— Не ждал? — спрашивает Дверон, поднимаясь на ноги. — Я же сказал, что этот старый ублюдок — мой.

— Не время препираться, — говорю. — Я осматриваю второй этаж, ты — третий.

Поднимаемся наверх, но не успеваю я пройти и половину пролёта, как мне навстречу вылетает деревянный стул, собираясь угодить точно по голове. В последний момент успеваю поднять руку вверх и толкнуть предмет обратно вместе с её владельцем.

Поднимаюсь на второй этаж и вижу мужчину, который снова берёт стул, собираясь им сражаться и оборонять свой дом. Внутри достаточно темно, но я могу рассмотреть черты человека — скорее всего, сын Сазголона.

— Вам хана! — шипит.

Времени на сражение нет.

Поднимаю его в воздух и с силой бью о стену справа. Он падает на землю и пытается подняться на трясущихся руках, но я снова поднимаю его в воздух и вышвыриваю в окно. Мужчине стоит быть благодарным, что я использовал голубую жемчужину, чтобы избавиться от него. Если бы пришлось прибегнуть к жёлтой, он уже был бы мёртв.

Захожу в боковую комнату: двое детей, жмущихся друг к другу.

Чувствую себя извергом, что вломился в чужой дом и собирается убить члена семьи. Да, с их точки зрения всё именно так и выглядит. Я злодей, а их дед — невинная овечка. Переубеждать я никого не собираюсь, по крайней мере не сейчас.

Захожу в другую комнату — пусто.

Захожу в третью — пусто.

— Он здесь! — кричит Дверон с третьего этажа.

Удивительно, что они поселили Сазголона на третьем в его-то состоянии. Я думал, он будет скрываться на первом, максимум на втором.

Поднимаюсь выше и вижу гордого старейшину деревни, восседающего в одних трусах на деревянном стуле. Страха в нём как не было, так и нет. Сидит вальяжно, откинувшись на спинку, будто полностью контролирует положение. И это нам стоит опасаться, а не ему.

Не могу понять: им движет храбрость или безумная уверенность в собственную значимость и неуязвимость. Никогда не любил людей, настолько убеждённых в своей исключительности. Такие почему-то считают, что мир прекратит своё вращение, когда они отправятся на тот свет.

Сбоку от него сидит на полу женщина, закрывает руками маленькую девочку. Чёрт, не смогу я навредить человеку на глазах его потомков, это бесчеловечно.

Дверон подходит ближе, сжимает рукоять меча двумя руками. В какой-то момент девочка изворачивается, вырывается из рук матери и бежит к деду, но я хватаю её за запястье и волоку на выход, прочь из комнаты. Нельзя ей смотреть на такое.

— Явились, значит, — произносит Сазголон — Так и знал, что…

Дверон одним мощным движением сносит старику голову. От неожиданности я даже подпрыгиваю. Отрубленная конечность скатывается по груди старейшины, падает ему на колени, а затем ещё ниже — на пол. Катится по деревянным доскам с отвратительными чавкающими звуками, подкатывается ко мне.

Я всё ещё держу девочку за руку, пытаясь спрятать её от ужасов, которые мы сегодня совершаем. И мне не приходит лучшей идеи, чем зафутболить отрубленную голову в угол помещения. Абсолютно идиотский поступок, но у меня было совсем мало времени, чтобы среагировать.

И разум не подсказал ничего умнее, чем это.

Смотрю на летящий через комнату предмет, Дверон смотрит, женщина смотрит, девочка тоже. Наконец, я отпускаю её руку, но она не бежит обратно к маме, так и стоит на месте. Кажется, она только что получила психологическую травму. Да и я тоже.

— Что? — спрашивает староста Фаргара. — Ты же сам сказал, что нам нужно действовать быстро.

— Ну да, — говорю. — Всё верно. Но как-то это… неправильно.

— Поздно сомневаться. Будешь задаваться вопросами, когда вернёмся в лагерь.

Женщина бесшумно рыдает в углу. Хочется её утешить, сказать, что всё позади, но это будет звучать как издевательство.

Даже у самых отъявленных негодяев есть братья, дочери, внуки. Не стоит их оправдывать только за счёт того, какие хорошие они семьянины. Человек должен нести ответственность за свои поступки, а не прикрываться слезами близких людей.

— Уходим, — говорю.

Бежим вниз по лестнице.

Наша вылазка прошла удачно: мы устранили Сазголона. Но почему внутри ощущение, будто я — единственный негодяй в этой деревне?

На улице во всю идёт сражение. Вылезаю через окно и вижу огромного Буга, двуручным мечом отгоняющего людей справа. Он выглядит настолько пугающе, что окружающие боятся к нему приблизиться. Остальные друзья находятся слева и сдерживают натиск толпы воинов Орнаса.

Худой мужчина тыкает копьём в грудь Чемпина, но наконечник отскакивает от металлической пластины. В следующую секунду молот Браса опускается на него сверху и тот падает на землю, переломанный. Арназ ударом ноги опрокидывает своего противника. Хоб сидит в глухой обороне. Роддер отбивает нацеленное в него копьё щитом, делает подшаг и совершает рубящий удар справа налево, рассекая топором противнику голову. Удар не смертельный, но одного глаза он точно лишился и больше никогда не похвастается ослепительной улыбкой.

Хума срывается с моего плеча, пролетает полукругом над сражающимися людьми и оглушительно кричит, выбирая целью мужчину слегка за пятьдесят. Тот останавливается и хватается за голову, не понимая, что происходит.

— Убирайся! — кричит летучая мышь, порхая над людьми.

Кричит ещё несколько раз и после каждого оглушительного взрыва люди теряют ориентацию в пространстве. Повезло им, что они на открытом воздухе.

Человек двадцать стоят напротив ребят и продолжают прибывать.

— Отступаем! — кричу.

Оставшейся силой голубой жемчужины поднимаю одного из людей и бросаю на остальных, вызвав замешательство на несколько секунд. Замедляю время и бью мечом по рукам, ногам, выигрываю как можно больше времени для отхода.

Нам не нужно побеждать. Нам нужно уйти.

— Все назад! — подтверждает Дверон.

Буг смещается к центру, отвлекая на себя внимание, пока остальные пятятся в сторону, откуда мы пришли. Он машет мечом направо и налево, разрезая воздух. Создаёт зону, на которую невозможно ступить, оставшись невредимым.

Мчимся обратно в лес, Буг бежит в самом конце и редкие удары копий стучат по его каменной коже. Полезная всё-таки вещь, эта маска. Неприятно будет от неё избавляться: уж слишком ощутимые у неё побочные эффекты. Я не готов смотреть, как она настривает Буга против меня даже с учётом преимуществ, которые она даёт.

Чем ближе мы к лесу, тем меньше слышим звуков преследования.

— Кто-нибудь… ранен? — спрашиваю.

Лёгкие жадно хватают воздух. Ощущение, будто я разминуся со смертью на какие-то пару сантиметров. Нас спасла только наша выучка, ни один человек в Орнасе не может тягаться с людьми из этого отряда.

— Я, — отвечает Брас.

Снимает шлем и мы видим длинный порез на шее, из которого течёт кровь и уже начинает заливать доспехи.

— Идём к Лире, — говорю. — Пусть обработает рану.

Возвращаемся в лагерь и видим всё наше войско в боевой готовности. Они стоят на месте и не знают, что им делать — я не назначил командира во время своего отсутствия. Недопустимый промах.

Армия никогда не должна оставаться без военачальника.

— Всё хорошо, — кричу. — Возвращайтесь на свои места и спите дальше.

Пытаюсь успокоить соплеменников, а сам трясусь от пережитого и пытаюсь прийти в себя.

Пока соплеменники успокаиваются и садятся обратно на землю, я смотрю на Орнас, освещаемый многочисленными факелами. В голову раз за разом приходит одна и та же картина: голова Сазголона, катящаяся ко мне по полу. Замершая в углу женщина. Девочка, только что увидевшая, как расчленили её предка.

Пытаюсь убедить себя, что мы всё сделали правильно. Но пока не получается. Никогда не был сторонником принципа, что цель оправдывает средства. Зверства есть зверства, с какой стороны на них ни посмотри.

Впервые за очень много лет хочется напиться.

Может быть, стоило вывести родных старика, прежде чем прикончить его. Но любое промедление могло стоить жизни одного из моих друзей. Я не готов рисковать ими ради избавления от собственных душевных мук.