— Совсем как наша тропинка в тростнике, ведущая на пляж, — обратила внимание Лиза.

Пшеничное поле казалось мягким, словно перина, на которую хотелось прыгнуть с разбегу. В это золотистое море хотелось нырнуть, зарыться с головой. Никто не думал о том, что колоски могут колоться и заставлять чесаться все тело.

— Эх, побегать бы там и поиграть в прятки! — озвучил общее желание Алеша.

«Жатва» всем понравилась. Она перекликалась с дачной жизнью на «Зеленой листве», когда все семейство дружно заботилось о своей земле, как, например, весной и осенью. В сущности, пикники Глебовых на природе мало чем отличались от крестьянского обеда брейгелевских героев — те же усталость и завидный аппетит, сметавший со скатерти все без остатка.

Следующей была открыта страница альбома с «Охотниками на снегу». И обсуждение сделало новый виток. На картине было гораздо больше деталей и возможных сюжетов, равно как и детского азарта при обсуждении этого шедевра. Дети почти ахнули вслух, глаза разбежались по картинке — столько там всего было. После теплой «Жатвы» на них пахнуло зимней свежестью. Снежная панорама завораживала. Она гипнотизировала, заставляла желать броситься с ближнего холма и птицей пронестись над крышами домов и заледенелым прудом с высыпавшими на его зеркало неугомонными жителями, покружить над водяной мельницей, телегой, нагруженной хворостом, остроконечной церковью и унестись к самой высокой заснеженной горе.

Алеша вдруг представил себе эту картину с ожившими голосами людей. Она вся состояла из многоголосья, сливающаяся в птичий крик, похожий на звуки галочьей стаи. Он узнал эти голоса. Они были такими же, как тогда, когда его на санках везли в детский сад. Тогда только начинало светать. Он ехал и смотрел на деревья и выше, на небо. Там возбужденные наступлением утра галки громко приветствовали новый день.

Зима у Брейгеля всем показалась интересней лета, причем настолько, что дети в итоге почувствовали ностальгию об уютном зимнем воскресном дне, когда можно играть в снежки и кататься — хочешь, с горки на санках, лыжах или хочешь, на коньках по ледяной глади. А вообще лучше ни от чего не отказываться и так наиграться, чтобы вдруг проголодаться до самых чертиков, и хорошенько замерзнуть, и соскучиться по дому, где ждут тепло и блины. Тут все начали галдеть наперебой, предлагая, чем бы они занялись еще, будь сейчас зима, но шум оборвал Алеша.

— Можно мне сказать? — спросил он так серьезно, что Лиза и Гера тут же замолчали.

— Конечно, дорогой, говори, — сказал Сергей Иванович.

— Я подумал… Я обратил внимание, что на этой картинке…

— Репродукции, — поправил Сергей Иванович.

— Да, репродукции. Так вот, что на этой, и на «Жатве», и на той, что висит у нас в доме, художник смотрит из одной точки, откуда-то сверху с пригорка. Как будто он рисовал их все из одного места, находясь справа и чуть выше от изображения. Чем это можно объяснить?

Сергей Иванович отметил про себя, что совсем не готов к вопросам своего младшего внука. Это радовало и огорчало. Он не знал, как на эту реплику дать развернутый ответ, и лишь заметил:

— Да, действительно. Ты совершенно прав. А давайте проверим: взглянем на третью репродукцию, посмотрим, так ли там или иначе?

Он показал «Вавилонскую башню» и сам увидел, что там все абсолютно так же. Более того, теперь ему казалось, что передний план «Вавилонской башни» — это почти точь-в-точь передний план «Падения Икара» — тот же выступ над морем, а дальше, собственно, такое же море и те же корабли. Только тут с неба упал не Икар, а башня, где дело, как известно, тоже не кончилось ничем хорошим. Это стало настоящим открытием для Сергея Ивановича, за подлинную ценность которого ему еще было сложно ухватиться. Он понимал лишь одно: что это наблюдение — гораздо больше, чем вопрос экспозиции.

Впрочем, вслух обнаруженное Сергей Иванович попытался объяснить технически:

— Понимаешь, у художников есть свои излюбленные приемы, и это нормально, что иногда в картинах одного и того же мастера что-то повторяется. В этом заключается индивидуальный почерк. И потом, в каждую историческую эпоху, у каждой школы существуют свои правила и подходы, свои традиции. Молодец, что обратил на это внимание.

Однако Сергей Иванович не был доволен своим ответом, как и в прошлый раз с Икаром. И дело было даже не в том, что он не смог хорошо и полно все объяснить. Уже второй раз за не полный месяц своим любопытством Алеша неумышленно будил в нем вопросы, выходящие далеко за пределы творчества Брейгеля. Это выбивало почву из-под ног. Это его-то, кто прожил целую жизнь, вопросы десятилетнего мальчишки приводили в замешательство? «Это я его пытаюсь чему-то учить?.. Да это он меня учит», — думал Сергей Иванович.

Из-за вопроса Алеши обсуждение «Вавилонской башни» получилось скомканным. Детям она показалась некрасивой.

— Словно сгнивший зуб, — сказал Гера.

Сергей Иванович рассказал о мифе про Вавилонскую башню, но решил, что человеческую гордыню оставит в качестве темы для отдельного разговора. В заключение занятия только бросил фразу:

— Так устроено: человек не может состязаться с Богом. Он обязательно оказывается наказан за вызов, который Ему бросает.

Алеша ушел с урока немного разочарованным. Дед ничего не рассказал о той репродукции, что висела в гостиной, а ведь знал, что она его ужасно занимает. И не надо думать, что это вышло случайно, потому что от старшего Глебова никогда ничего не ускользает, и он все помнит. Тогда почему? Алеша безгранично доверял деду. Он подумал, что наверняка в этом есть какой-то смысл, который рано или поздно перед ним раскроется. «И зачем он в конце сказал про эту гордыню? Интересно, а мечты человека о полете — это тоже гордыня?» — спрашивал у самого себя Глебов-самый-младший.

Глебовы не могли помыслить начала лета без зацветающих пионов. Пушистые бордовые шапки и сочная зелень тогда непременно оказывались в гостиной и спальнях. Конечно, что-то оставляли в саду, но все же большую часть срезали — слишком уж чарующим был их аромат. С ним не могли сравниться ни розы, ни другие цветы-аристократы, которые почти никогда не приносили в дом.

Любовь к пионам своим домашним привила Елена Федоровна. Она, в общем-то, не делала ничего особенного, а просто ставила цветы в вазу. И когда за окном лил дождь, чуть приоткрывала окна, чтобы влажный воздух мог лучше раскрыть их аромат.

Это был запах самого лета, который хотелось сохранить до самого последнего мига. Он как бы сообщал: «Ловите момент, со мной так хорошо, а то ведь скоро все это закончится!» Казалось, вместе с пионами Елена Федоровна приносила в дом магический коктейль, состоящий из желания наполнять свою жизнь мечтами и надеждами и еле заметного привкуса тоски, предмет которой оставался загадкой. В этом заключался особый смак. Его ощущали все Глебовы, включая даже самого маленького из них — впечатлительного Алешу.

Магия вершилась ночью, во снах домочадцев. Все дело было в какой-то особой тайной химии, приходившей в действие, когда солнце скрывалось за горизонтом. Всем без исключения в эти дни снилось что-то примечательное, чего хватало на целый год вперед, до следующего цветения пионов. Не обо всех снах решались рассказывать, но совершенно очевидно, что о них думали, оставшись наедине со своими мыслями.

В ту ночь Алеша заснул очень быстро, несмотря на то что Гера допоздна просидел за своим ноутбуком.

Во сне все происходило где-то в южных краях. Алеша это понял по ослепительно-яркому солнцу и окружающему пейзажу, напоминающему пустыню.

Железная дорога. Только на ней не вагоны, а очень странные конструкции. Они похожи на высокие тонкие лапки пауков, какие есть, например, у сенокосцев, только увеличенные во множество тысяч раз. Металлические конструкции прикреплены к платформе, снабженной колесами. Благодаря этому они могут медленно перемещаться по рельсам. Там, на высоте, в метрах двадцати от земли, находятся кабины с посадочными местами для пассажиров. Попасть туда можно лишь по неудобным железным лестницам, расположенным под углом в тридцать градусов по обеим сторонам от кабин. Они немного похожи на пожарные лестницы, только здесь перекладины расположены значительно дальше друг от друга. И потому восхождение по ним никак нельзя назвать ни удобным, ни безопасным. Оно требует навыка. Когда поднимаешься наверх, приходится перелезать через спинку дивана, чтобы занять свое место. Такая вот странная конструкция.