Но красота красотой, а про работу я не забывал, свободно засиживаясь до глубокой ночи над нужными мне трудами военных тактиков и географическими атласами – допотопными, дрянными, но за неимением лучшего все же полезными. Пришлось даже привлечь к работе собственных гвардейцев, слишком уж временем, признаться честно, я дорожил и тратить оное на перерисовку побережья Испании и Франции просто не хотел. Пускай я и приобрел атлас, но иметь в запасе столь полезные сведения никогда не помешает. Пускай они несколько схематичны, даже сильно схематичны, но ведь на Руси и таковых нет. А значит, любая крупица знаний пригодится.

Но вот, наконец, наши мытарства и ожидание закончились. Приодевшись и приготовив подарок королю – особенно большой неграненный алмаз, найденный где-то в Сибири еще при Алексее Михайловиче, моем номинальном деде, наше посольство во главе со мной тронулось в путь. Быстро преодолев расстояние до дворца, нам пришлось пару часов ожидать, пока к аудиенции будет все приготовлено. Хотя что именно, никто, конечно же, не сказал: мол, так и должно быть.

В конце концов ожидание закончилось (или просто терпение самого монарха вышло), и вышел какой-то кичливый юнец, гордый своим «почетным» званием, неся перед собой то ли штандарт, то ли флаг, и одетый в старую потертую ливрею. Одно это указывало на бедственное положение королевства, что, впрочем, не мешало юнцу кичиться своим положением, глядя на замерших возле дверей разодетых в кружева и бархат придворных!

Наше степенно идущее посольство было одето, вопреки ожиданиям местной аристократии, в легкие шелковые рубашки с минимумом кружев, дабы подчеркнуть официальность сего мероприятия и сразу же отбросить в сторону ненужные ахи и вздохи о том, что мы «варвары» и вообще недочеловеки. Так же степенно пришлось шагать и юному «знаменосцу», идущему впереди нас, хотя, как мне кажется, ему больше понравилось бы гонять с дворовой ребятней, чем скучать в окружении старых интриганов и сплетников.

Громко ударили о каменный пол тупые концы алебард; большие двери, разукрашенные позолотой и драгоценными камнями, нехотя отворились, открывая вид в большую залу. По сторонам широкой дорожки алого цвета, расстеленной от начала залы до первых ступенек возвышения, на котором стоял трон, застыли самые разные сановники королевства. Их внимательные глаза, не пропускающие ни малейшего нашего движения, следили за нами, словно монокуляры. Странно, вроде бы, насколько мне известно, о России заговорили только после Полтавской битвы, точнее, даже не после нее, а только через полгода, да и то все равно не относились к ней как к равному государству. О победе Петра здесь никто не знает, следовательно, такой прием – это или норма… или заранее спланированная сценка – сценка из придворных интриг!

«Черт! Теперь точно жди неприятностей», – запоздало подумал я, поняв, что люди, глядящие на меня, вовсе не интересуются посольством из далекой России, они просто ждут… веселья!

– Да, рановато Ванька-то из славянских земель нос показал, – чуть слышно шепчу сам себе, глянув перед собой.

Сам монарх, достигший двадцатисемилетнего возраста, смотрел на мир вокруг себя глазами непосредственного ребенка, непонятно отчего обремененного ненужными ему заботами. Когда я глядел на него, складывалось такое ощущение, что он способен только повиноваться, но никак не повелевать. Рассеянный взгляд смотрел на нас с некоторым интересом, однако проявление оного быстро угасло, и вот карие глаза монарха вновь глядят куда угодно, только не на идущую к трону процессию.

Как успел мне рассказать граф Гомез, король подчинялся влиянию своей королевы Марии Луизы Савойской. Ей в год свадьбы только минуло четырнадцать лет, но даже сейчас, по прошествии десятилетия, чувствовалась былая красота женщины. Глядя на нее, можно было увидеть, в противоположность ее мужу, уверенный взгляд человека, привыкшего повелевать другими людьми, невзирая ни на что. Такая мадам вполне могла бы пустить в ход свои кулачки, будь что не по ее желанию.

«Жаль Филиппа, просто по-мужски жаль», – хмыкнул я про себя, глядя в лицо королевы.

Однако, насколько я помню, Алехандро говорил о своей королеве как об очень деятельной особе, способной к самоотверженности, что внушало всем испанцам горячую преданность, да и в народе она приобрела такую популярность, которой ее непутевому мужу никогда не достичь.

Бросив взгляд чуть в сторону, я увидел стоящего рядом с троном человека среднего роста. Слегка прищурившись, он глядел куда-то вдаль, словно вовсе не замечал идущих к трону людей. Получается, что это и есть Джулио Альберони, первый министр испанского короля, которого так люто ненавидят испанские гранды. Что ж, понятное чувство: кому же понравится видеть рядом с собой выскочку?

Я глядел на всю эту свору, собравшуюся возле престола, и мне поневоле пришла мысль о том, что некогда великая империя рушится, так же как и многие империи до нее, построенные на крови и… золоте, добытом в проклятых джунглях царства инков и ацтеков. Ведь что такое те реки золота, которые текли в руки испанских монархов два столетия? Это то, что в бесконтрольном состоянии не укрепляет, а подтачивает основы власти, разрушая ее, как ржа железо.

Создавай иллюзии величия и могущества, иллюзии, от которых гибнут тысячи человек, просто так исчезая в пучине ненужных войн и карательных рейдов. Иллюзии людей – слишком страшное оружие, чтобы отмахиваться от них, правда, понять эту, в принципе-то, не такую уж заумную мысль могут немногие. Да и те чаще всего становятся изгоями и одиночками, ведь выделяться из толпы во все времена чревато неприятными последствиями: будь ты гений или безумец – все одно, судьба твоя незавидна!

Вся мишура рассыпалась пеплом, унося непонятно как появившиеся у меня в голове странные мысли. Чуть больше сотни шагов от порога до первой ступеньки постамента трона, и вот я замираю перед Филиппом Испанским.

Помню, когда-то я читал, что Петр Великий в свое время, после десятого года кажется, посылал своего сына в германские земли договариваться о денежном вопросе с родичами будущей невесты. Так вот, царь приказал собственному сыну чуть ли не унижаться перед немцами, прося об уступке, которую он, кстати говоря, не получил. О чем это говорит? О действительном отношении отца к сыну. Правда, это было тогда, когда их размолвка стала слишком сильной, и пути назад уже, наверное, не было…

Вот, опять повело! Еле-еле удалось вовремя взять себя в руки. А то нехорошо могло получиться: аудиенция, а посол о чем-то мечтает.

– Пресветлейший и державнейший Великий Государь, Царь и Великий Князь Петр Алексеевич, всея Великия и Малыя и Бе-лыя России Самодержец Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Сибирский, Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных, Государь и Великий Князь Новагорода Низовския земли, Черниговский, Рязанский, Ростовский, Ярославский, Белоозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский и всея Северныя страны Повелитель, и Государь Иверския земли, Карталинских и Грузинских Царей, и Кабардинския земли, Черкасских и Горских Князей и иных многих государств и земель, восточных и западных и северных, отчич и дедич, и наследник, и Государь, и Обладатель желает своему венценосному брату долгих лет царствования!

Слегка опускаю голову, выпуская сквозь сжатые зубы воздух. Титул царя ой как непросто выучить, не дай бог, ошибешься где-нибудь – от стыда сгоришь, не говоря уже о задетой чести Руси и ужасной славе самого посла.

– И я желаю государю и правителю далекой Московии долгих лет царствования! – с улыбкой ответил Филипп на французском языке. Вот только его глаза продолжали смотреть с жадным интересом, а где-то глубоко, спрятавшись от всего и вся, застыли беспросветная тоска и усталость: от войн, интриг, судов над проворовавшимися чинушами.

Судьба и доля правителя, особенно когда в стране десяток древних фамилий, свободно претендующих на трон, ой как несладка! Мне не хотелось бы оказаться на его месте.