Единый залп фузей – и некогда гордые свеи, смеющиеся над «дикими русскими варварами», упали на грязную мостовую Выборга, смывая грязь улиц собственной кровью. Они уже не видели, как на центральную площадь города, еще вчера принадлежавшего шведскому королю, въезжает кавалькада командующего штурмующими войсками генерал-майора Третьяка, возле которого, настороженно следя за окнами жилых домов, степенно идут ряды личной охраны из первого эскадрона Муромского драгунского полка…

Через два дня после штурма Выборга пленные солдаты шведов числом чуть более трех тысяч под конвоем батальона Нижегородского и трех эскадронов драгун Углицкого полков вышли в сторону Москвы, как доказательство успеха осады и, конечно, как бесплатная рабочая сила на черновой работе, каковой всегда хватало на Руси в любое время года. Да и пополнение необходимо срочно отправить к только что захваченному городу, ведь предстоит еще по весне брать Кексгольм, который так удачно расположился на Ладожском озере, давая возможность создать отличный плацдарм для дальнейшего продвижения русских войск в Финляндию. А там, чем черт не шутит, возможно, и на Скандинавский полуостров.

Полк Русских витязей оставался на зимний постой в самом Выборге, часть же штурмовавшего город отряда расползлась по меньшим городкам и весям в радиусе полусотни верст, имея возможность в случае нужды быстро вернуться в город.

Дабы солдаты не страдали от безделья, временный комендант города генерал-майор Третьяк, тут же выискав с помощью полковника Митюхи прорехи в крепостной стене, приказал их восстанавливать или вообще перекладывать, все же погода пока позволяла, да и лишние глупости в захваченном свейском городе генералу не нужны. Там бы до весны простоять, смениться присланным государем комендантом и дальше двигаться, не давая шведам опомниться, выбивая их гарнизоны из всех городов этого края! А главное, из Кексгольма, создавая тем самым совершенный плацдарм для прикрытия Парадиза Петра.

Конец сентября 1709 года от Р. Х.

Рязань

В светлой комнате сидела молодая красивая девушка, глядела в окно. Ладонь молодой красавицы частенько ложилась на ложбинку между грудей, касаясь твердой пожелтевшей бумаги, приятно согревающей в любую погоду.

– Матушка…

Так получилось, что молодую девушку, которой не исполнилось и восемнадцати весен, называли не иначе как «матушка»: было в невысокой прелестнице что-то такое, заставляющее любого стороннего человека глядеть в ее добрые глаза так, словно именно там сокрыто спасение его бессмертной души.

– Да? – повернулась она.

– Мы закончили, – поклонился вошедший отрок, с обожанием глядя на Юлю.

За его спиной стояли еще семеро таких же учеников, облаченных в льняные рубахи, подпоясанные серыми поясами, на которых висели письменные принадлежности; на бедре у каждого болталась большая тетрадь, обернутая грубой кожей.

– Хорошо, Саша, ступайте в класс, скоро придет отец Варфоломей.

Ничего больше не говоря, молодые лекари, только-только начавшие понимать все то, чему их обучали Юля и Евдокия – женщина-травница, такая же, как и наставница самой возлюбленной царевича, найденная в какой-то деревеньке под Ряжском, – вышли. Именно после того как удалось привезти в Рязань нового учителя по травничеству, как назвал сей предмет сам Алексей, девушка смогла полноценно взяться за те наработки, о которых давно говорила с любимым человеком. Она старалась быть полезной во всем, в чем сама разбиралась, или же начинала учиться тому, что тяготило подручных Алексея, выбивая из привычной колеи повседневных забот.

Первые потуги привлечь к обучению молодых лекарей иностранного доктора окончились полным провалом: в Рязани тех, кто мог чему-то обучить, попросту не было, а те, кто жил в Москве, не могли приехать, связанные по рукам и ногам постоянным бдением над чадами высокопоставленных дворян Русского царства. Как, впрочем, потерпела неудачу и идея повсеместного обучения азам травничества священников. Так что вопросы, отложенные на неопределенный срок, копились, для того чтобы в конечном итоге благополучно решиться при участии наместника Рязанской губернии.

Но все же некоторые идеи девушки нашли отклик в корпусе – к примеру, нормы санитарии, сформулированные в артикуле «О чистоте и противодействии хвори», написанном Юлей в мае-июне этого года. Также при корпусе появилась своя свиноферма, что открыло новые возможности для кадетов, такие как получение мяса, удаление отходов, получение удобрений и… производство мыла.

Процесс изготовления мыла был позаимствован Дмитрием у костромских мастеров при помощи одного из его оружейников, у которого жена была родом из тех мест. Вот только вместо говяжьего сала в корпусе используется свиное вместе с льняным маслом, скупаемым у одного коломенского помещика, точнее, у одной из его деревенек, занимающейся производством оного продукта в районом масштабе. Так что уже к ноябрю месяцу в корпусе появятся первые кусочки мыла, созданные не из покупного сала, а из собственноручно выращенного.

Кроме того, заготовка трав в близлежащем лесу и на дальних полянах оказалась поставлена, на радость девушки, просто блестяще, при посредничестве Кузьмы, главного куратора корпуса.

По сути, Юля, являясь единственной девушкой в компании царевича, была не обделена вниманием всех друзей наместника, вот только на что-то большее никто из них не рассчитывал: все прекрасно видели, что отношения между их лидером и спасшей его лекаркой не обычные, и влезать между ними никто не хотел. Хотя пара эпизодов, о которых Юлия старалась не вспоминать, порой заставляли ее гневно сжимать свои маленькие кулачки: купеческий сын Николай Волков в отсутствие своего благодетеля пару раз намекал девушке о своих чувствах. Писать об этом Алексею она не хотела, думая, что у него и своих проблем хватает, раз даже письмо от него пришло такое… тревожное.

Вспомнив о нем, девушка, закусив губу, достала спрятанное возле груди письмо Алексея, аккуратно разложила перед собой и медленно, проникая в суть каждой строчки, каждого слова, погружалась в него, украдкой роняя слезы на дубовый стол. Первая паника, связанная с известием о крушении корабля и о том, что ее любимый чуть ли не один отправился в неизвестность, блуждая на просторах Европы, словно в тумане, давно прошла. Вот только Юля сама себе не решалась признаться, что ее тревожило и отчего на душе скребли кошки, а сердце болезненно сжималось, чувствуя, как ледяные когти паники подбираются все ближе и ближе. Ревность. Слово, которое девушка не решалась произнести вслух, каждый день думая о том, верен ли он ей, или, как большая часть мужчин, падает в постель каждой встречной благородной юбки?

– Хватит! – вырывает сама себя из туманной дымки иллюзий девушка, складывая письмо и убирая его обратно, чтобы потом вновь достать и украдкой плакать, плакать о своем одиночестве, о тех минутах, когда его нет рядом, о той любви, которая так далеко.

«Уже полдень, скоро придется вновь идти с учениками в лес, – с тоской подумала лекарка. – Впрочем, почему это придется? Вновь пойдем в лес!»

Количество учеников с первоначальных четырех выросло до восьми, так как Рязанская и Муромская епархия во главе с местоблюстителем патриаршего престола пожелала воспользоваться трудами лекарки и взрастить первых православных священнослужителей со знаниями, помогающими людям, и, конечно же, заодно с этим контролировать сей процесс. Жаль только, что почти все нижнее звено священнослужителей закостенело в своих убеждениях и воспринимает перемены к лучшему как враждебные действия в адрес себя и своей паствы.

Хотя процесс уже запущен, и остановить его будет сложно, а через пяток лет и вовсе невозможно, вот только стоит взрастить хотя бы пару десятков юношей-лекарей для нужд корпуса Русских витязей. Ведь умелые руки лекарей смогут спасти сотни жизней, окажись они в том месте, где это необходимо.