В тяжелом приступе кашля согнулись пополам разбойники, продирая кулаками слезящиеся глаза; не в силах вынести едкого дыма, бросились прочь из дома. На выходе каждого из них уже ждали. Солдаты в зеленых мундирах – дикой смеси французского платья и русского стрелецкого кафтана – стояли с дубинами и кинжалами в руках, охаживая нехитрым оружием буквально вываливающихся из дома татей.

Корзень, выпавший вслед за Липутой, сквозь едкие слезы увидел молодые лица солдат. Ничего больше он заметить не успел – одна из дубинок упала ему на голову, и он провалился в небытие. Пистоль выпал из ослабевшей руки, верная сабля, оставшаяся еще с первого грабежа, по-прежнему была зажата в его ладони.

– Все готовы? – спросил подошедший к солдатам офицер в красном камзоле.

– Один слишком горяч оказался, – виновато ответил один из них, указывая на лежащее тело татя, из горла которого тек ручеек крови.

– Один – это ничего, главное, чтобы остальные до Преображенского приказа добрались; мастера заплечных дел сумеют им языки развязать, глядишь, и что-нибудь интересное узнается.

Бесчувственные тела разбойников укладывали штабелями, связывали руки за спиной и привязывали к бортам телег, фиксируя каждого из выживших татей.

Как только все тела были уложены, к построившимся в две шеренги воинам подошел все тот же офицер. Внимательно посмотрел на каждого из них, после чего спросил:

– Потери есть?

– Никак нет, господин капитан! – ответил старший отряда.

– Замечательно. – На лице офицера появилась зловещая улыбка. – Его взяли?

– Да, его отдельно от всех положили, – показал старший на куль с завернутым Корзнем.

– Молодцы! Все прошло превосходно, награды получите сразу же, как только прибудет его высочество.

Капитан службы безопасности отдал честь стоящим молодым воинам и отошел в сторону. Не видя восторженных глаз молодых витязей, он заговорил с кем-то из своих приближенных.

– Служу Царю, Вере, Отечеству! – гордо вскрикнули воины.

– Я еду в губернию, вам же предстоит доставить этих татей в Рязань, да как можно скорее, причем живыми, – сказал капитан службы безопасности, развернулся и пошел к десятку полицейских, хмуро глядящих на подрастающее поколение…

Начало июня 1709 года от Р. Х.

Азов. Отбытие посольства

Алексей Петрович

Небосвод озарили алые краски восходящего солнца. Русские корабли неторопливо двигались по лазурной глади, оставляя после себя вяло расходящиеся по сторонам волны. Посольство России спустя почти десяток лет после первого, не слишком удачного опыта, снова оправлялось в Европу – искать союзников и друзей. Я плыл посмотреть на самобытность европейских народов – пригодится в будущем, да и наказ отца выполнить необходимо.

Три барка, выстроившись друг за другом, гордо шли по морскому простору, оставляя за собой Азов. Я смотрел на вспенившуюся гладь и уныло думал о том, что еще черт знает сколько времени не смогу увидеть друзей и землю Русскую.

«Отставить печаль и нытье!» – в сотый раз командую себе, стараясь прогнать невыносимую тоску.

Но это только сказать легко, а вот сделать проблематично. Не умею заниматься самокодированием, хоть ты лопни. Правда, эти «мытарства» отвлекли меня от апатии. Нет в жизни плохого, есть неверный взгляд на происходящее.

– Царевич, как вам просторы Азовского моря? – спросил Петр Толстой.

– Красиво, только скучно немного, – признаюсь седовласому послу.

– Да, с этой напастью ничего нельзя поделать, остается только терпеть. Или решить проблему интересной беседой, к примеру, – улыбнулся Толстой.

– Премного благодарен за заботу, Петр Андреевич, но не настроен на беседы, даже с вами, – честно отвечаю я.

– Понимаю, такое бывает, особенно в первый день путешествия, сам через это прошел. Уезжая из отчего дома, три дня ни с кем не разговаривал, какие только глупости в голову не лезли, – улыбнулся посол и отошел в сторону, к боярину Долгомирову, молодому и энергичному человеку, который был придан посольству в качестве наблюдателя.

Царь-батюшка после поездки в Европу повелел слать знатных недорослей, а также всех прочих людей, желающих занять сколько-нибудь заметную должность при дворе, на обучение за границу – ума набираться, дабы дома полезным оказаться. Так что карьеристам для получения вожделенной «конфетки» приходится пару годков покрутиться на чужбине. При этом большая часть никакого языка, кроме родного русского, вовсе не знает, что создает изрядные трудности не только при общении, но и для обучения в целом. Однако такие мелочи государя не смущали. Хотят – научатся, таково правило, и изменить его никто не сможет, оно для всех едино, кто бы это ни был.

На первый взгляд такая практика могла показаться негуманной и жестокой, но государю, имеющему под рукой «полудиких» слуг, так не казалось, и он спешным железным прессом старался давить на боярство и купечество, на поводу ведя их в светлое будущее. Общий принцип «выживает сильнейший» – самый верный; по крайней мере, так можно говорить о самом государе, глядя на проводимые им реформы.

Как бы то ни было, сейчас я на борту барка со смешным для такой посудины именем «Зверь», ну а судьба золотой молодежи меня, в общем-то, не интересует, со своими бы проблемами разобраться.

– …А я говорю, они все равно начнут с нами войну, слишком у них зуб большой на Русь-матушку имеется, – меланхолично заметил Толстой.

– Кажется, я чуть было не пропустил интересный разговор, – едва слышно хмыкнул я себе под нос, сбрасывая оковы оцепенения.

– Но ведь признайтесь, Петр Андреевич, что мыслишки-то у них не раз поворачивали в эту колею, с посредничества Франции, между прочим, – ехидно заметил мужчина в преклонных летах Петру Толстому.

– Ну, мысли, к примеру, я читать не умею, Егор Филиппович, да и вам бы пожелать того же хотел, во избежание неприятностей, а то мало ли кто что нехорошее подумает, – все так же меланхолично заметил полномочный посол.

От этого, казалось бы, дружеского замечания мужчина, названный Егором Филипповичем, заметно побледнел и, ничего не говоря, поспешил отойти подальше от главы дипломатической миссии, тут же найдя себе собеседника из каких-то молодых представителей посольства.

– А вас здесь побаиваются, господин посол, – заметил я, подходя к шестидесятипятилетнему мужчине.

– Может быть и так, ваше высочество, – улыбнулся он мне.

– Вы, кажется, совсем недавно мне разговор предлагали? Надеюсь, предложение остается в силе? – спросил я посла.

– Конечно, царевич, я буду только рад, если смогу ответить на ваши вопросы, а заодно и провести с пользой наше долгое путешествие, – ответил седой дипломат.

– Хорошо, тогда давайте пройдем в каюту. Разговаривать всегда лучше за столом с бокалом доброго вина, нежели на продуваемой всеми ветрами палубе.

– Мне тоже так кажется, ваше высочество, – заметил посол.

– Тогда прошу ко мне в каюту, Петр Андреевич.

Как и в большинстве судов этого времени, отдельные каюты на корабле были роскошью и отдавались в пользование высшим офицерам либо, как мне и главе дипломатической миссии, людям, имеющим на это право.

Сама каюта ничем примечательным не отличалась, разве что высота у нее была чуть более сажени, да и вся отделка изнутри представляла собой мечту столяра, а так вполне заурядная комната. Или, быть может, я такой черствый и уже не могу оценить по достоинству всю красоту? Не знаю, может быть.

– Присаживайтесь, – указал я на кресло возле стола.

– Спасибо. Признаться честно, моя поясница меня замучила; как из Царьграда вернулся, так и вовсе житья с ней никакого не стало, – с облегчением сел в кресло Толстой.

– Тогда хочу предложить вам попробовать одного интересного вина, уважаемый Петр Андреевич, – сказал я послу, копаясь в подобии бара. – А вот и оно. Правда, название его я так и не удосужился узнать, поэтому, прошу, не взыщите.