Почему до него никак не дойдет, что он кусок дерьма?

Безответственный, самовлюбленный эгоист.

Он должен бежать за ней, просить прощения за все, и особенно за то, что он был таким козлом. Но он ничего этого не делает – просто сидит где сидел с растерянным видом.

Я мчусь от барной стойки к выходу и выскакиваю на тротуар. Тут темно и полно народу. Оглядываюсь по сторонам – она идет вниз по улице, сворачивает на Королевскую Милю – и несусь за ней со всех ног. Она расстроена и совсем одна. Даже если она не видит меня, даже если я не могу с ней говорить, я должен быть рядом.

Пробегаю мимо газетных киосков и пабов, в лицо дует холодный ветер. Свернув на Милю, сканирую взглядом мощеную площадь. Бары, собор, памятник. Куда она подевалась?

Только что была здесь.

Проклятье.

Я потерял ее.

Бреду по улице, размышляя о том, куда она могла пойти и что у нее на уме. И почему я до сих пор нахожусь в этом воспоминании, если ее уже нет поблизости?

Наконец подхожу к памятнику и сажусь на каменную ступеньку у постамента. Ветер пробирает до костей, но мне плевать. Разглядываю уютные, освещенные бары. За окнами вырисовываются фигуры посетителей, очертания парочки, склонившейся друг к другу для поцелуя.

Мы обожали Королевскую Милю. Одно из наших любимых мест. У нас было несколько таких мест в городе: где мы смеялись, спорили, целовались… занимались сексом. И эти места начали преследовать меня после того, как она уехала из Эдинбурга. На протяжении нескольких недель я старался их избегать. Но воспоминания намертво пристали к брусчатке, к кафе, где мы однажды прятались от дождя, к бару за углом, куда мы заходили выпить…

Наверное, со всем этим невозможно расстаться.

Вспоминаю о том, что случилось после того, как Дженн ушла из ресторана. Я вернулся к Марти в тот момент, когда Хилари в ярости умчалась в направлении туалетов. Марти, бледный и напряженный, спросил, как у нас с Дженн все прошло. Я был полностью раздавлен произошедшим. Взял себе еще одну кружку и сказал, что Дженн не желает со мной общаться. Марти довольно долго молчал, а потом сказал очень странную вещь:

– Знаешь, я всегда вам завидовал.

Я ничего не мог понять. У Марти была отличная работа, шикарная квартира. Идеальные отношения с Хилари. Когда я спросил, что он имеет в виду, он объяснил: увидев нас на рождественской вечеринке много лет назад, он сразу почувствовал эту безумную страсть между нами. И добавил: не всем дано такое испытать. «А у вас с Хилари разве не так?» – спросил я, и он грустно улыбнулся. Сказал, что любит ее всем сердцем, но у нас с Дженн была какая-то «магия» и я сильно пожалею, если хотя бы не попытаюсь все исправить.

На мгновение в моей душе затеплилась надежда, но она быстро угасла. Я не видел выхода из этой ситуации. Я чувствовал себя униженным, и гордость не позволяла мне бегать за Дженн.

– Кретин, – бормочу я себе под нос, сидя под памятником.

Вдруг слышу чей-то громкий вздох.

– Робби?

О боже.

Ее голос.

Но где она?

– Дженн? – говорю я, не веря собственным ушам.

– Я не хочу тебя видеть, ясно?

Ее сдавленный голос доносится с другой стороны памятника. Слова звучат глухо, будто она плачет.

Я не понимаю, что происходит.

Она со мной разговаривает.

И это нисколько ее не пугает.

Потому что она не может меня видеть: мы находимся по разные стороны памятника.

Дерьмо.

Как же я раньше не догадался? Все это время она могла меня слышать. Но не видеть. И теперь она думает, что я – это тот Робби, из прошлого. Она думает, что он побежал за ней.

Сердце бешено колотится в груди.

– Дженн, – повторяю я.

Она не отвечает. Может, я ошибся?

– Я просто хотел узнать, как ты, – быстро добавляю я.

Молчание. С той стороны доносится шмыганье и какое-то шуршание.

– Все нормально, – наконец отвечает она. – Спасибо, что спросил.

Слава демонам. Я говорю с ней! О боже, как же мне хочется обнять ее, утешить. Но я знаю, что должен сделать, – и как можно быстрее.

– Дженн, – говорю я и делаю глубокий вдох. Выдох. – Почему ты уехала из Эдинбурга?

– Робби, я же сказала: не могу об этом говорить.

– Но я должен знать, Дженн. Я сейчас не могу все объяснить, но это очень важно. И я точно знаю, что ты уехала не только из-за Лив.

Я слышу, как она глубоко вздыхает.

– Откуда ты…

– Неважно. Прости меня за Лив. И за все, что тебе пришлось пережить из-за меня. Но я никогда ее не любил, я люблю тебя. Скажи, что на самом деле случилось в тот вечер, прошу!

Мое сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Пожалуйста, скажи, иначе мы погибнем.

Наступает долгая пауза. На мгновение я даже подумал, что она ушла. Снова.

– Ладно, давай поговорим, – произносит она наконец.

Да! Да! Да!

– Я сейчас подойду к тебе.

О нет…

– Оставайся там, – поспешно говорю я. – Так тоже хорошо.

– Нет, – отвечает она, и я слышу стук ботинок по брусчатке.

Она выходит из тени, лицо заплаканное, но в глазах зажегся какой-то огонек – огонек надежды…

Это невыносимо.

Я снова причиняю ей боль, в который раз.

Но мне остается только наблюдать, другого выбора нет. Она оглядывается по сторонам в поисках мужчины, с которым только что разговаривала. Ее губы чуть приоткрыты, она в недоумении хлопает ресницами.

– Робби?

«Я здесь, Дженн!» – хочется мне закричать. Быстро подхожу к ней. Я здесь.

Я так близко, что могу коснуться ее, смахнуть последнюю слезинку с ее щеки.

Но этого делать нельзя.

Я должен сосредоточиться и найти способ продолжить и закончить наш разговор.

Она готова рассказать всю правду.

И это наша единственная надежда.

Люстра. Мраморные полы. Стойка регистрации из красного дерева. Вокруг снуют люди.

Где я?

Осматриваюсь. Гигантская елка почти до потолка. «Что за идиотизм наряжать елку в ноябре», – сказал Марти.

Неподалеку плакат с надписью: «Свадьба Макфлай– Дэвидсон».

Мы перескочили.

Это свадьба Марти и Хилари.

Одни сутки до того, как мы окажемся в машине.

Внезапно мне становится нечем дышать. У нас почти не осталось воспоминаний, и скоро весь этот совместный опыт смерти закончится. Я должен придумать, как снова с ней заговорить. Чтобы это выглядело правдоподобно, нужно сделать это в том месте, где находится «другой» Робби, но его не должно быть видно.

Где она?

Из фойе появляется фигура в сиреневом платье – Дженн. Она приближается ко мне. Выглядит сногсшибательно, будто какая-то древнегреческая богиня. Через одно плечо переброшен шелковый шлейф, в волосах белые и золотые цветы.

Она останавливается перед стойкой, за которой стоит пожилой мужчина. Он сразу поднимает на нее глаза и вежливо улыбается.

– Здравствуйте, – говорит она и улыбается в ответ. – Я хотела уточнить, приехала ли ведущая? Она сказала, что опоздает. На дорогах скользко.

Мужчина проверяет что-то вместе с девушкой, подошедшей к стойке. Я снова обвожу взглядом фойе.

Где этот придурок Робби?

– Да, не беспокойтесь, – отвечает наконец мужчина, и я снова поворачиваюсь к нему. – Она приехала пять минут назад. Видимо, готовится к церемонии.

– Отлично, – говорит Дженн с явным облегчением.

Она отходит от стойки, я – следом за ней. Перебираю в голове разные варианты. Может, удастся поговорить с ней по телефону? Но чей это может быть телефон? Если с компьютером не вышло, то и с телефоном вряд ли получится. Тогда нужен еще один памятник. Но как все это устроить снова? Станет ли она вообще со мной разговаривать после того, что случилось на Королевской Миле?

Черт, черт, черт! Думай, Робби, думай.

– Дженн! – громко окликает кто-то, и мы одновременно оборачиваемся.