И сознание этого ощутимо грело душу.

Во дворике на миг воцарилась тишина, куртадам только успел набрать воздуха для гневной отповеди – как вдруг заговорил зеленоглазый ясурут-полукровка:

– Она права.

Кахуар Эм сидел рядом с наместником. В лучах солнца, бьющих с насыщенно-синего неба, его кожа казалась почти бронзовой, как у ожившей статуи. Он улыбнулся, и Китрин разглядела зубы – белые, как у первокровных, но слегка заостренные, почти как у ясурутов.

– Вы шутите? – ошеломленно спросил куртадам.

– Можно удовлетвориться полумерами, – продолжил зеленоглазый, переведя взгляд на куртадама и потом вновь на Китрин. – Но что мешает Упурт-Мариону сделать то же? Или Ньюпорту, или Маччии? Да, Порте-Олива станет чуть спокойнее – а значит, привлекательнее как место безопасной торговли, но лишь на несколько лет, пока остальные не последуют ее примеру. А можно действовать решительнее, прибирая к рукам всю торговлю на ближайших территориях, и завладеть торговыми путями как минимум на целое поколение. Все зависит от того, какие цели преследовать.

Китрин, глядя на него, не могла сдержать улыбки, хотя ясно понимала, что зеленоглазый сумел сказать даже меньше, чем она. Надо будет к нему приглядеться, решила девушка. И зеленоглазый, словно прочтя ее мысли, улыбнулся.

Беседа затянулась еще на час, однако ветер переменился. Куртадам лишь недовольно бормотал в сторону, цинна-наемник силился представить свое войско как часть более широкой стратегии, тралгутка впала в прежнее безмолвие. Воздух чуть не трещал разрядами злобы и подозрительности – чему заметно радовался наместник, донельзя довольный результатом встречи. При выходе, поправляя на плечах шаль с бусинами, Китрин почти забыла, что ей полагается походка зрелой, вдвое более старшей женщины: ей не терпелось шагать от колена.

Она задержалась на ступенях, глядя через площадь на огромный мраморный храм – будто бы из благочестия. В лучах низкого закатного солнца фасад храма казался сложенным из сияющих камней. Луна уже успела подняться, в безоблачной небесной синеве светился белый полукруг рядом с полукругом тьмы. Захваченная красотой города и небес, слегка пьяная от вина, она чуть не пропустила добычу. Зеленоглазый прошел мимо нее по лестнице.

– Простите, – остановила она его.

Ясурут-полукровка обернулся через плечо, будто к незнакомой.

– Вас зовут Кахуар?

Зеленоглазый мягко поправил ее произношение. Он стоял одной ступенью ниже – ростом вровень с Китрин.

– Я хотела поблагодарить вас за поддержку, – сказала девушка.

Зеленоглазый улыбнулся. Лицо теперь казалось более широким, чем в саду наместника, кожа не такая грубая, глаза мягче. До Китрин дошло, что ему, видимо, столько же лет, на сколько она пытается выглядеть.

– Я хотел сказать вам то же самое, – ответил он. – По секрету говоря, мне кажется, что мы оставим более мелких игроков не у дел. Хотя, признаюсь, я не рассчитывал соревноваться с Медеанским банком.

– Я не собиралась участвовать. Однако мне лестно, что господин наместник обо мне вспомнил.

– Он позвал вас, чтобы сбить мои ставки, – заметил Кахуар и тут же, видя реакцию Китрин, торопливо добавил: – Я не в обиде. Если дело пойдет худо, он точно так же использует меня против вас. Сентиментальные люди наместниками не становятся.

– И тем не менее.

– И тем не менее, – повторил он, словно соглашаясь.

Повисла мимолетная пауза; лицо зеленоглазого чуть дрогнуло – словно он увидел ее впервые. Словно она его смутила. Нет. Не смутила – заинтриговала. Его улыбка чуть изменилась, и Китрин вдруг поняла, что глядит на Кахуара мягче. Ее почему-то грела мысль, что именно он оказался ее соперником.

– С вами игра стала более интересной, магистра. Надеюсь, мы вскоре увидимся.

– Я в этом уверена, – ответила Китрин.

Среди вздымающихся кремневых холмов, где Саракал незаметно переходит в Кешет, слово «князь» значило совсем не то, что в остальном мире. Князем мог зваться владелец некоторого количества земли, или командующий войском, или княжеский сын, а то и племянник. Даже раса почти не имела значения: князьями в Кешете могли стать и йеммут, и тралгут, и ясурут, формальных препятствий не существовало и для прочих – хотя прочих рас здесь попросту не было.

Первокровные в этих широких безводных равнинах появлялись реже других, и Гедер быстро обнаружил, что в городах и деревнях к востоку от Саракала его отряд – он сам, оруженосец и четверо отцовских слуг – стал местной диковиной, привлекающей всеобщее любопытство. Его звали «первокровным князем», и любая попытка объяснить разницу лишь усиливала непонимание. Искать соответствующий ранг среди титулов Кешета было делом бессмысленным, а то и невозможным, и, когда путешествующий со свитой князь Куп рол-Бехур принял Гедера как гостя, юноша счел, что проще будет делать вид, будто он более-менее равен рангом гостеприимному золотисточешуйчатому ясуруту.

– Не понимаю, князь Гедер. Ты оставил свою землю и свой народ ради дальних поисков, но тебе неизвестно, что искать и где. У тебя нет права обладать искомым, и ты даже не знаешь, позволено ли тебе предъявлять такие права. И ты надеешься получить прибыль?

– Тут дело в другом, – пробормотал Гедер, потянувшись за очередной колбаской на общем блюде.

Когда еще в дороге Гедер увидел над горизонтом пыльный шлейф от свиты князя, поднимающийся, как дым над гигантским пожаром, он ожидал увидеть армию и военный лагерь с такими же палатками, как та, в которой он спал на пути в Ванайи и в которой сейчас коротал ночи своей добровольной ссылки. Каково же было его удивление, когда он въехал не в лагерь – пусть грандиозный и роскошный, – а в город с деревянными домиками, с храмом в честь неизвестного Гедеру бога, с площадью для княжеских пиров. По траве и кустам было понятно, что города здесь накануне не было, да и завтра – как предположил Гедер – не будет. Город, как в сказке, просуществует лишь одну ночь и поутру испарится вместе с росой. Пока же вокруг горели факелы, пламя которых подрагивало под ветром, с неба смотрели звезды, от земли поднимался летний жар.

Гедер затолкал в рот колбаску – солоноватую и ароматную, оставлявшую во рту едва заметный привкус сахара и дыма. Он никогда таких не пробовал, и, даже если колбаски делали из глаз ящериц и птичьих когтей, он бы все равно не отказался, настолько они были вкусны. Из шестнадцати общих блюд, которыми рабы обносили всех сидящих за столом, блюдо с колбасками было у него любимым – хотя от зеленых крапчатых листьев с маслом он тоже не отказывался.

– Я ищу, – пробормотал он с набитым ртом, – ищу не золото.

– Значит, славу.

Гедер горестно улыбнулся:

– Умозрительным трактатом не прославишься, по крайней мере в наших краях. Нет, я путешествую по иной причине. Меня интересует нечто существовавшее в древности, я хочу найти сведения. Записать и найденные факты, и свои мысли. Чтобы потом люди прочли мой трактат и дополнили тем, что им известно.

«И еще, – не стал он говорить вслух, – я хочу сбежать подальше от смуты в Кемниполе и найти на краю земли уголок, где до меня не доберутся».

– А потом?

Гедер пожал плечами:

– Больше ничего.

Князь-ясурут нахмурился и отхлебнул из чаши, то ли стилизованной под кость, то ли вправду сделанной из массивного черепа. Усмехнувшись, он ткнул в Гедера длинным серебряным когтем:

– Ты святой.

– Нет, что ты, – запротестовал Гедер.

– Значит, ведун. Философ.

Гедер чуть было не стал отпираться, но опомнился:

– Может, и философ.

– Человек, конь и горизонт. Как я не догадался. Все твое путешествие – дело духовного свойства.

Князь поднял мощную руку и отрывисто бросил что-то похожее на приказ. Сотня мужчин и женщин за столом – Гедер не поручился бы, рыцари или солдаты – разразились криками и хохотом. Чуть погодя на краю площади появились два стражника, каждый с железной цепью в руке. Цепи (Гедер заподозрил, что скорее церемониальные) тянулись куда-то во тьму, чуть провисая.