Я и теперь не могу толком объяснить, почему это произошло. Вероятно, между нами была Связь, хотя причуды такого взаимодействия порой непонятны даже самым смышленым арканистам. Так или иначе, я уверен, что события, происходившие с Художником и Юми, были связаны со мной, – история этих двоих была и моей историей, с тем исключением, что они не застыли на месте, не были окрашены медной краской и не потеряли способность взаимодействовать с окружающим миром.

Поэтому будьте любезны, уделите все ваше внимание им. Я-то в ближайшее время никуда не денусь и не займусь ничем увлекательным.

Юми проснулась под одеялом на полу кибитки. Ее помыли, переодели в традиционную ночную рубашку и уложили там, в круге из цветочных лепестков с каемкой из семян, – считалось, что такое кольцо приносит удачу. Звездный свет проникал сквозь квадратное окно, чтобы поглазеть на нее.

Девушка проспала несколько часов, но все равно чувствовала себя разбитой и измотанной. Она свернулась калачиком под одеялом. Вероятно, сейчас остановка. Ночной воздух согнал невыносимую жару, и кибитку опустили на землю, чтобы каменный пол впитал оставшееся тепло. Обычно Юми это нравилось. Закутаться в одеяло и нежиться на теплом полу – что может быть уютнее? Как будто сама планета передает тебе свою энергию.

Девушка полежала так, восстанавливая силы. Она понимала, что должна гордиться достигнутым. Любой на ее месте гордился бы.

Но она чувствовала лишь усталость. И стыдилась, что не испытывает должного душевного подъема.

От этого усталость давила еще сильнее, ведь чувство вины – тяжкий груз. Тяжелее, чем камни, которые она недавно поднимала.

Ей стало совестно. У вины множество друзей, чьи адреса всегда под рукой, чтобы в любой момент можно было их позвать.

Вокруг становилось все жарче, но тепло не передавалось Юми. Снаружи она поджаривалась, но внутри оставалась сырой. Так и лежала, пока не открылась дверь. Вы бы, наверное, сперва услышали стук деревянных сандалий, а вот Юми не услышала.

Ночная гостья осталась в дверях – чернильное пятно на черной бумаге. Она ждала, пока Юми не подняла голову, вдруг осознав, что плачет. Слезы капали на пол и испарялись не сразу.

– Лиюнь, как у меня получилось? – спросила наконец Юми, поднимаясь на колени.

– Вы выполнили свой долг, – ответила Лиюнь тихим, но скрипучим голосом.

Звук был почти как у рвущейся бумаги.

– Я… никогда не слышала, чтобы йоки-хидзё зараз удавалось призвать тридцать семь духов, – с надеждой сказала Юми.

В обязанности опекунши не входило хвалить ее, но… было бы приятно, если бы похвалила.

– Это так, – ответила Лиюнь. – Теперь люди начнут гадать, всегда ли вы были способны на такое. Не намеренно ли отказывались дать другим поселениям такое же благословение, как этому?

– Я…

– Избранница, я не сомневаюсь, что вы достаточно мудры, чтобы продолжать в том же ключе, – сказала Лиюнь. – Я также уверена, что вы не перестарались и жители следующего поселения не получат гораздо меньшее благословение и не сочтут себя недостойными.

Юми стало дурно от одной лишь мысли об этом. Ее руки безвольно повисли; даже шевелить ими было очень больно.

– Завтра я постараюсь.

– Вне всякого сомнения. – Лиюнь задумалась. – Мне претит мысль о том, что обученная мной йоки-хидзё не способна правильно распределять силы. Также не хочется думать, что я слишком плохая наставница, если моя ученица бездельничает, скрывая свой истинный потенциал.

Юми совсем сжалась, морщась от болезненных спазмов в руках и спине. Даже столь невероятного успеха оказалось недостаточно.

– К счастью, оба этих вывода несправедливы, – прошептала она.

– Я сообщу в Гонша, что завтра их посетит сильная йоки-хидзё, – сказала Лиюнь.

– Благодарю.

– Избранница, позвольте кое-что напомнить.

Юми подняла голову, и при взгляде снизу вверх Лиюнь показалась десятифутовой великаншей. Громадным силуэтом в ночи, аппликацией с зияющей пустотой в середине.

– Конечно, – ответила она. – Пожалуйста.

– Не забывайте, что для этой земли вы драгоценный ресурс, – сказала Лиюнь. – Как вода из паровой скважины. Как растения, солнечный свет и ду́хи. Если вы запустите себя, то потеряете свой высокий статус и бесценные возможности.

– Благодарю, – шепотом повторила Юми.

– А теперь поспите, если вам угодно… Избранница.

Нужен немалый талант, чтобы превратить почетный титул в оскорбление. Пусть Лиюнь считает это профессиональным комплиментом от одного мерзавца другому.

Лиюнь собралась уходить, но задержалась, оглянувшись на Юми.

– Чувствую, – произнесла она почти испуганно, – что это повторится, если я не приму меры. Я плохой опекун. Наверное, следует попросить совета. Наверняка можно все исправить.

Она со щелчком закрыла за собой дверь, и Юми опустила глаза. Ей стало не до сна. Ее переполняли чувства. Не только боль и стыд – другие, мятежные чувства. Непонимание, разочарование. Даже… гнев.

Она поднялась на ноги и прошлась по теплому каменному полу к окну. Кибитка еще не тронулась; это означало, что следующий город совсем рядом, иначе бы в путь пустились загодя.

Из окна она видела в звездном свете сотни растений, опускавшихся с небес по мере охлаждения воздушных потоков. Они лениво парили и вращались над камнями, постепенно наполняя свои воздушные мешочки, расположенные под каждым из четырех широких листьев. На верхушках стеблей покачивались колоски. На Скадриале это растение назвали бы рисом – оно представляло собой злак с зернами чуть меньше и тоньше тех, что вы едите на Рошаре. Но это был не совсем рис. Местные называли его минго. Впрочем, его вареные зерна и впрямь похожи на рисовые, если не обращать внимания на сине-фиолетовую окраску, поэтому для удобства буду называть их рисом.

На глазах у Юми шальной поток подхватил добрый десяток растений и подкинул ввысь, а затем лениво опустил. Какие-то мелкие зверушки шустро сновали по земле в поисках осыпавшихся зерен, одновременно прячась от змей. В жаркие часы и хищники, и их добыча устраивались спать на деревьях. Если повезет – или не повезет, тут уж как посмотреть, – то на разных.

Порыв ветра заставил полевые растения задрожать и наклониться, но ночные земледельцы продолжали трудиться, размахивая большими веерами, чтобы вернуть посевы в нужное положение. Где-то вдали закаркала гигантская ворона. (На самом деле они не такие уж гигантские, как утверждают; я не видел ни одной размером со взрослого человека. Вот с семи-восьмилетнего ребенка бывают.) Деревенский воронолог быстро успокоил птицу.

Юми захотелось, чтобы кто-нибудь ее утешил. Но ей оставалось лишь положить усталые руки на подоконник и глядеть на медленно вращающиеся побеги, изредка взмывающие в воздух. Привязанное к кибитке дерево тоже подрагивало на ветру, отбрасывая тени на лицо Юми.

Может… выбраться через окно и прогуляться? Ни один земледелец не отважится остановить йоки-хидзё. Юми следовало бы устыдиться подобных желаний, но она уже была сыта по горло стыдом. Когда подливаешь воду в наполненную до краев чашу, излишки неминуемо окажутся на полу.

Она не решилась сбежать, как бы ей этого ни хотелось в ту ночь. Она мечтательно воображала, как выберется из смирительной ночной рубашки. Ей даже спать, как обычному человеку, не позволялось. Даже церемониальная рубашка напоминала о том, кем она была. Избранной с рождения. Благословленной с рождения. Плененной с рождения.

Я… – раздался у нее в голове голос. – Я понимаю.

Испуганная Юми обернулась, и ее душа звонко отозвалась на появление духа. Тот был весьма сильным.

Пленница… – произнес дух. – Ты пленница…

Духи понимали мысли Юми, уж таков был ее дар. Но они крайне редко отзывались на мысли йоки-хидзё. Считалось, что такое случается только в легендах.

Я благословлена, – подумала она, и поклонилась, и вдруг почувствовала себя крайне глупо.

Неужели усталость довела ее до столь безумных размышлений? Она рискует разозлить духов. На Юми снизошло дурное предчувствие: духи откажутся появляться на ее церемониях. Из-за нее деревни останутся без света и пропитания. Как она может отказаться?..