– Горазд ты спать, Алексей, – усмехнулся отец, кладя сверток на стоящую рядом с моей кроватью невысокую тумбочку.

– Так когда же мне еще спать, батюшка, как не у тебя в палатах? Ведь когда я один, приходится постоянно проверять и перепроверять все дела и заботы, – смиренно ответил я, научившись на своих ошибках общению с Петром.

– Что правда, то правда, но я не за этим пришел. Возможно, ты будешь в Европе очень долго, и мне хотелось бы сделать тебе подарок на день рождения заранее.

– Но…

– Не перебивай меня! Но также я знаю, что заранее это нельзя делать, поэтому я, за заслуги перед Россией и мной лично, за веру и преданность царскому дому, дарую тебе сей клинок, изготовленный специально для тебя, под твою руку! – сказал отец, вставая с постели и беря в руки сверток.

Подождав, пока я наконец вылезу из постели, Петр откинул шелковую ткань, в которой лежали превосходные ножны с орнаментом в виде двуглавого орла с изумрудными глазами, держащего скипетр и державу. Не удержавшись, я вытащил клинок из ножен и невольно вскрикнул: синие ветвистые молнии и изумительная игра света просто не смогли оставить меня равнодушным!

«А говорили, что секрет булата потерян!» – восхищенно подумал я, гладя поверхность клинка, словно самую драгоценную вещь в мире.

– Я рад тому, что мой сын так сильно изменился! – с удовольствием сказал Петр, повторяя эту фразу чуть ли не сотый раз за все время нашего общения.

– ?

– Да-да, Алешка, именно так. Ведь каким ты был? А кто ты сейчас? И ты смог оценить оружие мастера, которое достоин носить только тот, в ком течет царская кровь! Запомни этот день, сын, теперь у тебя есть своя шпага. Дай ей имя.

– Но, отец, разве оружию…

– Ты не слышал меня? – перебил меня царь. – Исполняй!

Я постоял пару минут, перебирая имена и названия, но ничего не мог придумать: сначала кажущееся вполне нормальным имя через пару секунд переставало быть таким уж привлекательным.

– Ну же!

– Я назову ее Veritas!

– Что ж, достойно. Теперь я могу с чистой совестью отправляться в Новгород. И помни: в начале мая ты должен быть в Азове.

– Конечно, отец, я буду там в срок.

Петр ушел так же быстро, как и пришел. Я же находился в некой прострации – не столько от вида превосходного оружия, сколько от гудящего шума в голове. Вчера неплохо посидели, особенно после того как к нам присоединились князь Меншиков с князем Голицыным.

Помню баню, помню пиво холодное, парную помню, вот только после нее не помню уже ничего. Что ж, придется отходить проверенными народными средствами.

Только я подумал о них, родимых, как увидел перед кроватью, на маленьком столе, одно из них – рассол. Видимо, камердинер отца, Тихон Прокопыч, отлично разбирался в том, что требовалось молодому организму царевича.

Отдавшись процессу «лечения», я чуть было не пропустил выезд отца из резиденции. Распахнув окно, почувствовал, как под ночную рубашку проползла утренняя свежесть, и частичка бодрости отозвалась угрюмым сопением. Видимо, я вчера действительно хорошо погулял.

Со двора резиденции раздались команды о подготовке к выезду. Отец собирался посетить пристань, на которой впервые в истории России началось строительство военного корабля. Для меня же сие мероприятие было не столь интересно, хотя я вынужден признать, что без флота империи просто не быть.

Да и не зря же в Петербурге уже заканчивают строительство школы младших офицеров флота, как раз рядом с Адмиралтейством. За этот проект боролись многие архитекторы, но решающую роль сыграло мое слово, и потому я без зазрения совести отдал его человеку, который проектирует все строения и их местоположение в нашем родном корпусе – Михаилу Ростовину.

Но так как наш корпус Православных витязей постоянно разрастается, уже став несколько большим, чем просто центр обучения младшего офицерского состава с возможностью повышения, то присутствие столь грамотного и превосходного архитектора было просто необходимо. Ведь выбор и выравнивание места стройки, а также и она сама занимали порой неимоверное количество времени, так как почти всегда самому архитектору что-то не нравилось, и он приказывал все переделывать. Вот так-то.

Ну а так как, пообщавшись с ним, я намекнул, что впоследствии нам будут необходимы здания для швейной мастерской на большое количество рабочих мест, да плюс рассказал, что не за горами постройка нормальной оружейной фабрики… В итоге архитектор трудился на двух работах сразу, не покладая рук вот уже шесть месяцев, постоянно присылая новые чертежи из Петербурга в Рязань, своему сыну Илье Ростовину, внимательно следившему за всеми стройками, которые я заказывал у его отца.

И надо заметить, что если у Михаила работа спорилась и была просто отличной и выполненной в срок, то у его сына работа была сделана великолепно и всегда с опережением. Так что мы уже подумываем основные будущие заказы давать именно Илье, тем более что после того как Михаил построит в Петербурге здания для подготовки морской пехоты, его наверняка привлекут к строительству крепостей или зданий, требующих повышенной прочности и надежности.

Когда я поговорил с отцом о том, что нам необходимо наладить подготовку морских офицеров, причем на порядок превосходящих имеющихся у нас сейчас, он взялся за дело с таким рвением, что мне стало страшно за тех морских волков, которые согласились стать учителями для юнцов, собираемых по всей России. А как Петр умеет «строить» людей, прекрасно известно из истории, поэтому за этот «фронт» я был полностью спокоен.

Вот только про сами корабли я, к сожалению, мало что знаю. Увы, все в голове не удержишь. Поэтому целиком и полностью положился в этом вопросе на отца, сам же отдался своим проектам, реализовав которые, Русь станет мировой державой и, возможно, будет долгие десятилетия диктовать свои условия соседям.

Но время мечтаний и грез проходит, поэтому я просто вынужден был убрать шпагу в ножны, висящие на набедренной портупее, и отправляться в дорогу – обратно в Рязань, а потом в Азов, благо чуть больше месяца у меня в запасе есть. Вот только дорога… М-дя, ничего не скажешь. Хотя почему бы нет? Решено, основной конвой отправлю в Азов, со всеми бумагами, пока ненужными мне, а сам с десятком отправлюсь верхами в Рязань, тогда точно должен успеть вовремя.

Ополоснувшись в принесенной теплой воде, оделся и пошел завтракать, чувствуя, что еще нескоро смогу вот так непринужденно и беззаботно посидеть без дела, ведь получается, что с этого момента и так постоянно напряженная жизнь стала еще более… серьезной, что ли, – даже не знаю.

4 апреля 1709 года от Р. Х.

Талая лощина

Нет ничего хуже, чем неизвестность, нет ничего неприятнее, чем неизвестность. Порой именно из-за этой, казалось бы, невинной «неизвестности» люди совершают роковые поступки, которые через десятки поколений обрастают такими фактами, что становятся воплощениями зла и порока. Можно было бы, конечно, с этим поспорить, но хочу заметить, что это мое сугубо личное мнение, так что пусть каждый думает сам за себя.

Одиннадцать пар фигур замерли напротив друг друга, обнажив обернутые толстой кабаньей кожей длинные кинжалы. Рядом с двумя шеренгами воинов, замерших в ожидании команды, стояли три человека, одетых в такую же, как и у воинов, темно-зеленую форму непонятного покроя, пошитую из армейского сукна, из которого шьют мундиры русским солдатам. У каждого из людей на палец был надет небольшой серебряный перстень с изображением арабской цифры и незамысловатой надписью «Верность обязывает!».

– Уже шесть месяцев прошло, Кузя, – в сотый раз проговорил один из трех человек, теребя в руках кожаные перчатки.

– Знаю, но они не готовы, Артур, – также в сотый раз ответил другой человек, задумчиво смотрящий на неподвижных воинов.

– Да ты посмотри, что они могут делать! Никто в мире такого не может! – чуть громче сказал первый наблюдатель.