Ладно, это опять отвлечённое философствование. Особенность возраста — ничего не попишешь. Можно только принять и простить. Тем более, себе простить любой недостаток проще, чем кому-нибудь… хотя, вопрос тоже спорный и обсуждаемый.

А про «вчера» я вспомнил в связи с Алиной. С той ситуацией и той атмосферой, что повисла между нами уже в машине, непосредственно перед моей «отправкой на перерождение». А, к чему я вспомнил об этом сейчас? Хм… Ну, наверное, к тому, что мы с ней остались одни в комнате. И находимся тут одни… не первый час. Дверь закрыта на ключ изнутри. Здание школы пустеет. И это всё та же Алина. Не какая-то другая. С тем же самым отношением ко мне. С тем же совместным опытом, с той же химией…

Не один час… Я очень старался быть полностью сосредоточенным именно на занятии. На своём голосе, на своём дыхании, на том, чтобы не ошибиться, брать именно те ноты, какие требовались, и не выпасть в другие…

И это у меня даже получалось. Всё ж, умение концентрироваться — именно умение, и оно нарабатывается практикой. А практики у меня было много: всё ж, годы и даже десятилетия я проводил не только лишь в праздности, приходилось и работать. Через «не хочу» и через «не могу», но делать то, что надо. Так что, получалось. Да и контролировать степень своего возбуждения было достаточно просто: переключи мысли на что-то неприятное и всё. Думаю, ни для одного мужика во всех мирах этот механизм тайной не является. Зачастую, убить в себе возбуждение куда как проще, чем, по желанию, по заказу, его разжечь.

Вот только, стрелки тикали. Секунды шли, складывались в минуты. Минуты потом в часы… и ситуация становилась всё более и более выходящей за рамки обыденности. Ведь учебное время закончилось. И даже «внеучебное», которое у местных было нормальным тратить на клубы, секции и кружки по интересам. А после, даже и «разумное» с «допустимым». А я не уходил. Не мог уйти. И Алина… не уходила.

Сахар! Изначально, соглашаясь на её компанию сегодня, я рассчитывал и надеялся на то, что, пусть не удалось уединиться сразу, но пройдёт час, пусть пара часов, и она, извинившись, заторопится домой. Её же ждут дома. Должны ждать? Беспокоиться? Интересоваться тем, где она, и что с ней.

Но, эти пара часов прошли. Потом ещё час. И ещё…

«И они посидели ещё немного. А потом ещё немного… и ещё немного, пока, увы, совсем ничего не осталось!» Очень эта фраза бессмертного классика, плюшевого медвежонка, подходила к ситуации. И, в одном из смыслов, даже совершенно буквально: запасённая мной в столовой дополнительная еда — кончилась. Мы разделили её между собой, устроив такой вот импровизированный ужин, к которому, только свечей и не хватало. Ведь за окном уже ощутимо начинало темнеть.

— Алин, а твои родители беспокоиться не будут? — всё ж, не выдержал и задал вопрос прямо я. — Время-то уже позднее.

— Нет, не будут, — улыбнулась она.

— Но, как же?.. — сами собой округлились в диком непонимании мои глаза.

— А чего переживать? — пожала плечами девочка. — Василий ведь точно знает, что я не покидала территории школы. И он каждый час делает доклад нашему начальнику службы безопасности.

— Василий? — осторожно уточнил я.

— Мой водитель, — легко ответила Милютина. — Он ждёт меня в машине у входа.

— Знаешь, как-то это не очень обнадёживающе звучит, — продолжил чего-то недопонимать я. — Если бы моя дочь ушла в школу и не вернулась, а я даже позвонить ей, узнать — жива ли она не мог, то я бы волновался. Это, если очень мягко сказать. Очень мягко.

— Ну, даже, если они и волнуются, что они могут сделать? — снова пожала плечами Алина. — Их людей охрана на территорию школы не пустит. Школа — территория Князя. Здесь он гарантирует нашу безопасность.

— Как-то его «гарантии» не очень помогли той девочке в туалете, — начал хмуриться я.

— Д-класс, — пренебрежительно дернула щекой Милютина. — Жизни её так и так ничего не угрожало. За жизнь со всех спросили бы так, что никому мало не показалось бы.

— Но, ведь камер нет? Как-то всё очень странно и нелогично выглядит.

— Зачем нужны камеры, когда есть Разумники? — поёжилась Алина. — В случае смерти или действительно серьёзного увечья на территории школы, была бы прислана специальная следственная группа с Разумником в составе, которая перетряхнула бы всю школу кверху дном, но виновного нашла бы… а потом весь Род виновного… под корень. За Преступление против Князя.

— То есть… под корень? — недоуменно переспросил я, думая, что, может быть, не так понял. Надеясь, что не так понял.

— «Под крень», это значит — под корень. Родителей, братьев, сестёр, дедушек, бабушек — всех. Казнит самолично Князь. На Лобном Месте Красной Площади. Или тебе не рассказывали, почему именно она «Красная»?

— Эм, как-то упустили этот нюанс в моём образовании и воспитании, — мрачно проговорил я. — Но, весь Род? Не круто ли?

— Простолюдины, — отведя взгляд в сторону, сказала дочка одного из богатейших людей Москвы. — Мы для Дворян не ценнее племенного скота. Стоим дорого, приносим доход, но, в случае неповиновения, «на мясо» пустят без малейших раздумий или промедлений. А нарушение гарантий, данных Князем — это неповиновение.

— Как-то это… — проговорил я, но не продолжил. Просто, не смог подобрать слов, чтобы продолжить. Не получилось сформулировать. Хотелось сказать «жестоко», «бесчеловечно», «чудовищно», но, почему-то, само собой лезло слово… «логично». А к нему ещё цеплялось «целесообразно».

И, если хорошо подумать, холодно и без эмоций, то, пожалуй, так оно и будет. Ведь Одарённых на планете очень мало. Наверное, меньше процента от всего населения. И, единственный способ для них сохранить своё привилегированное положение над всей этой достаточно агрессивной массой остальных, Неодарённых людей, это быть жестокими. Использовать свою силу и карать за малейшее неповиновение без всякой жалости…

— Так, пожалуй, надо будет в ближайшее же время ознакомиться с Уголовным Кодексом, — помолчав какое-то время и «переварив» такую новость, выдал заключение я.

— Пожалуй, — улыбнулась Милютина. — Не лишнее дело.

— Но, ладно, пусть, даже и так, — решил вернуться к прежней теме я. — Пусть школа и «безопасное» место, хотя, я, лично, не могу считать безопасным заведение, в котором возможно такое безобразие, как с той девчонкой… Разве ж, изнасилование — не нарушение гарантий безопасности?

— Нарушение… было бы. Если б им с ней не удалось договориться. Если бы она пошла к Князю с жалобой… Если бы не смогли договориться с тобой и к отцу пошёл бы ты… — добавила Алина многозначительно. А я нахмурился. Кажется, до меня начинало доходить, почему в тот день Галицкий так под меня стелился. Почему пытался договориться, во что бы то не стало. Получается, его парни реально серьёзно рисковали. Причём, даже серьёзнее, чем я мог себе представить.

— А, если бы, всё-таки, пошла? — хмуро уточнил я. — Откуда им было знать, что не пойдёт?

— Если бы пошла, то она сама была бы первой, кого допросил Разумник. Как следует. С пристрастием. Всю подноготную грязь бы наружу вывернул. На Княжий Суд идти — это, только, если действительно уже терять нечего. Истец рискует ничуть не меньше ответчика, — снова пожала плечами девочка.

— Всё равно, не понимаю, — поморщился я. — Не укладывается у меня это всё в голове. Такое поведение при таких огромных ставках…

— Юр, то, что происходит в школе, остаётся и решается тут же, в школе. Не было, на самом деле, никаких «огромных ставок». Всё равно, всё свелось бы к тому, чтобы договориться, не вынося сор из избы. На Княжий Суд идти — это совсем безбашенной надо быть. А таких в этой школе нет. Вопрос только в цене. Она — Д-шка. Её обида стоит дорого, но подъёмно. Если бы такой же фокус попытались провернуть с кем-то из А или Б класса, то договариваться пришлось бы уже с их родственниками, а это уже совсем другая Вира. Как не жестоко это звучит: но всё, как во взрослой жизни, нет среди людей равенства. Разные люди стоят по-разному.