Удар казаков и драгун позволил оставшимся гренадерам подойти к складам. Десяток мин быстро заложили в разных точках, запалили фитили и бегом бросились прочь. Зажженные шнуры сгорали со скоростью неспешно идущего человека. Диверсия близилась к своему логическому – кровавому – концу.

Первые крупные капли будущего ливня окропили землю, прибивая пыль и смывая с мертвых тел алые разводы.

Шума ночного сражения никто не слышал. Гроза разразилась сильная, шквальный ветер срывал палатки и шатры, валил молодые деревца наземь, выкорчевывая их за несколько секунд. Импровизированные конюшни разлетелись после десяти минут буйства стихии. Столбы со слабым дощатым заграждением валялись на земле, лошади разбежались во все стороны, некоторые из них поломали ноги и теперь жалобно ржали, лежа на брюхе. Потери коней могут серьезно сказаться на наших планах, но ничего, с утра потери подсчитаем. Правда, у турок дела обстоят не лучше: народу больше, а условия хуже, да и ночная диверсия внесла сумятицу в планы великого визиря.

Гренадерам удалось взорвать часть пороховых запасов. Начавшийся дождь каким-то чудом затушил половину фитилей, позволив минам пролежать рядом со складами до утра, пока их не забрали турецкие артиллеристы. Кроме того, взрывом разворотило крыши ближайших складов, сделанных в виде землянок, и пускай порох не взорвался, но от намокших гранул пользы столько же, сколько от козла молока, а может, и меньше.

Из восьми тысяч налетчиков в лагерь вернулось пять с половиной. Три сотни гренадер из 1-го Московского батальона остались лежать в турецком лагере. Дорога к пороховым складам вышла кровавой, но предсказуемой: солдаты знали, на что идут, как знали они и для чего пришли в эти земли. Жертвы не были напрасными: каждая бочка пороха, пришедшая в негодность, увеличивает шансы пехоты выжить, ведь именно на ней лежит основная ответственность в любом сражении.

Такой наглости, как сегодня, великий визирь не простит, не сможет простить, как не простят и сами янычары, потерявшие за ночь сотни собратьев. Если все пойдет, как задумано, то турки разъярятся настолько, что полезут напролом на оборонительную линию!

Генералы сидят рядом, не решаясь отвлечь меня от размышлений. Доклад командующего вылазкой генерал-лейтенанта Рене только что закончился. Запыленный, в паре мест окровавленный мундир лучше командующего говорил о том, чем занимался Рене. Вылазка вышла действительно жаркой, сильнейший ливень не смог остудить пыл сошедшихся в сече извечных врагов.

– Я рад, генерал, что миссия завершилась успехом. Надеюсь, и в дальнейшем смогу с гордостью говорить о ваших подвигах во славу русского оружия! – слетают с губ слегка напыщенные слова.

«Пора вводить награды, а то похвала – это хорошо, но матчасть с видимым знаком отличия ничто не заменит. А Георгия третьей степени генерал-лейтенант заслужил бесспорно. Но это чуть позже. Пока стоит думать о другом», – мелькнула мыслишка в голове.

– Пара деньков в запасе у нас будет. Балтаджи нужно армию в порядок привести, у него ведь кавалерии десятки тысяч, соответственно, и проблем после грозы превеликое множество. Глядишь, и князь с армией подойти успеет…

5 июня 1711 года от Р. Х.

Москва. Резиденция патриарха Московского и всея Руси Иерофана

– Что это, епископ?

За столом из мореного дуба сидит зрелый муж – наполовину седая борода, легкий прищур голубых глаз, сухие жилистые пальцы нетерпеливо постукивают по столешнице.

Патриарх Иерофан пару минут назад просматривал предложения, написанные на белоснежной, качественной бумаге. Предложения эти витали в воздухе, в большинстве своем давно озвученные государем, но не доведенные до ума. Каждое из них было крайне неприглядно для Церкви – для ее структуры и замшелой закостенелости.

Напротив патриарха сидит двадцатитрехлетний епископ. В его руках кипа точно таких же листов с инновациями.

– Его величество желает видеть эти новшества в Православной церкви. Часть требований адресована простому люду, все они должны быть обязательно доведены до православного народа.

Как и ожидал Варфоломей, разговор проходит тяжело, вяло. Упускать власть из рук патриарх Московский и всея Руси не хочет, особенно после создания Святейшего синода. В высшую духовную инстанцию входят семнадцать иерархов Православной церкви, а также семь советников из числа старообрядцев, мусульман и одного представителя буддизма.

Проект создания Синода предусматривает участие в духовных делах всех основных конфессий Российского государства. Духовные лица, не принадлежащие к православию, обладают меньшей властью, чем иерархи, но иноверцы понимают: это шаг навстречу российскому народу – русским, татарам, калмыкам, чуди и многим другим.

От слов царь быстро перешел к действиям, дав возможность неправославному меньшинству высказать свои претензии напрямую высшей инстанции – Синоду. Обиды на религиозной почве должны решатся только тут, а ни в коем случае не на поле брани. Зачем лить кровь, если можно решить мучающий тебя вопрос, стоит только обратиться к духовному представителю при Синоде…

Не все обещает быть безоблачным, но положительные сдвиги видны. «Лед тронулся, господа!»

– Хм, с первым предложением согласен, начать обучать семинаристов азам богоугодного травничества и лекарского дела полезно для народа и Церкви. Но скажи, епископ, для чего ты о крещении пишешь? Возомнил себя вторым Никоном?! Хочешь новые порядки ввести?! – со злобой посмотрел патриарх на молодого выскочку, получившего столь высокий сан не без его помощи.

– Что вы, ваше святейшество, как можно? Я свел воедино пожелания государя и сведения, собранные с февраля месяца в окрестностях губернии у искусных повивальных бабок. Ученики лекарской школы вместе с сановниками великоросскими отбирают добрые приемы этих бабок для издания в книге, – спокойно отвечает епископ, не глядя на хмурого патриарха. – Так вот все они отмечают, что много младенцев умирает от хвори в течение недели после крещения в холодной воде. Поэтому я и внес этот пункт.

– Не думает он о том, к чему приведут эти замашки, ой не думает. Молод, горяч, мечтает мир перевернуть. Да только в дальних землях продолжат крестить младенцев в проточной воде. Церковь с этим борется с пятнадцатого века от Рождества Христова и до сих пор не может довести начатое до конца. Необходимо новых священнослужителей обучать по-новому, тогда толк будет, – с некоторой тоской сказал Иерофан.

– Вот видите, ваше высокопреосвященство, получилось же! Может, и другие неблагонадежные пункты исправить можем, чтобы и нам отрадно, и царь в радости остался? – с некоторой надеждой спросил Варфоломей патриарха.

Иерофан смирился с тем, что придется принять часть нововведений. Стоит ли нагнетать обстановку, когда тебе в руки дали такую власть, когда над тобой один государь, а остальные – всего лишь помощники и слуги? Думаю, нет, патриарху хочется быть первым, самоличным господином положения. Но эти надежды только пустые мечты. Последний Архиерейский собор продемонстрировал мнимость независимости Церкви, и попытки исправить положение ухудшат отношения с властью, но делу не помогут. Не даст царь свершиться этому, зарубит попытки, а строптивого патриарха сошлет в дальний монастырь, на Соловки – всяко пользы больше будет: глядишь, за время пребывания десяток-другой пушек отольет в славных монастырских мастерских.

Главным условием назначения Иерофана на высокий пост была лояльность к реформам и начинаниям государя. Со стороны начинания эти кажутся возвращением к старорусским традициям, которые порушил Петр Великий, благодаря беспардонной шайке иноземных отбросов; правда, среди них, как выяснилось позже, оказалась пара бриллиантов…

– Давай, епископ, дальше рассказывай о задумках еретических…

– Как можно, ваше высокопреосвященство?! Все для блага народа русского, для единения его с малыми народами, сам государь мне об этом говорил! – негодующе нахмурился Варфоломей, глядя на задумчивого патриарха.