Светлейший князь возглавляет конную дивизию резерва, стоящую между третьей и четвертой пехотной линией. Почти семь тысяч драгун и донских казаков с нетерпением ждут своей минуты славы. Ждут мгновения, когда смогут ощутить сердцем упоение схваткой, запах пролитой крови ненавистного врага, отомстить за гибель близких, доказать самим себе, что не трусы… Да мало ли какие причины бывают у человека? Генералы Рене и Чириков командуют драгунскими полками, Вейде держит левое крыло, генерал-поручик Боур следит за правым крылом. В резерве в четвертой линии стоит генерал-лейтенант Ренцель.

Рядом со мной остался опытный командир, попрекаемый батюшкой за неспешность в походах, вялые штурмы и не молниеносные броски на врага. Только почему-то мало кто говорит о том, что князь Шереметев, подобно Михаилу Михайловичу Голицыну, бережет солдат, старается облегчить их непростую жизнь. И не его вина в том, что снабжение хромает на обе ноги из-за отвратительных дорог. Подобно не родившемуся еще Барклаю-де-Толли во время замечательного по реализации отступления к Смоленску, фельдмаршал видит на пару ходов вперед, не посвящая в это окружающих.

Разумеется, Петр не мог этого не замечать, но только деятельная натура великого реформатора и полководца требовала иного подхода к боевым действиям – стремительного, амбициозного… великого! Вот и получалось, что старому командующему приходилось частенько выслушивать упреки молодого воспитанника.

– Первый княжеский полк будет стоять на месте. Пусть остальные офицеры Кантемира успокоятся, сегодня решится судьба княжеств, а может, и всех православных народов.

– Хм, трудна задача, государь. Но, возможно, нам удастся выполнить ее, а потом уже и давние мечты русских царей исполнить, благо англичане с французами бьются, в дела наши вмешаться не должны, – покачав головой, сказал Шереметев.

– Вот-вот. Пока есть шанс, надо им пользоваться. Жаль, сил у нас немного. Да, с Кубани армию в Крым перебросить надо. Османов давить лучше с нескольких сторон, чтобы они силы растянули и крымчаков оставили без поддержки.

– Ничего, ваше величество, управимся. Турок сдержим и справимся. Запасов у нас вдосталь, снабжение и фуражиров у великого визиря казачки с витязями знатно побили, значит, наши шансы неплохи, – глядя в подзорную трубу, тихо сказал фельдмаршал.

Я ничего не ответил – слежу за движением турецкой армии. Половина армии османов состоит из легкой кавалерии, оставшаяся пехота в основном объединила разношерстную братию и тридцать тысяч янычар – единственных, представляющих собой грозную силу.

– Как думаешь, фельдмаршал, не пора ли секретные клинья перед позициями разбросать? – глядя на непонятные экзерциции противника, спрашиваю князя Шереметева.

– А куда их бросать, ваше величество? На склоны холмов? Так вроде кидали там сеточки с «ежиками». А перед строем бросить – нам маневра не будет. Можно рогатки выставить по флангам позиций.

Подумав, я посмотрел вниз, на выстроившиеся линии пехоты, приготовившиеся к бою передовые редуты, увидел артиллерийские расчеты, суетящиеся возле зарядных ящиков. Фланги, оставшиеся без поддержки кавалерии, выглядят хлипкими, но такими не являются: редуты и пехота занимают такую позицию, при которой соседние роты могут вести фланкирующий огонь по врагу, не меняя позиции.

Перевожу подзорную трубу вдаль – по спине пробегает сонм мурашек. Огромная многоликая волна катится на нас – одних конников больше ста тысяч!

– Пусть начинают ставить рогатки, глядишь, и пристреляться быстрее смогут, – даю отмашку одному из адъютантов.

Зеленое полотно взметнулось высоко вверх, взревел горн. Первая линия, состоящая из восьми полков в основной шеренге и двух полков резерва, побатальонно разбросанных за основными шеренгами, тронулась. Барабанная дробь, зычные голоса офицеров, гулкий топот далекого врага – все это создает ощущение близкого апокалипсиса. Буквально мгновение – и…

Полки не пошли к редутам. Двенадцать батальонов, по шесть слева и справа, встали косой линией, перекрывая ход между низиной холмов и полевым лагерем, лишь между Луцким и Вятским полками осталась неширокая тропа. Пехота – легкая добыча для конницы, если полководец не использует рельеф местности и воинскую смекалку.

Правда, шестишереножный строй может улучшить положение хлипких линий центра, позволив врагу при первой атаке вырезать как минимум две первые шеренги, для того чтобы оставшиеся смогли отбить атаку неприятеля. Но никаких перестроений в русских войсках нет, вместо растянутых шеренг полки становились в каре – именно в данной формации товарищ по оружию может поддержать соседа без угрозы прорыва, не растягивая строй в зыбкую вялую цепочку.

– Вторая линия, вперед! – даю отмашку.

Новый сигнал горниста, более долгий, прерванный короткой паузой, унесся далеко ввысь.

Вторая линия пехоты тронулась с места под мерный, однообразный барабанный бой. Шеренги, слегка искривившись, подобно первой линии разбились на три группы и раскололись, уходя к намеченным позициям. Только полковая артиллерия второй линии, в отличие от первой, выдвинулась на прямую наводку, а не ушла на фланги, встав аккурат между вторым, третьим и четвертым редутами.

Легкая кавалерия турецкой армии огибала первые ряды своего войска, заходя во фланги редутов; русская пехота только-только закончила выставлять рогатки. В трехшереножном строю каждый пятый фузилер, кроме пикинеров, получил брус-основу или одну из двадцати шести пик, прикрепляемых к этому брусу. Когда полки идут, можно заметить, как болтаются фузеи на погоне солдат, а у тех, кто несет пики, острое стальное жало пронзает голубую высь.

То один, то другой солдат, сменяясь с напарником, отдыхал на марше от тяжелого бруса. Тяжелые капли пота падают с лиц гренадер, несущих удвоенный боезапас гранат, пыхтят артиллерийские расчеты, помогая тягловой скотине двигать многопудовое орудие. Каждый солдат думает о том, как поскорее добраться до позиции. Ваг не страшен – страшен зной! Новые кепи, сменившие треуголки, хоть и спасают от солнечных ударов, не могут избавить людей от жары.

В это время под холмами, в третьем батальоне Астраханского полка, молодое пополнение, затаив дыхание, слушает рассказы ветеранов, предвкушая, как окунется в сладостное безумие сражения. Ореол величия русского оружия влечет и манит почище злата!

Раздалась едва слышная команда: «Ставь рогатки!» Брусья выносят на пару саженей перед первой шеренгой, пара солдат придерживает концы деревяшки, а те, кто нес пики, сноровисто вставляют их в специальные выемки, сразу закрепляя между собой при помощи железных крючьев в торцах брусьев.

– Хорошо, что отец позаботился о рогатках, без них кавалерия сметет строй с наскока.

– Может, и не сметет, но ряды смешает точно, – согласился фельдмаршал. – Должен заметить, ваше величество, кавалерия с течением времени играет все меньшую роль в сражении, она не выполняет того предназначения, которое было у нее раньше.

– Это почему, позвольте узнать? У нее те же задачи, что и раньше, просто навыки нуждаются в большей отработке, тактические построения нужны не для красоты – для эффективности.

– Пусть так, но если есть достаточное количество орудий и пехоты, то кавалерия не страшна в открытом бою.

– Именно в открытом бою она не так страшна, как раньше. Но коммуникации или фуражиров пощипать она способна знатно. Не забывайте и о том, что колонны на марше уязвимы, значит, атаковать с наскока пехоту не столько желательно, сколько необходимо, – поправил я фельдмаршала.

Первая линия выстроилась за рогатками. Первая шеренга встает на колено, вторая замирает над ней, третья – в шаге от второй. Впереди, на расстоянии в пару сотен саженей, застыли неровными, куцыми ядрами одетые в стальные кирасы витязи. Молодые воины приготовились вести отстрел идущего врага.

Конница турецкой армии их проигнорировала, продолжая расходиться в стороны. Степняки, собранные под знаменем великого визиря, грозно кричали восхваления Аллаху, размахивали саблями, кто-то вовсе достал лук со стрелами и попытался стрелять в шеренгу гяуров, но, получив кулаком в глаз от сотника, убрал лук обратно. Приказа атаковать не поступило.