Я в шоке. Для нее это просто дикость – делиться подобными вещами с незнакомым человеком. Хотя, может, именно поэтому можно говорить все что угодно.

– А знаешь, – начал он, – когда я сказал жене, что собираюсь объехать всю Австралию на велосипеде, она подумала, будто я спятил. Но дело вот в чем. Врач еще в прошлом году заявил, что жить мне осталось недолго. Рак кишечника, понимаешь. Я вкалывал круглые сутки, и тут вдруг такое. Доктора сказали: еще пару месяцев, и мне конец. В итоге опухоль удалили, и после этого я подумал, что должен все начать сначала. Дать себе передышку.

Он снова пьет воду, потом переводит взгляд на Дженн и улыбается:

– Думаю, ты делаешь то, что должна. Тебе тоже нужна передышка.

Этот случайный австралиец из глубинки и правда оказался в полном дерьме. Но, видимо, его история тронула Дженн до глубины души, – ее плечи опустились, как будто она наконец расслабилась.

А ведь он прав. Дженн ни на минуту не останавливалась, пока мы были вместе, она все неслась и неслась вперед.

Как будто никогда не чувствовала, что достаточно хороша.

Связано ли это с тем, что отец ее бросил, а мать променяла на Корнуолл? Я, конечно, не психолог, не доктор Фиона Стюарт[46], но увиденного вполне достаточно, чтобы понять: подобные вещи сильно влияют на людей. Может, она думала, что все случилось по ее вине?

А потом и я ее подвел. Я тоже ее бросил.

Кусок дерьма.

Почему, когда у меня была возможность, я не сделал ее жизнь чуточку легче? Не был рядом, когда она во мне нуждалась?

Но теперь я здесь. И должен сделать для нее что-то.

– Думаю, вы правы, – произносит она наконец.

Он усмехается.

– Даже остановившиеся часы дважды в сутки правы, – отвечает он.

Мне стало смешно. Забавный парень.

В голове снова начинает пульсировать.

– Ладно, – говорит он как ни в чем не бывало, – мне пора. Путь предстоит неблизкий.

Он подходит к своему рюкзаку, взваливает его на плечи, поднимает велосипед. Чуть наклонив его, забирается на сиденье и, вихляя, выезжает на трассу. Но прежде чем исчезнуть из виду, быстро оборачивается, чтобы сказать:

– Помни: ты там, где должна быть!

– И где же?

Он приподнимает свою панаму:

– В какой-то адской глуши.

Она смеется, и он уезжает. Его фигура постепенно растворяется в мерцающем горизонте.

Оставив велосипед на парковке, она идет к больнице. Входит в душное здание и направляется в комнату для персонала, где здоровается с несколькими коллегами и быстро наливает себе кофе. Перед сменой она всегда выпивает по две чашки. Конечно, это не слишком полезно, но двойная доза кофеина помогает ей держаться.

Отхлебывая горячую черную жидкость, она думает о том, как в следующем году уедет из Эдинбурга и оставит прошлое позади и как это будет странно и непривычно. Такие мысли пришли ей в голову, когда она ехала утром на велосипеде. Осенний ветер обдувал лицо. Мидоуз слева превратился в одно большое золотисто-зеленое пятно, и начался Брантсфилд[47] со своими старинными викторианскими особняками, кондитерскими, дизайнерскими студиями. Прохожие, закутанные в шарфы, шли со стаканчиками утреннего кофе или выгуливали собак. Все это проносилось мимо нее размытыми пятнами песчаного кирпича и причудливых вывесок магазинов.

Она любит этот город всем сердцем. И наверное, при других обстоятельствах осталась бы. Но ее здесь больше ничего не держит.

Она надеялась в ближайшее время получить ответ насчет работы в Сиднее.

Интересно, Дункан тоже поедет в Австралию?

В голове промелькнула сцена их расставания, потом мучительный переезд из его квартиры восемнадцать месяцев назад. Кажется, это был один из худших моментов, которые ей когда-либо пришлось пережить. Она переехала к одной девушке, своей будущей коллеге, и погрузилась в учебу. Поскольку больница была большая, держаться на расстоянии от Дункана не составляло особого труда. Дженн намеренно избегала общих вечеринок и мероприятий, где могла бы с ним столкнуться. Но если они все же встречались, это не доставляло ей никаких неудобств. Дункан всегда улыбался, спрашивал, как у нее дела. Примерно через год она узнала, что он встречается с симпатичной блондинкой из акушерского отделения по имени Лиззи. Сначала ее это неприятно кольнуло – всегда больно, когда тебя забывают, но Дженн быстро себя одернула. Она сама сделала свой выбор, и Дункану пора завести новые отношения. Скоро она уедет, и все это станет далеким воспоминанием.

В раздевалке полно народу, и она сразу начинает расстегивать молнию на своей теплой куртке. Октябрь выдался непривычно холодным, но ей это даже нравится: воздух сразу стал свежее, все вокруг окрасилось в оранжевый и золотистый цвета.

Она оглядывается в поисках свободного шкафчика и замечает знакомые широко расставленные глаза, устремленные на нее, и открытую улыбку. Хилари. Они встречались в больничных палатах несколько раз с тех пор, как начали работать в неотложке. И Хилари казалась такой доброй и дружелюбной, что у Дженн возникло какое-то необъяснимое чувство: они могли бы стать настоящими друзьями. Жаль, что она скоро уезжает в Австралию.

Хилари показывает на соседний шкафчик:

– Вот свободный, Дженн.

Это уменьшительное «Дженн» вызывает у нее улыбку. Хилари почему-то решила, что ее надо называть Дженн, а не Дженни. Но она не против, ей даже нравится эта маленькая перемена, как будто она уже начала новый этап в своей жизни.

Может, она и в Сидней отправится как Дженн.

Подойдя к шкафчику, она начинает снимать куртку и шапку.

– Ух ты, твои волосы выглядят просто великолепно!

Оглядываясь на Хилари, она трогает рукой подстриженные кончики. Дженн уже и забыла, что обрезала волосы.

– Вчера подстриглась, – улыбается она, чувствуя себя немного неловко. – Не слишком коротко, как думаешь?

– Нет, что ты! – уверяет Хилари. – Мне безумно нравится! И стрижка тебе очень подходит.

Дженн не совсем понимает, откуда Хилари известно, что ей подходит, а что нет, учитывая, как мало они друг друга знают. Но потом подумала, что окружающие, наверное, видят ее совсем не так, как она сама. Интересно было бы увидеть себя со стороны.

Что бы она о себе подумала?

– А почему ты решила подстричься? – спрашивает Хилари, собирая в хвост свои волосы песочного цвета.

Дженн пожимает плечами и начинает облачаться в медицинский костюм.

– Сама не знаю. Наверное, я стала думать о стране Оз и решила, что там будет очень жарко, – отвечает она и смеется. – Глупости, конечно.

– Ой, а я и забыла, что ты отправила документы по поводу работы, – говорит Хилари, опуская руки.

Дженн вдруг становится немного не по себе. Похоже, не только ей кажется, что между ними есть какая-то связь. Конечно, за два года работы в больнице у нее появилось несколько друзей. Иногда они встречались, пили кофе, но близких отношений ни с кем не сложилось.

– Слушай, – говорит Хилари, когда Дженн закрывает шкафчик и запирает его на замок, – ты же свободна сегодня вечером? У меня день рождения, и мы собираемся отметить его небольшой компанией. Конечно, в том, что тебе исполняется двадцать пять лет, нет особой радости. Боже, как это ужасно звучит… двадцать пять!..

Дженн улыбается, но почему-то этот возраст кажется ей таким юным. Будто она слышит слова Хилари через воронку времени, понимая, как быстро оно летит.

– Мне двадцать пять исполнилось на прошлой неделе, – говорит Дженн после паузы.

– Правда? – Хилари широко раскрыла глаза. – И ты ничего не сказала?

– Если честно, я не особо люблю отмечать дни рождения. Но соседка по квартире испекла для меня торт.

– Тогда решено, – говорит Хилари, явно обескураженная ее ответом. – Сегодня ты идешь с нами!