Терниган по доброте отвел Каллиаму отдельный дом, некогда принадлежавший королевской фаворитке. От каменных стен веяло грубой чувственностью, сады вокруг, наверняка буйно цветущие по весне, сейчас топорщились голыми ветками. Однако в случае опасности дом давал надежное убежище, чего Доусон не мог не оценить.

Сбросив в передней плащ и отпустив телохранителя, барон вошел в полутьму натопленных комнат, где витал запах мятного чая и слышался женский плач.

На краткий миг ему почудилось, будто плачет Клара, однако голос жены Доусон знал слишком хорошо – плакал сейчас кто-то другой. Он пошел на звук, потом расслышал и утешающий голос Клары, доносящийся из будуара давно почившей фаворитки. Клара сидела на низком диване, ее кузина Фелия – баронесса Эббингбау и жена ненавистного Фелдина Мааса – на полу, припав головой к коленям кузины. Встретив взгляд мужа, Клара тут же покачала головой, не прерывая утешительных речей, и Доусон, отступив, направился в кабинет: выкурить трубку, выпить виски и заняться поэмой, которую начал сочинять совсем недавно. Клара появилась только через час и без лишних церемоний уселась к нему на колени.

– Бедняжка Фелия, – вздохнула она.

– Домашние неурядицы? – Доусон погладил жену по волосам. Она забрала у него трубку и глубоко затянулась.

– У ее мужа неприятности из-за моего мужа.

– Ее муж пытается убить твоего.

– Знаю, но не напоминать же ей об этом, когда она вся в слезах. И, кроме того, – ведь ты выигрываешь? Вряд ли она умоляла бы о пощаде, не будь Эббингбау под угрозой.

– Она умоляла о пощаде?

– Ну, не прямо в таких выражениях, – ответила Клара, слезая с колен Доусона и даже не пытаясь отдать трубку. – Но не будь угрозы, она бы и рта не раскрыла. Впрочем, наверняка Фелдин не знает о ее приходе, так что не пытайся включать ее в свои расчеты и интриги. Иногда напуганная женщина – это просто напуганная женщина.

– Я не планирую ничего, что облегчит ей жизнь, – полушутливо заметил Доусон. Клара, пожав плечами, отвела глаза, и барон добавил более серьезно: – Сочувствую. И тебе, и ей. Если тебя это утешит.

Клара, в тусклом свете казавшаяся совсем юной, лишь молча втягивала в себя дым из трубки.

– Наши миры расходятся, муж мой, – наконец заговорила она. – У тебя – твои драгоценные войны, у меня – мирные радости. И войны перевешивают.

– Войны – тоже часть жизни.

– Да, я знаю. Однако помни: все войны кончаются. Оставь что-нибудь и для мирной жизни. Не все твои враги – враги.

– Ты говоришь бессмыслицу, любимая.

– Нет, – возразила Клара. – Просто я вижу мир не так, как ты. Вы с Фелдином друг друга ненавидите, но Фелия, как и я, тут ни при чем. Однако и я с детьми, и она – под угрозой. Фелия твой враг не потому, что ей так хочется, а потому, что так выпало. И когда война завершится – вспомни о тех, кто не участвовал в битвах и при этом остался обездолен.

– Ты хочешь, чтобы я остановился?

Клара издала смешок – тихий, низкий, мурлыкающий. Струйка дыма, сорвавшаяся с губ, закружилась в свете свечей.

– Хочу ли я, чтобы солнце не садилось, пока я не велю?

– Ради тебя я сделаю что угодно.

– Ради меня ты попытаешься – и изнеможешь в попытке. Нет уж, поступай как знаешь. Только время от времени думай о том, как Фелдин будет со мной обращаться, если победит.

Доусон склонил голову. Вокруг них, словно переговариваясь между собой, потрескивали в зимнем воздухе балки и камни стенной кладки. Подняв наконец глаза, барон встретил взгляд жены.

– Я постараюсь. А если забуду?..

– Я напомню, любимый, – улыбнулась Клара. – Я ведь с тобой.

***

Пир в тот вечер начали за час до захода солнца и заканчивать собирались не раньше, чем догорят свечи. За высоким столом восседал лорд Терниган с женой и братом, на дальнем конце расположился Симеон, и рядом с ним Астер в алом с золотом бархате, смущающийся от каждого вопроса леди Терниган. К ним присоединился герой дня – отличившийся на охоте ясурут-полукровка из Саракала, сын знатных родителей, которого невесть зачем занесло в Антею. Сидя рядом, он кивал в ответ на каждое слово и ничего не говорил.

На стенах висели лучшие гобелены из коллекции Тернигана, в точеных хрустальных канделябрах горели свечи из пчелиного воска, а на шныряющих между столами псах красовались попоны геральдических цветов всех знатных родов Антеи – ради увеселения публики. Доусон сидел за вторым столом, куда долетали разговоры с высоких мест, а всего через пять человек от него, на дальнем конце стола, белело лицо Фелдина Мааса: Терниган в очередной раз не стеснялся явить миру свою преданность, продажную, как уличная девка. Фелия Маас, сидящая рядом с мужем, то и дело взглядывала на Доусона влажными глазами. Доусон водил ложкой в тарелке супа – пересоленного, со слишком хлипким ломтиком лимона и слишком костлявой рыбой.

– Отличный суп, – заметила Клара. – Помню, моя тетушка – не твоя мать, дорогая Фелия, а тетя Эстрир, которая вышла замуж за того хлыща из Биранкура, – говорила, что нет лучшей приправы к речной рыбе, чем лимон.

– Я ее помню! – Фелия отчаянно уцепилась за тему родственников. – Она приезжала на мою свадьбу и еще разговаривала с таким ужасным акцентом!

Клара засмеялась, и неловкость на миг пропала.

За спиной у Доусона кашлянул король Симеон, и что-то в его голосе заставило Доусона насторожиться. Судя по тому, что Фелдин Маас застыл с полураскрытым ртом и не донес кубок до побледневших губ, он тоже расслышал в королевском голосе угрозу.

– А это все – дань твоего ванайского наместника? – нарочито небрежно спросил Симеон.

– Нет, ваше величество. Здесь почти все – семейные реликвии.

– Ах вот как. Тогда это ближе к тому, что я слышал о Клинне и его налогах. А то я чуть было не заподозрил, что ты утаиваешь от меня доходы.

Маас, побледнев, поставил кубок обратно на стол. Доусон откусил кусок рыбы и решил, что Клара, видимо, права: лимон и вправду добавляет вкуса. Король Симеон только что пошутил насчет того, что даров из побежденного города не хватит даже на устройство пира: голос звучал легко, в ответ все лишь посмеялись, а сэр Алан Клинн вернется в Антею уже к весне.

– Надеюсь, вы меня простите, – сказал Доусон. – Естество требует.

– Мы понимаем, – заявил Фелдин Маас, чуть не плюясь ядом на каждом слове. – Мочевой пузырь к старости слабеет.

Доусон развел руками – то ли принимая шутку, то ли приглашая к действию. Язви сильнее, приятель. Кусайся, сколько можешь.

К выходу из пиршественной залы Доусон подошел вместе с Винсеном Коу, который молча вышагивал сзади. В широкой каменной галерее, ведущей к уборным, Доусон остановился, замер и Коу. Через миг подошел Канл Даскеллин, барон Ватермарк: темный силуэт на фоне освещенного входа в залу.

– Итак? – проронил Даскеллин.

– Да, – ответил Доусон.

– Пойдем, – кивнул Даскеллин, и оба барона двинулись к одной из уборных; Коу приотстал на почтительное расстояние. Доусон попытался представить себе, что будет, если отослать Коу. С одной стороны, егерь вряд ли ослушается. С другой – Коу, строго говоря, подчиняется Кларе. Неизвестно, что перевесит. Доусона так и подмывало испытать Винсена и посмотреть, на чью сторону он переметнется, однако Канл Даскеллин заговорил, и Доусон вернулся к действительности.

– Я успел переговорить с Терниганом, – сообщил Даскеллин. – Он за нас.

– Пока ветер не переменится, – заметил Доусон.

– Да, поэтому времени мало. Нужен кандидат на должность Клинна. Однако…

– Я знаю.

– Я побеседовал с нашими друзьями в Кемниполе. Доживи граф Хирен до сегодняшнего дня, его одобрили бы все без исключения.

– Кузен Иссандриана? – переспросил Доусон. – Он-то чем хорош?

– Кузен, порвавший с семьей. В любом случае уже мертвый. Был ценен тем, что Иссандриана не любил, а с нами не имел прямых связей.

Доусон сплюнул.

– Что-то мы слишком быстро решили, что не хотим в Ванайях ни врага, ни союзника.

– Тем и опасны заговоры. Склоняют к подозрительности.