– Князь, что скажете по поводу осады? – спрашиваю я, сидя в своем походном шатре в окружении фельдмаршала, генерал-майора Репнина, пары толковых штаб-офицеров и Кузьмы с Алехандро. – Не можем мы стоять здесь до зимы, османы вот-вот могут объявить войну.

Уезжая, я оставил Кузьме Астафьеву один наказ – увеличить взвод подготовленных «волков» до полноценной роты, с возможностью ее скорейшего применения. Поручить-то поручил, да вот только Кузя оставил отобранных из витязей ребят на попечение наставников и пары донских казачков, оказавшихся в рядах наставников не так уж и давно, а сам сразу же отбыл ко мне, прихватив с собой испанца.

Другому же моему соратнику, боярину Михаилу Лесному, повторить финт своего друга не удалось. Подготовить личный состав ЦСБ в количестве трех сотен человек для пяти губерний – это вам не крепость взять или, на худой конец, диких татар по степи гонять. Здесь толковый подход нужен и база материальная, заметно страдающая из-за глубокого кризиса в экономике, преодолеть который в ближайшие несколько лет вряд ли удастся, даже с введением фискальной службы, отмены всех внутренних таможенных сборов и увеличением пошлин на границе в три раза. М-да, война здорово подорвала силы Руси-матушки. Правда, все еще не так плохо, как могло показаться вначале, потенциал у нас будь здоров!

– Продолжать осаду необходимо, иначе все потери окажутся напрасными. Шведы получат богатый порт обратно, Россия же лишится больших барышей из-за возможных таможенных пошлин, – ответил князь Шереметев.

– Я тоже так считаю, ваше величество, только можно еще раз послать к городу парламентера, – сказал полковник Ложков, молодой инженер, недавно прибывший из-за границы после обучения в Голландии фортификационному делу. – Но перед этим дня три усиленно бомбардировать, только не весь город, а его жилые кварталы…

– Да что ты такое говоришь, Егор! Совсем совесть потерял?! – взвился на дыбы Кузьма, с негодованием глядя на тридцатилетнего полковника.

– А что такого? Вполне обычная практика в Европе… Сам читал про зверства англичан против своих же – шотландцев, ирландцев, – усмехнулся полковник.

– Так то англичане… – пренебрежительно протянул Кузьма. – Мы-то русские, не звери же какие-нибудь.

– Ты это казачкам Скоропадского скажи, – подал голос Аникита Репнин.

– А что такое? – спрашиваю его. – Вроде бы все под Мироновым ходят, откуда тут Скоропадский взялся?

– Так есть тут казачки из ряда самых умных. Был тут пару дней назад случай с участием этих вот самых умных. Провиант с фуражом уже заготовили, приказ о том, чтобы зазря людишек не трогать и не стращать, тоже до всех доводился, а эти сучьи дети решили в деревеньку заглянуть, развлечься. Вот и развлеклись: трех стариков на воротах повесили, паре баб животы вспороли…

– Где они?!

Желваки на скулах выпирают так, что, кажется, кожа сейчас лопнет. Чего-чего, а такого я не потерплю! И дело не в том, что умерли невинные люди, на войне всякое в горячке боя может случиться, но ведь приказ-то был!

– Под арестом, ждут решения атамана.

– Много этих архаровцев? – спрашиваю генерал-майора.

– Кого? – не понимает он.

– Сколько виновных?

– Шестеро.

– Что ж, видимо, сама судьба велит сделать перерыв, пора подышать воздухом.

Встаю из-за стола и выхожу на улицу, где вечерние сумерки только-только начинаются. Однако не успел сделать и пары шагов, как справа раздался залп фузей. Быстрым шагом направляюсь в ту сторону.

Шесть столбов стоят рядом друг с другом, на них бессильно висят шесть тел, заливая своей кровью свежесрубленные березовые стволы. Дюжина стрелков убирают фузеи…

– Кажется, отдавать приказ уже не требуется, – хмуро бросил фельдмаршал позади меня.

– Да, атаман Миронов знает, как наказывать за столь серьезный проступок.

Лучи солнца играют на алых каплях, словно на рубинах. Рядом никого нет, только я стою невдалеке, да двое молодых казаков со слезами на глазах смотрят на привязанные к столбам тела. У одного из них из прокушенной губы сочится кровь, дорожкой сбегая по подбородку вниз и капая на чернозем.

Никто не слышит, как эти двое шепчут одно-единственное слово:

– Батька…

Июнь 1710 года от Р. Х.

Возле речки Даниловки

После замечательной победы под Полтавой в мире сильно поменялась расстановка сил. И особенно заметно это на востоке Европы и на юге Русского царства. Благодаря усилиям сначала Петра Толстого, а потом и его преемника Петра Шафирова, конфликты с Османской империей удавалось сглаживать, подкупая, льстя, заключая тайные союзы. Но ничто не вечно, а мир с турками – тем более. Эту простую истину государь всея Руси понимал лучше всех, благо опыт истории позволял в этом убедиться.

Именно для того, чтобы отсрочить неизбежную войну с Османской империей, по весне в Царьград отбыл специальный гонец его величества с тайным посланием Петру Шафирову. Но это была только полумера. Конфликт мог быть решен только после кровопролития. Слишком часто звучало слово «война» на обоих берегах Дарданелл.

Поэтому еще в апреле этого года, после разделения губерний и перетасовки начальников оных, в Астраханскую губернию был посажен старший сын Матвея Васильевича Апраксина Петр. С 1708 года он был казанским губернатором, но в силу личных качеств Петра Апраксина пришлось заменить его Салтыковым, более хитрым и в чем-то даже либеральным управленцем. Дело в том, что нрав исламских подданных царя, преимущественно населяющих казанскую губернию, требует более мягкого подхода, нежели тот, которым оперировал Петр Матвеевич Апраксин.

Однако качества Петра Апраксина, его твердость в достижении поставленной задачи, решимость, воля отлично подходили для несения службы на границе. Недаром именно ему после Нарвского конфуза было поручено набрать два пехотных полка под Новгородом, над которыми он и был назначен командиром. А уже через год Петр Матвеевич истребил шведскую флотилию, разбил шведского генерала Крониорта у реки Ижоры и следующей весною снял осаду с крепости Ниеншанц, которая впоследствии была разобрана до последнего кирпичика на нужды строительства Санкт-Петербурга.

Конечно, гений командира был подкреплен опытом и смекалкой, он мог действовать не только по указке государя, но и вести собственные тактические действия. Безусловно, ценный и нужный командир!

Но все же истинная ценность Петра Апраксина была не в этом. На исходе 1705 года он был послан под Астрахань для помощи фельдмаршалу Шереметеву в усмирении стрелецкого бунта, после чего был назначен астраханским губернатором. И пребывая на этом посту, 8 сентября 1708 года на реке Ахтубе он заключил с калмыцким ханом Аюкой договор, по которому хан обязался быть в вечном подданстве Русского царства. Вот и решил Алексей II воспользоваться таким козырем, дополнительно обезопасить рубежи с крымским ханством. На месте азовского губернатора сделать это много проще.

Семнадцатого июня у речки Даниловки, на том же самом месте, где и прошлый раз, встретился Петр Апраксин с Аюкойханом, с которым прибыли его тайши[9].

Как обычно бывает, в первые дни никаких разговоров о делах не было, только обмен подарками, лестные речи в общем кругу, представление и восхваление предков и сыновей. Несомненно, на востоке помнят и ценят свои корни, что делает им честь.

Только на третий день Петр начал разговор о более насущных делах, в первую очередь тревожащих молодого царя.

– Государь наш, Алексей Второй, просил поблагодарить тебя за верную службу и преподнести тебе подарок из царской сокровищницы.

Сидя напротив хана, Апраксин подозвал движением руки слугу. Тот почтительно поклонился, вытянув на руках сверток шелковой ткани. Развернув его, азовский губернатор торжественно замер, показывая всем царский подарок – переливающиеся драгоценные камни на ножнах радовали глаз любого наблюдателя. Улыбаясь, Петр медленно достал из ножен клинок, на котором застыла ветвистая голубая молния.