Значит, предстояло начать с маленькой безобидной уловки.
Когда Кэри появилась у рынка, Китрин заметила это раньше, чем увидела саму актрису. Взгляды устремились к незнакомке через всю площадь – словно ветер прошел над полем колосьев, – затем стыдливо метнулись прочь, потом тайком обратно. Китрин потягивала кофе и делала вид, будто не заметила таинственной гостьи. Пока Кэри, намеренно выбрав самый длинный путь, шла к высоким будкам, где стояли охраняющие рынок гвардейцы, Китрин успела полюбоваться ее костюмом. Крой позаимствован в Элассе, шелковая накидка и бисерная вуаль сделаны по лионейской моде. Сверкающие на Кэри драгоценности, взятые для такого случая из ларца Китрин, стоили столько, что хватило бы дважды выкупить кофейню маэстро Азанпура. Детали костюма, вместе взятые, говорили о торговых знакомствах владелицы со всем побережьем Внутреннего моря (где мастер Кит успел попутешествовать), а сочетание чужеземной экзотики с богатством украшений, почти невиданное в Биранкуре, привлекало внимание надежнее, чем если бы перед незнакомкой ступал глашатай. Позади Кэри вышагивали Шершень и Смитт в кожаных доспехах – той самой походкой, которой выучились в караване, так что сейчас их было не отличить от прирожденных бойцов.
Кэри, подойдя к будке, обратилась к одному из гвардейцев – слов из-за дальности было не разобрать, но поза и движения гвардейца говорили сами за себя. Он повел рукой в сторону Китрин и кофейни, и Кэри, поблагодарив его кивком, медленно двинулась через площадь. Когда она приблизилась, Китрин встала.
– Достаточно? – спросила Кэри.
– Идеально, – ответила Китрин. – Заходите.
Она провела актеров через общий зал. Кофейня состояла из небольших ниш, разделенных низкими арками; от резных ставен пахло кедром. Молоденькая куртадамка в дальнем конце зала играла на арфе нежную мелодию. Старик из первокровных и южнец с огромными глазами, оживленно беседующие в одной из ниш, с приближением Кэри умолкли и проводили ее взглядом. Китрин, на ходу обернувшись к маэстро Азанпуру, подняла два пальца – старик кивнул и принялся размалывать зерна для двух чашечек кофе: Китрин тем самым показывала свидетелям, что таинственная дама пользуется особым уважением Медеанского банка.
– И это все? – спросил Смитт, захлопывая за всеми дверь задней комнаты, занывшую на кожаных петлях. – Я думал, будет дольше.
Китрин присела за столик. Места хватало всем, садиться отказался лишь Шершень, который шагнул к окну и через сине-золотое стекло выглянул в проулок. Кэри принялась снимать драгоценности, Китрин вытащила из-под кресла железную шкатулку с замком – подложив под нее коврик, чтобы не поцарапать пол.
– Я тут много не держу, – объяснила Китрин. – Книга для записей, разменные монеты. Выдавать каждый день большие суммы мне не придется.
– А разве не для того все затевалось? – спросила Кэри, передавая ей браслет, усыпанный изумрудами и гранатами. – Не для того, чтобы избавиться от драгоценностей?
– Не раздавать же их горстями направо и налево. В любом городе не так уж много мест, куда выгодно помещать деньги. И сначала приходится выяснять, какие занятия более прибыльны. В этой комнате я веду переговоры. Обсуждаю сделки, подписываю контракты. Здесь-то все и совершается, только я не хочу, чтобы тут толклись стражники и пугали людей.
– А почему бы нет? – встрял Шершень. – Я бы запросто.
– Лучше уж не стращать посетителей, – заметила Кэри.
В дверь тихо постучали, Смитт впустил маэстро Азанпура – тот внес поднос с двумя чашечками цвета слоновой кости. Китрин открыла железную шкатулку и, когда маэстро Азанпур вручил кофе Кэри и удалился, завернула драгоценности в мягкую ткань и положила в шкатулку рядом с книгой в красном переплете и кошельком с разменной монетой. Замок шкатулки – грубый, но надежный – закрывался тяжелым ключом, заметно оттягивающим кожаный шнур на шее. Китрин спрятала ключ на груди. Кэри, попробовав кофе, одобрительно хмыкнула.
– Еще одна причина, почему мне здесь нравится, – улыбнулась Китрин.
– Нам надо идти, – напомнил Шершень. – Мастер Кит сказал, что трагедию о четырех ветрах надо разучить прежде, чем придут корабли из Наринландии.
– Финансировать не собираешься? – спросила Кэри.
– Корабль или трагедию? – сухо спросила Китрин.
– Да хоть что.
– Ни то ни другое.
На самом деле корабли из Наринландии уже давно не шли у нее из головы.
Изрядная доля мировых богатств зависит от путей торговли. В Кешете и Пу’те масличных деревьев и вина хватило бы на все города мира, но нет ни одной золотоносной шахты, а железо лежит в непроходимом бездорожье. Лионея, знаменитая дивными лесами и пряностями, с трудом выращивает нужное ей количество зерна. Дальняя Сирамида – с ее шелками и красками, магией и табаком – осчастливила бы мир редчайшими товарами, однако морские пути к ней так опасны, что рисковые головы, пытавшиеся заработать на ее диковинах, больше теряли, чем приобретали. Избыток одного и недостаток другого – заурядная картина для любой страны, и вернейший способ получить прибыль – оказаться между товаром и тем, кто в нем нуждается.
На суше для этого требовалось бы подчинить себе драконьи дороги. Никакие покрытия, сооруженные человеческими руками из камней и строительного раствора, несопоставимы с ними в прочности. Все крупные города выросли на своих нынешних местах лишь потому, что так лег рисунок дорог еще во времена, когда человечество было единой расой, а правители мира парили в вышине на огромных чешуйчатых крылах. Сами драконы почти никогда не снисходили до путешествий по земле – дороги были «черным ходом», лестницей для слуг, оставшейся после падения империи. И именно они определили наземные пути денежных потоков.
Морские же пути, непостоянные и вольные, могли меняться.
Каждую осень на южных побережьях суда загружались пшеницей, маслом, вином, перцем и сахаром, – купленными за деньги тех, кем двигала смелость, а то и безрассудство, – и отправлялись на север. Нордкост, Халлскар, Астерилхолд и даже северный берег Антеи раскупали груз (часто по цене более низкой, чем те же товары, доставленные сушей), и дальше корабли либо брали на борт местный товар – соленую треску в Халлскаре, железо и сталь в Астерилхолде и Нордкосте, – либо чаще всего забирали деньги и спешили в открытые порты Наринландии, где ждали торговых судов из Дальней Сирамиды. И тут уж все зависело исключительно от удачи.
Морские течения и ветра делали островную Наринландию самым удобным конечным портом для сирамидских кораблей. Если южное торговое судно успевало обменять свой груз и деньги на свежий товар из дальних краев, то вложенные средства окупались втрое. Если нет – негоциант рисковал получить с вернувшимся из Наринландии кораблем лишь обычные товары из ближних земель, а они продадутся с гораздо меньшей выгодой. Кроме того, корабль мог попасть в руки пиратов или вовсе затонуть, а уж если товар ушел на дно – то его либо не вернешь вовсе, либо выручишь у медлительных утопленцев только за непомерный выкуп и очень не скоро.
А когда корабли возвратятся в родные южные порты и станет ясно, кто из негоциантов остался в выигрыше, – тогда этот своеобразный флот, бороздящий моря без заключения союза и не имеющий единого флага, распадется и создастся заново. Те, кто вложил деньги в одно судно и получил выгоду, в следующем году смогут снарядить уже несколько. А те, чей корабль сгинул, попытаются выжить в стесненных обстоятельствах. Если они подумали о таком исходе и застраховали свой вклад, то вернут себе достаточно денег и попытают счастья снова, и тогда им понадобятся люди вроде Китрин.
Флот, судя по всему, уже отплыл из Наринландии, и вскоре те семь судов, что год назад ушли из Порте-Оливы, вернутся к родному берегу. А чуть погодя кто-то придет к Китрин и попросит, чтобы банк застраховал сделку по снаряжению корабля на следующий год. И если не знать, какие из капитанов лучше, и не разбираться в иерархии местных семейств, способных оплатить выгодный для дальнейшей продажи товар, то уповать придется лишь на инстинкт. Заключать договор со всеми, кто придет просить страховку, стоит слишком большого риска, а не вступать в сделки вовсе – значит отказываться от умножения банковского капитала, а тогда Китрин ничего не сможет предъявить тем, кто явится к ней из головной дирекции Медеанского банка.
