиля и свернул на восток, к арене. Улицы кишели подданными короля Симеона – верными сторонниками Рассеченного Престола, изо всех сил тянущимися на цыпочки в попытке взглянуть на рабские расы, готовые обратить Антею в марионетку Астерилхолда. Слитный гул множества голосов походил на рокот прибоя, запах тел грозил перебить нежные ароматы весны. Кто-то из Иссандриановой клики заплатил зевакам в толпе, чтобы те несли знамена, прославляющие игры и принца Астера. Доусон со своего места успел разглядеть красивое синее полотнище с вышитым серебряной нитью именем принца, поднятое на шестах вверх ногами, – истинный символ Иссандрианова мятежа: слова аристократов, брошенные в толпу, не умеющую их прочесть.

Для знати заранее возвели специальные платформы, порядок которых определялся благородством крови, и место каждой семьи красноречиво говорило о том, на чьей стороне она выступает, так что расстановка сил при дворе читалась с одного беглого взгляда. Зрелище не радовало. Вокруг короля и принца теснились знамена доброй дюжины родов, большинство принадлежали клике Иссандриана – здесь вился даже серо-зеленый флаг Фелдина Мааса. Над всеми возвышался король Симеон в бархате и черном норковом мехе; глядя на процессию, он умудрялся сохранять улыбку.

По улице шагала колонна ясурутских лучников, бронзовая чешуя которых, начищенная маслом, сияла на солнце металлическим блеском. В руках они несли знамена Борхии, сделанные из содранных шкур. Доусон прикинул на глаз количество – десятка два – и отметил ясурутов в памяти. Лучники, встав перед королевским помостом, отсалютовали королю Симеону и его сыну. Принц Астер ответил приветственным жестом и улыбкой, предназначенной всем прежним и будущим отрядам.

– Иссандриан безжалостен, – заявил Доусон. – Если уж метишь на принцев трон, то хотя бы постыдись, не увешивай его ленточками.

– Бога ради, Каллиам, не так громко! – одернул его Оддерд Фаскеллан. За их спинами хохотнул Канл Даскеллин.

На дорогу тяжело выступили пятеро йеммутов с бивнями, выкрашенными зеленой и синей краской. Ни доспехов, ни оружия – от окружающей толпы первокровных их отличал только гигантский рост. Пятерка, остановившись перед королем, воздела руки в приветствии; после ответного жеста принца Астера один из йеммутов выкрикнул громовой варварский клич – остальные четверо присоединились, и голоса, наложившись один на другой, сплелись в общем звучании. Плащ Доусона взметнуло легким ветром, встрепенулись и закачались деревья вдоль дороги, воздух со всех сторон загремел тем же кличем. Голоса крепли, стоящий в середине йеммут поднял огромный мясистый кулак, закружился легкий смерч.

Стало быть, ведуны. Доусон сделал очередную пометку в уме.

– Как по-вашему, Иссандриан ударит раньше, чем начнутся игры? – осведомился Даскеллин небрежным тоном, словно спрашивая, будет ли дождь.

– Удара ведь может и не быть вовсе? – спросил Оддерд.

– Скорее во время игр, – заметил Доусон. – Однако можно ждать чего угодно.

– Подумайте еще раз над предложением Паэрина Кларка, – посоветовал Даскеллин.

– Не стану, – ответил Доусон.

– А ведь придется. Разве не видите, что происходит? Если мы решили этому противостоять, нам нужны союзники. И коль уж быть честными, то и золото. Вы знаете способ все это добыть? Я – знаю.

Мимо шел отряд мечников – полсотни воинов в ярко отполированных доспехах Элассы: половина черночешуйчатые тимзины, половина – большеглазые южнецы. Тараканы и ночные кошки. Расы, созданные служить драконам, теперь маршировали в самом сердце империи первокровных.

– Если мы не способны победить как антейцы, мы заслуживаем поражения, – заметил Доусон.

По ошеломленному молчанию за спиной Доусон понял, что зашел слишком далеко.

Он пересчитал мечников и добавил их к общему количеству.

– Я начал действовать потому, что вам поверил, – сказал Даскеллин. – Только я не обещал лечь в вашу могилу.

– Там что-то… – начал было Оддерд, но Доусон не дослушал.

– Если победа будет зависеть от того, за сколько мы продадимся, то мы ничем не лучше Мааса и Иссандриана с Клинном. Так что да, Канл, я лягу в гроб за Антею. И ей одной останусь верен.

Лицо Даскеллина посерело.

– Вы так говорите из страха. Поэтому я извиняю…

– Замолчите оба! – рявкнул Оддерд. – Там что-то происходит!

Доусон проследил его взгляд. На королевском помосте пожилая женщина, одетая в цвета Кингшпиля, преклонила колено перед королем Симеоном, рядом с ней стоял юноша в кожаном доспехе, сером от дорожной пыли. Принц Астер, забыв о параде, смотрел на отца. Губы короля двигались, и даже издали Доусон разглядел ужас на лице Симеона.