Палатки были специально сделаны в корпусе Русских витязей по проекту наместника Рязанской губернии, для того чтобы молодые защитники Руси могли укрыться в них от непогоды или вовсе поставить целый городок.

Как бы то ни было, но с каждым днем опыт обращения с новым приобретением давал о себе знать. Не было пожарищ, перестали рваться от перетяжки веревки, не зияли дырками и прорехами крыши. Витязи с должной практичной смекалкой подходили к своему обеспечению, находя способы латания, замены или вовсе предлагая собственные варианты обустройства стоянки, помогая тем самым в создании «Ряда правил должного похода в непогоду и сырость», пишущихся на привалах и ночевках в шатре полковника.

Дороги и мосты были в столь ужасном состоянии, что порой сам Прохор диву давался, как так получилось, что их маршрут проходит согласно размеренному плану и распорядку, составленному им самим с учетом тяжелой дороги. Быть может, все было бы не так, если бы не полевые кухни и хлебопекарни витязей, идущие наравне с колонной, умудряющиеся при этом на ходу готовить нехитрую солдатскую пищу, тем самым сокращая ненужное стояние на месте в ожидании своей порции.

Дорога шла по местам относительно безлюдным, лишь изредка вдалеке струились дымовые ручейки, штопорами ввинчивающиеся ввысь. Однако даже в таких местах случилось то, чего никак не ожидал полковник. Малолюдность и плохая заселенность данного края привели к тому, что шайки разбойников, подыскивая местечки для своих пристанищ, обживались чуть ли не на самой дороге. Две шайки, не разобрав в вечерних сумерках войсковых разведчиков, попытались было ограбить их, но вместо этого в одной банде недосчитались пятерых ватажников, а в другой – трех. Правда, все они через час оказались взятыми в собственных избах, вместе с добром, накопленным былым разбоем.

Памятуя о наказе Старшего брата, витязи приготовили веревку для каждого из разбойников, развесив их прямо возле поселения, лишь только главари ватажников оказались целыми. Правда, разбитые лица и опухшие от ударов прикладами тела внушали серьезные опасения насчет их дальнейшего благополучного путешествия в Рязань, но это уже как Бог решит: возьмет к себе, значит, судьба, а нет, тогда разбираться с ними будут служивые из службы безопасности.

С каждым днем погода ухудшалась все сильней, теперь к сырости и слякоти добавились северный ветер и морозные ночи. Если бы не присланные в последнем обозе тулупы, называемые не иначе как бушлаты, то многие из витязей замерзли бы в первую неделю или слегли бы в постель в первой попавшейся деревеньке. Переход действительно оказался сложным, но, как бы то ни было, вместе с морозом дороги улучшились, грязь замерзла, а снег еще толком не выпал, тем самым давая воинам возможность ускорить и без того быстрый марш по бескрайним просторам России.

По пути колонне витязей, движущейся вместе с артиллерией и немаленьким обозом, встречались в основном купцы и гонцы, спешащие пробраться сквозь надвигающуюся непогоду как можно быстрее. Вечерами, на привалах, чтобы хоть как-то отвлечь уставших братьев, командиры устраивали беседы со своим личным составом. Что за беседы? Ответ довольно простой: ведь обучение в корпусе само по себе многоплановое, и предметы, преподаваемые в нем, в разной степени давались каждому из взводов, хотя сами по себе и были стандартными. Однако главной темой обсуждения и разговоров была история. Да-да, именно она, со времен античности и до наших дней. Витязи обсуждали то, что им было малопонятно, узнавая нечто важное для себя у своих командиров, в прошлом таких же кадетов, как и они.

С одной стороны, такое тесное сближение командиров и подчиненных было нарушением устава. Однако с другой, в том же уставе сказано: «Командир витязей, будь то капрал или полковник, должен в первую очередь быть для витязей родным братом, заботящимся о них со всей строгостью и любовью, а сами витязи должны как послушные младшие братья слушаться своих командиров, оберегать их и брать с них пример».

Составляя Устав витязей, царевич долгое время думал о том, что и как в него внести, не «перепрыгивая» эпоху. Именно так появилось братство воинов, скрепленное между собой невидимыми узами. Однако был один минус, о котором Старший брат долго думал, но так и не придумал, как его убрать. Дело в том, что корпус Русских витязей становился закрытым воинским объединением, в которое просто-напросто не допускались другие лица. Корпус постепенно обособлялся от других воинских объединений, а сами витязи, приобретшие в нем вторую семью, сплочен-нее относились друг к другу, помогая не только своему взводу, но и младшим собратьям по набору.

Конечно, были и драки, и стычки между взводами – все то, что отличает замкнутый мужской коллектив от гражданского общества, – но, благодаря работе наставников и отца Варфоломея, отдававшего себя без остатка любимому делу, чувство соперничества постепенно сменялось чувством единого братства, которое начинало проявляться даже не в самом корпусе, нет. Оно появлялось уже после того, как кадеты выходили из единого лона Корпуса витязей.

В полку, службе безопасности, ПБР – везде, где появлялись витязи, можно было видеть не только самих молодых воинов, но и их собратьев, часто помогавших им, подставляя свое плечо в любой ситуации. Медные кольца с годом выпуска и именем кадета уже не казались обычными безделушками, не стоящими внимания. Сейчас, по прошествии двух лет, набор в корпус увеличился до семисот кадетов, при этом на следующий год ожидалось пополнение не меньшее, чем в этом году.

Все это было известно Прохору из писем его собратьев и старшего наставника, некогда приютившего молодого отрока, сбежавшего из дома. Да, много воды утекло с тех пор, но раны в душе молодого полковника порой заставляли его уединяться от всех, отрешенно глядя на скудную растительность осенней земли, почти везде скрытой под снежным покровом.

Как бы то ни было, но даже обучение первого выпуска до сих пор не окончено. Это прекрасно понимали не только командиры, но и их учителя. Поэтому первый наказ Старшего брата, уплывающего с посольством, был о том, чтобы по завершении кампании первым делом вернуться в Петровку для дальнейшего обучения, уже по специальным предметам – углубленно, так сказать. Вот только кампания затянулась надолго, и ее конец не был виден, по крайней мере, в ближайшее время точно. Но о своих догадках Прохор не говорил никому, посвящая в них только маленькую записную книжечку, постоянно носимую с собой.

– Полковник, разрешите обратиться!

Рядом с Прохором, в центре идущей колонны, замер по стойке смирно один из разведчиков из взвода сержанта Елисеева, Дмитрий Малышев.

– А где командир твой, лейтенант Селиванов? – спросил полковник, глядя на витязя.

– Так он меня к вам и послал с докладом.

– Хорошо, говори, коли так.

– В паре часов марша отсюда мы заметили столбы дыма. Лейтенант думает, что это тати лесные шалят. Спрашивает, каков будет дальнейший приказ: идти дальше или осмотреть местечко?

Стоя все так же по стойке смирно, витязь внимательно смотрел на Прохора.

– Разведать, но в случае обнаружения противника не вступать в бой, ждать, пока мы не подойдем, – сразу же приказал Митюха. – Исполняй!

– Есть!

Ладонь взметнулась было под берет, но остановилась на полпути, сместилась и замерла напротив виска. Что поделать, полк перешел на зимнюю форму одежды, и теперь легкие черные и красные береты аккуратными стопками лежали в обозе, а на головах витязей были толстые, не пропускающие холодный морозный воздух треухи, чаще называемые просто ушанками за свисающие по бокам части шапки, надежно прикрывающие уши от мороза.

«До чего дошло: чем ближе к столице, тем наглей разбойнички. Видать, давненько царские войска леса частой гребенкой не проходили. А этим следовало бы заняться в первую очередь: и солдатам опыт какой-никакой, и польза большая для людишек имеется. Вон как у нас у губернии Старший брат сделал, рейды чуть ли не каждую неделю устраивал. Да и сейчас Михаил, кажется, своих служивых гоняет по ближайшим землям. А может, уже и дальше служба безопасности Рязани пройти успела…»