Может, это такой жестокий способ сделать нас крепче духом?

Люди потрясающие приспособленцы. Несмотря на колоссальный жизненный опыт, я не перестаю удивляться, какую выносливость они подчас проявляют. Люди умеют выживать практически в любых условиях. Способны восстанавливаться после сокрушительных потерь. Могут быть раздавлены физически, морально, эмоционально, но все равно поинтересуются, как у вас дела.

Возможно, кошмары – способ Культивации научить нас переживать травмы в искусственно безопасных условиях (по крайней мере, физически безопасных). Способ научить нас забывать их, оставлять в прошлом, при этом сохраняя опыт. Чудовищные сновидения – своего рода вторая жизнь, происходящая у нас в голове.

В таком смысле кошмары сродни рассказчикам. Подарок эволюции тем, кому не повезло встретиться со мной.

Художник закончил трапезу и едва удержался, чтобы не вытереть губы, – это должны были сделать служанки.

Юми, невидимая для всех, расхаживала у него за спиной. После пробуждения они почти не разговаривали. Художник пытался привлечь ее внимание, но она делала вид, что не замечает его, как люди делают вид, что не замечают дурной запах, исходящий от какой-нибудь важной шишки.

Наконец служанки ушли, а вместо них появилась Лиюнь в привычном официальном одеянии, с безукоризненно симметричной прической. Она нависла над Художником с определенным изяществом. Он задумался, тренировалась ли она специально. Как еще объяснить идеальную осанку и умение посмотреть свысока, не наклоняя голову и сохраняя позу, крайне неудобную для обычного человека? Умение складывать руки, чтобы ее тень как бы охватывала его, полностью погружая во мглу. Умение задерживаться ровно настолько, чтобы доставить дискомфорт…

Это было впечатляюще. Как прекрасное деликатесное блюдо. Сделанное из грязи.

Лиюнь опустилась на колени.

– Горожане обеспокоены, – сказала она, – после вчерашнего… недоразумения.

– Мне… жаль? – переспросил Художник.

– Не сомневаюсь, что объяснения здесь излишни, – продолжила Лиюнь. – Отказ в благословении духов навлечет на них позор. Они считают это дурным предзнаменованием. Соседи начнут говорить, что этот город довел йоки-хидзё до истощения. Избранница, такой позор будет не смыть.

– Послушайте, – начал Художник, – я же не специально потеря…

– Нет, – перебила его Юми.

Художник с хмурым видом повернулся к ней. Что, неужели решила наконец удостоить его вниманием? Он открыл рот, чтобы спросить, но девушка не дала.

– Повторяй только то, что скажу я, – приказала она. – Не отвечай Лиюнь ничего, пока я ясно не дам понять, что можно говорить.

– Но…

– Повторяй мои слова.

Не успел он подивиться умению Лиюнь нависать, как Юми превзошла свою опекуншу. Она подошла к нему, выпучив глаза и угрожающе сжав кулаки.

Художник вдруг словно отделился от тела. Можно сказать, вознесся на высший уровень понимания. Как увлекающийся живописью ребенок, который наконец-то развил навык настолько, что может отличать истинное искусство от баловства. Когда над Художником строго нависала Лиюнь, это казалось показным.

В Юми горела искренняя страсть. Застенчивая девушка, которая кланялась перед бригадиром, теперь была полностью поглощена этим… существом. Художнику приходилось сталкиваться лицом к лицу с кошмарами, но в тот момент он предпочел бы навлечь на себя их ярость, нежели ярость Юми.

Он кивнул.

– Достопочтенная опекун-ними, – Юми кивком скомандовала ему повторять, и он послушался, – вина полностью лежит на мне. Мое тело ослабло в результате моего безрассудства двухдневной давности, когда я не рассчитала силы. Тем не менее моя душа доверяет духам. Сегодня мне более всего хочется продолжить исполнение моих обязанностей. Я приложу все старания, чтобы избежать повторения неудачи.

Закончив говорить, Художник понял: а ведь и правда, так проще добиться, чтобы Лиюнь сменила гнев на милость. У него всегда плохо получалось извиняться за то, в чем не было его вины. Как, впрочем, и за то, в чем его вина была…

Когда Юми дала знак, он поклонился. Подняв голову, Художник с удивлением увидел, что Лиюнь не на шутку задумалась. Похоже, ей было непросто решить, заслуживает ли Юми прощения. За то, что упала в обморок. За то, что выполняла свою работу, несмотря на плохое самочувствие.

Каким же прогнившим должно быть общество, в котором такое считается нормой!

Наконец Лиюнь кивнула.

– Вы, как всегда, мудры, о Избранница. Мы сделаем вид, что не стоит уделять внимания вчерашней неудаче. Идемте; нам предстоит вызвать духов как положено.

Она вышла; Юми смотрела на Художника в упор, пока тот не двинулся безмолвно за опекуншей. Они пересекли город под прикрытием вееров, и Художник вновь задумался, как люди выживают в этом невыносимом пекле. Он чувствовал жар даже сквозь высокие деревянные сандалии; теплые воздушные потоки окутывали его, заставляя юбку раздуваться. Может быть, поэтому ткань такая плотная – во избежание недоразумений?

Художник мужественно переносил жару, пока они не достигли холма, на котором располагался холодный источник. Из центра города донесся громкий хлопо́к, похожий на взрыв, и Художник обернулся, с изумлением увидев фонтан кипятка, ударивший на тридцать-сорок футов в воздух. Вся процессия остановилась, пока он стоял с отвисшей челюстью.

Казалось, почва здесь настолько негостеприимна, что нарушены сами законы природы. Вместо того чтобы падать с неба, вода била из земли. Она рассеивалась, превращаясь в пар, рокотала и даже как будто тихо постанывала, словно ее мучили.

– Что (низким стилем) не так с этой планетой? – прошептал он.

Юми заслонила собой водяную струю.

– Иди дальше, – твердо сказала она.

– Но…

– Йоки-хидзё никогда не теряет самообладания. Йоки-хидзё остается уверенной, спокойной и неторопливой. Если тебя что-то пугает или удивляет, смотри вниз или в сторону. Не глазей. Не разевай рот. Тебе положено служить, а не развлекаться.

– Я не йоки-хидзё, – прошипел Художник.

– Да, – произнесла Юми самым низким стилем, которым говорили о вещах вроде грязи под ногтями. – Ты обманщик.

Она смотрела ему в глаза до тех пор, пока он не отвел взгляд и не продолжил путь. Художник понемногу начинал закипать, как вода. Да, он кое-где перегнул палку, но ведь он искренне предложил помощь. Разве так ведут себя обманщики? Разве он заслужил низшую форму обращения?

Они добрались до холодного источника. Художник раскинул руки, предоставив служанкам раздеть его. Затем зажмурился и, даже не взглянув на Юми, шагнул в пруд. Там, в отнюдь не холодной воде, он немного поварился, стойко терпя манипуляции служанок.

Неужели Юми не понимает, что ему нелегко даются все эти церемонии? Где хотя бы капля благодарности за помощь?

Знакомые мысли. Даже характерные для него, хотя он тогда и не отдавал себе в этом отчета. Не сказать, что неправильные, хотя мысль может быть и правильной, и в то же время нездоровой.

На растирания с помощью мыла и ароматических масел ушло больше времени, чем в прошлый раз. Затем, по сигналу Юми, ему снова пришлось окунуться с головой. Наконец служанки удалились. Художник остался полулежать на воде, наслаждаясь ею и желая смыть хотя бы дурное настроение.

В конце концов… он не выдержал и подсмотрел.

Оказалось, что Юми стоит перед ним на расстоянии вытянутой руки, и если бы она обладала телом, то он почувствовал бы ее дыхание. Художник невольно отпрянул, разбрызгивая воду.

Неужели… неужели она все время так стояла и таращилась на него? Проверяла, станет ли он подсматривать?

(Ответ – да. Юми, как вы уже могли заметить, была крайне упряма.)

Битва характеров

Сперва Художник решил просто насладиться видом. Юми стояла, ничуть не смущаясь, что совершенно – или, лучше сказать, разительно – противоречило тому, как она вела себя, будучи одета в его пижаму. Поза не угрожающая – девушка по пояс в воде, мокрые волосы прилипли к коже, – но во взгляде читается уверенность.