— У него в волосах была глазурь?

— Да, видеть его в таком состоянии было, мягко говоря, унизительно.

Это заставляет меня чувствовать себя немного лучше и придает уверенности.

Завтра мне нужно идти на работу.

— И что ты ему сказала?

— Что в свой день рождения я увидела между вами что-то особенное. Он не только не мог отвести от тебя глаз, даже когда разговаривал со мной, но я видела тоску в твоих глазах, и знала, что ты ничего не сделаешь с этим. Я знала, что, несмотря на чувства, которые испытываешь к нему, ты будешь скрывать их, не позволяя им расцвести, и после трех лет наблюдения за твоей мрачной жизнью я больше не могла этого терпеть. Ты моя лучшая подруга, моя девочка. — Она разрыдалась и схватила меня за руку, я позволила ей. — И я хочу, чтобы ты была счастлива. Я хочу, чтобы ты была до безумия счастлива. Да, я совершила ошибку, но я знала, что должна сделать что-то радикальное, чтобы заставить тебя двигаться дальше. Сработало ли это? Да. Было ли это неправильно? Невероятно. И я всегда буду сожалеть о том, что расстроила тебя и нанесла такую эмоциональную травму, но сожалею ли я о том, что сделала это? — Она качает головой. — Нет, потому что это сблизило вас двоих, заставило увидеть, что вы могли бы иметь, что вы должны иметь. Это придало тебе смелости снова позволить себе чувствовать, снова любить.

На глаза наворачиваются слезы, и я делаю глубокий вдох, снова ощущая связь со своей бабушкой, и говорю:

— Я люблю его, бабушка. Я очень сильно его люблю.

— Я знаю, милая.

Она заключает меня в объятия, и слезы снова катятся по моим щекам на ее кремовый свитер.

— Я не должна была влюбляться в него. Я должна была начать новую жизнь, а не влюбляться в своего босса.

— Жизнь — сложная штука. Она делает то, что хочет, и мне будет грустно, если ты упустишь эту возможность из-за того, что твое израненное сердце не желает исцелиться.

Я отстраняюсь и вытираю щеки.

— Не знаю, бабушка.

Она сжимает мою руку и говорит:

— Просто подумай об этом. Не отталкивай его сразу, хорошо?

Я киваю и делаю глубокий вдох.

— Ты принесла мне что-нибудь?

— Что ты имеешь в виду?

— Чтобы загладить свою вину. Ты принесла что-нибудь… например, свое знаменитое сахарное печенье?

Посмеиваясь, она встает с моей кровати и идет в прихожую, откуда приносит коробку с печеньем и ставит мне на колени.

— Все для тебя. Значит ли это, что я прощена?

Я качаю головой.

— Пока нет. Прямо сейчас я могу только терпеть тебя. — Я указываю на нее пальцем и говорю: — Клянусь, если ты еще раз выкинешь подобный трюк, увидишь раннюю могилу, и я сама ее выкопаю. Понятно?

Она кивнула.

Я беру печенье и надкусываю его, позволяя сладкой глазури успокоить мою душу.

— Ты не прощена, и мне понадобится время, чтобы снова доверять тебе, но это печенье очень вкусное. Спасибо, что испекла его для меня.

— Не за что, Чаки. Пока будешь давать мне шансы загладить свою вину, я буду это делать. Просто пообещай, что дашь мне шанс.

— Обещаю.

— И обещай, что дашь Рэту шанс.

Я смотрю в сторону, жуя. Проглотив, говорю:

— Посмотрим, бабушка. Любовь хрупка. Когда она разбита, ее очень трудно восстановить.

— Дать ему возможность восстановиться ее — первый шаг.

Но что, если я слишком напугана, чтобы сделать этот первый шаг? Да, мама говорила, что любовь может принести боль, но после того, что случилось с Крисом? Мое доверие хрупко. Не уверена, что у меня хватит сил снова проявить себя, особенно против такого притягательного мужчины. Но права ли бабушка? Неужели я упущу эту возможность, потому что считаю, что на моем сердце слишком много шрамов? Что они не заживут?

Несмотря на то, что много раз, находясь в его объятиях, я думала, что это уже произошло?

РЭТ

С кондитерской коробкой в руках я ступаю в свой офис и оглядываю пустое пространство. Надежда рушится, когда я не вижу Чарли.

— Блядь, — бормочу себе под нос, желая запустить коробкой в одно из окон.

Она еще не вернулась? Я думал, она возьмет неделю, а потом вернется, но теперь беспокоюсь, что она никогда не вернется на работу… или ко мне.

Подавленный, я направляюсь в свой кабинет, открываю дверь, и вижу Чарли, которая ставит поднос с едой на мой стол. Я замираю на месте, потрясенный ее появлением и счастливый от того, что нахожусь с ней в одной комнате.

— Чарли, — говорю с придыханием. — Ты здесь.

Она скрещивает на груди руки и кивает.

— Да, подумала, что пора вернуться к работе. Уверена, что мой список дел, астрономический.

У нас куча дел, но прямо сейчас я ни за что на свете не собираюсь поручать ей рабочие дела.

— Все не так уж плохо, — говорю я, с трудом сглатывая и делая шаг вперед. Протягиваю коробку с выпечкой и говорю: — Я принес, э-э, несколько сырных штучек, которые тебе нравятся.

Она нежно улыбается и обходит мой стол. На ней черные брюки и обтягивающая фиолетовая блузка, она выглядит потрясающе. Она прекрасно держится, и меня расстраивает, что на ней не однотонная одежда, или что она не бросается ко мне, не тараторит без умолку, или что она не задает мне миллион вопросов о моем утреннем распорядке.

Вместо этого она забирает у меня коробку и идет к двери.

— Спасибо. Я возьму один. Хочешь, я и тебе положу на тарелку?

— Конечно, — тихо говорю я, и она исчезает.

Блядь, так еще хуже.

По крайней мере, в прошлый понедельник она была взбешена, она была готова наброситься на меня и научить тому, как стать хорошим человеком, но теперь такое чувство, что из нее высосали всю жизнь, и она просто делает вид, что все в порядке, вместо того чтобы позволить себе быть настоящей.

Я сажусь за свой стол и смотрю на маленький поднос со смузи и фруктами. Не знаю, чего я ожидал, когда сегодня вошел в офис, но унылой Чарли в списке не было.

Она вернулась, и я не могу ничего поделать с тем, как вожделею ее, как отчаянно хочу взять ее за руку и посадить к себе на колени, где смогу насладиться ее сладким ароматом и провести губами по ее шелковистой, мягкой коже.

Она ставит тарелку на мой стол, а затем садится напротив меня со своей тарелкой.

Откусив кусочек, она жует несколько секунд и любезно говорит:

— Спасибо за выпечку.

Боже.

Это не просто неловко, это угнетает. Словно она решила игнорировать все, что когда-либо происходило между нами. И как я вообще могу затронуть волнующую меня тему: эй, ты ведешь себя странно, не оскорбив ее?

Никак.

— Я подумала, что мы могли бы немного поболтать, если ты не против.

— Да, конечно, — говорю я, не прикасаясь к своей тарелке, лежащей на столе.

Я совершенно не голоден.

— Думаю, нам нужно установить основные правила совместной работы, чтобы не было никаких недоразумений.

Я киваю, хотя мне хочется впечатать кулак в стену. Последнее, что я хочу сейчас делать, — это устанавливать правила. Я хочу извиниться и наладить отношения между нами, а не устанавливать правила, которые отдалят ее от меня.

— Может, мне взять блокнот, и мы вместе запишем их?

Я качаю головой и говорю:

— Может, ты поработаешь над ними, а завтра мы их обсудим?

Это даст мне немного времени, чтобы пренебречь этой идиотской идеей с правилами и придумать план. План, который придется воплотить в жизнь очень быстро.

— О, конечно. Ты занят?

— Очень, — говорю я, желая выпроводить ее из кабинета, чтобы начать думать, как покончить с этим несчастьем.

Сегодня я был уверен, что поговорю с ней, извинюсь, и к полудню мы вернемся ко мне домой и помиримся, но эта уверенность тут же рухнула, как только я увидел, какой апатичной и тихой была Чарли.

Как будто кто-то буквально забрал всю ее энергию и оставил почти без остатка. Я сделал это с ней.

Зашибись.

— Ладно, может, обсудим, что мне нужно сделать?

Черт, у меня и дел-то для нее нет, потому что, опять же, моей целью, придя в офис, была не работа, а возвращение моей девушки.