– Мне кажется, вы ошибаетесь.

– Вы подослали ко мне уличных убийц. Так что меня мало интересует, что там вам кажется.

Иссандриан, прижав к глазам ладонь, кивнул, словно от боли.

– То был Маас. Вам, должно быть, все равно, но я о покушении не знал. Мне рассказали только потом.

– Мне это безразлично.

Противники замолчали. В камине потрескивал огонь; собаки, не зная толком, для чего их здесь держат, беспокойно подергивались.

– Неужели нет путей к согласию? – спросил Иссандриан, и по суровости тона стало ясно, что ответ ему известен.

– Откажитесь от своих планов и намерений. Распустите клику. Принесите мне голову Фелдина Мааса на острие копья и отдайте его земли моим сыновьям.

– Значит, нет, – улыбнулся Иссандриан.

– Нет.

– Позволяет ли вам честь беспрепятственно выпустить меня из дома?

– Моя честь этого требует. Если вы не тронули мою жену.

– Я пришел побеседовать. И в мыслях не было причинять зло вашей супруге.

Доусон отошел вглубь комнаты и щелкнул пальцами, отзывая собак с пути врага. На пороге Иссандриан задержался.

– Верьте или нет, но я не изменял короне.

– И все же вы заигрываете с Астерилхолдом.

– А вы ведете переговоры с Нордкостом, – заявил Иссандриан и вышел.

Доусон опустился в кресло. Любимая сука, главная в собачьей стае, подошла и, поскуливая, ткнулась лбом в его ладонь, он машинально потрепал ее за уши. Подождав достаточно, чтобы дать Иссандриану время выйти из дома, Доусон встал и направился в покои жены. Клара сидела на диване, сжав руки на коленях. Расширенные глаза, бледное лицо – все говорило о страхе и напряжении.

– Где Коу? – с порога спросил Доусон. – Я же его отправил…

Клара указала рукой за спину мужа: егерь стоял в тени, за открытой дверью, сжимая в одной руке обнаженный меч, в другой – грозного вида кривой кинжал. Враг, который оказался бы на месте Доусона, даже не успел бы понять, отчего умер.

– Отлично, – кивнул ему барон. В полутьме он так и не разглядел, вправду ли щеки Коу залил румянец или ему только показалось. Доусон повел рукой в сторону порога и, дождавшись, пока егерь выйдет, закрыл за ним дверь.

– Прости, любимый, – тут же заговорила Клара. – Когда доложили о лорде Иссандриане, я даже не успела сообразить. Я просто велела устроить его поудобнее. Не оставлять же его ждать на крыльце, как мальчишку-рассыльного. Я решила, что, коль ему надо с тобой поговорить, – пусть уж лучше поговорит. Мне даже в голову не пришло, будто он мог замыслить…

– Пока нет, – успокоил ее барон. – Но если явится снова – не впускай. И никого из связанных с Маасом – тоже.

– Если приедет Фелия, я не сумею ей отказать. Не могу же я делать вид, будто ее не существует.

– Не впускай даже ее, любовь моя. После. Не сейчас.

Клара утерла глаза кулачком – торопливо, грубовато, так что сердце Доусона дрогнуло. Он сжал ее колено, пытаясь хоть как-то ободрить.

– Значит, тучи сгустились? – спросила она.

– Иссандриан собирает бойцов. Ведунов. Дело может дойти до кровопролития.

Клара глубоко вздохнула.

– Ну что ж.

– Все кричат, что защищают интересы Симеона, но сохрани нас Бог, если объявится хоть кто-то, кому хватит смелости повести за собой остальных. Астерилхолд и Нордкост наперебой лезут подкупить обе партии и мечтают каждый посадить свою марионетку на Рассеченный Престол. – Доусон кашлянул. – В этой борьбе необходимо победить сейчас, пока перевес на нашей стороне.

– Мятеж? – Сердце Гедера ухнуло в пятки. – С чего вдруг мятеж?

– Люди голодают, милорд протектор, – доложил сэр Госпей Аллинтот. – Фермеры давно уже увозят в Ньюпорт все зерно.

Гедер прижал ладонь к подбородку, стараясь не выдать дрожи. Ему, конечно, что-то говорили о фермерах и отгрузках зерна, но весть затерялась на фоне бесчисленных хлопот, каких требовало управление городом. А теперь гневные голоса, сталкиваясь в общем реве, бушевали на площади за окнами, как гигантский костер. Против Ванайев, стремясь ослабить город, кто-то плел заговор – тайный враг, прячущийся в тени. Возможно, Маччия готовилась отвоевать город у Антеи, пользуясь минутной неразберихой. Или изгнанный герцог набирал союзников среди фермеров.

Мысли Гедера летели, обгоняя одна другую, как несомые ветром сухие листья.

– Кто за этим стоит? – изо всех пытаясь казаться спокойным, спросил он.

Госпей Аллинтот кашлянул.

– Полагаю, такова реакция на ваше решение повысить пошлины на ввоз зерна, милорд. При всей дальности пути фермерам теперь выгоднее продавать хлеб там, поскольку в Ньюпорте пошлина ниже.

– То есть они ради выгоды позволяют Ванайям голодать? – переспросил Гедер. – Так не пойдет. Надо послать войска. Перехватить зерно и привезти сюда.

Аллинтот еще раз кашлянул. То ли его грозила свалить чахотка, то ли он пытался скрыть смех.

– При всем уважении, милорд. Даже если не учитывать ничего иного, вывод войск из города – не лучший способ погасить мятеж. Возможно, милорду угодно будет рассмотреть вопрос о снижении пошлины до прежнего уровня? Или даже, принимая во внимание тяжесть обстоятельств, немного ниже?

– И уменьшить подать, отправляемую в столицу на благо короны?

– При прежнем уважении, милорд. Пока Ванайи не получают зерна, мы не получаем и пошлины. Для отправки в столицу и без того собрано меньше, чем вы запланировали.

Рев на площади усилился. Гедер, вскочив с кресла, метнулся к окну.

– Прах их всех побери! Замолчать, что ли, не могут?

Толпа роилась уже на самой лестнице, ведущей к дворцу, – две или три сотни людей, размахивающих кулаками, камнями и дубинками. Два десятка стражников в антейских доспехах стояли недвижно, выставив перед собой клинки и пока держа луки на спине. Гедер разглядел Джорея Каллиама, который вышагивал между солдатами. Толпа качнулась вперед, затем отступила.

– Я с ними поговорю, – решил Гедер.

– Милорд?

– Объявите людям, что я выхожу. Я все им объясню и пообещаю навести порядок.

– Как пожелаете, милорд. – Госпей Аллинтот отвесил поклон и вышел.

Гедер велел слугам принести черный плащ, взятый некогда взамен налога. Знакомый запах шуршащей кожи придавал ему смелости, покрой по-прежнему восхищал. Спускаясь по отполированным деревянным ступеням широкой лестницы, юноша размышлял о том, что плащ в немалой степени заменяет ему маску: прекрасно сшитый, броский и внушительный, он привлекает к себе внимание и тем самым скрывает Гедера от людских глаз.

По его кивку две дрожащие служанки-тимзинки открыли двери, и Гедер ступил за порог. Теперь, когда он стоял за спинами стражников, а не взирал на толпу из высокого окна, шеренга солдат казалась тоньше, а толпа огромнее. При виде правителя народ разом ахнул и разразился воплем, потрясая кулаками и дубинами. Сотни поднятых к нему лиц, сотни разверстых ртов с оскаленными зубами…

Гедер, судорожно сглотнув, шагнул вперед.

– Что ты делаешь? – прошипел Джорей Каллиам.

– Не волнуйся. – Гедер поднял руки, призывая толпу к тишине. – Послушайте! Послушайте!

Первый камень прилетел, словно наколдованный ведуном. Темное пятнышко на фоне неба, меньше птицы, поднялось над задними рядами, странно зависло в воздухе – и лишь в последний миг Гедер, опомнившись, понял, что камень летит прямо в него. Удар отбросил его назад, мир на мгновение отдалился и затих, зрение померкло. Потом воздух взорвался гулом, толпа ринулась вперед, и сквозь рев прорвался единственный голос – Джорея Каллиама:

– Готовь луки! Стоять!

Стрела, пущенная с площади, со свистом пролетела над головой Гедера, ударилась в стену дворца и разбилась в щепки. Кто-то крепко подхватил Гедера под локоть и потащил наверх по лестнице. Левую щеку дергало, рот наполнился кровью.

– Ступай за дверь и не высовывайся! – крикнул Джорей. – И не подходи к окнам!