Она шла к ним навстречу по обочине дороги. Молния осветила ее длинные мокрые волосы и короткое летнее платье, прилипшее к телу. Она не ежилась, не семенила, но шла гордо, выпрямив спину, как будто просто гуляла, наслаждаясь теплой июньской ночью. От увиденного у Сергея замерло сердце. Картина потрясла его до глубины так, как никогда и ничто не потрясало. Машина поравнялась с девушкой. «Ох, ничего себе!», — вскрикнула мать. Не обращая внимания на машину, девушка смотрела куда-то во тьму ночи. Во всем этом было нечто крайне странное и леденящее душу. Отец второй раз за этот вечер резко ударил по тормозам. «Да ты что?» — раздался голос испуганной матери. Они оба вышли из машины, но путницу уже поглотила ночь.

После этого Сергею долго снился один и тот же сон, в котором та девушка шла в ночной мгле. Почему-то он всегда оказывался позади нее. По этой причине никогда не видел лица, зато в свете фар любовался ее покатыми античными плечами. Она ступала как амазонка, как пантера — мягко и уверенно. А потом всегда следовала вспышка молнии. И вдруг — яркий летний день, поют птицы. Она идет по той же дороге, любуясь луговыми цветами. Правой рукой девушка приподнимает волосы к затылку и обнажает свою шею.

Теперь, конечно, Сергею Ивановичу уже давно не снилась та девушка, однако часто, поднимаясь на гору, он вспоминал о той ночной встрече. А все-таки кто она? Что с ней стало?

У Алеши была тоже своя история с утесом. Она случилась пару лет назад, когда Марина и Вадим находились в отъезде почти все лето. Алеша так соскучился по ним, что когда они с дедом, возвращаясь из города, заехали на гору, чтобы опробовать новенькую подзорную трубу, и он увидел родителей, то не сдержался и бросился сломя голову вниз с горы.

Со стороны могло показаться, что утес имеет вполне ровный рельеф, ходьба по которому ничего, кроме удовольствия, доставить не может. Однако это было совсем не так. На самом деле он состоял из множества мелких рытвин. Если ступня попадала на ее край или вовсе попадала в нее, то это причиняло ощутимое неудобство. При спуске, особенно быстром, процесс усложнялся в разы. Нога здесь могла подвернуться в любой момент. Таким образом утес проявлял свой норов, уча тому, что с ним нужно держать ухо востро.

Тогда Алеша не заметил, как разогнался. Ноги уже совсем не слушались его. Он бежал, будто подхваченный неведомой силой, понимая, что сейчас от него ничто не зависит. В какой-то момент стало страшно. Казалось, вот-вот ноги промахнутся с точкой опоры и он кубарем покатится вниз. Пугали мысли, что не сможет остановиться, что непременно во что-нибудь врежется, убьется. Однако, когда страх достиг своего высочайшего напряжения, Алеша вдруг почувствовал, что больше не боится. В одну секунду он просто забыл про него и только слышал ветер в своих ушах. Сам не заметил, как добежал до заветной улицы, где его уже вышла встречать мать. И уже остановившись там, внизу, когда память вернула пережитый страх, он особенно крепко обнимал ее.

Сергей Иванович и Алеша поднимались на гору молча, словно по специальному уговору. Они не торопились, но и не останавливались, чтобы перевести дух; просто вершили свою работу, как какие-нибудь горные бурлаки, тянущие за собой колесницу. Ожидаемо на вершине, кроме целлофанового пакета с пищевыми отходами, пары бумажек и пивной бутылки, мусора не оказалось. Все так же продолжая молчать, дед и внук быстро собрали в мешок то, что было, и встали на край утеса.

Ветер трепал их волосы. Сейчас он был теплый и не очень сильный, такой, как нужно, в самый раз для того, чтобы побалдеть под его потоками. Алеша расставил руки в разные стороны на манер птицы. Не раз он стоял вот так здесь, думая, что, в сущности, нет ничего сложного, чтобы взять и полететь. Когда дул ветер в спину, это казалось вполне возможным. «Надо только сделать шаг вперед, в пропасть», — говорил себе Алеша.

Внизу проплывал пассажирский теплоход. Фарватер проходил совсем близко к берегу, и всегда возникало чувство, что проплывающие суда вот-вот где-то здесь должны встать на якорь. Алеша сразу вспомнил про корабль с картины. Там точно так же с возвышенности открывался похожий вид. Там тоже был корабль. И все-все остальное тоже здесь было как там. С левой стороны от утеса пашня, внизу на берегу или в лодке наверняка сейчас, должно быть, с удочкой сидит рыбак. И солнце… Оно было таким же. Светило поднялось уже довольно высоко и ярким диском венчало небо, благословляя весь подлунный мир на идиллию. Все было почти в точности так, как на той картине, но только без Дедала и Икара. «Хотя нет, ведь Дедал так похож на дедушку, — размышлял Алеша. — А дедушка сейчас тоже здесь. А где тогда Икар? Неужели он — это я?» Это внезапное открытие потрясло мальчика. Да, все сходилось. Не могло быть никаких сомнений, что увиденное им сейчас с утеса и дачная репродукция говорили об одном и том же.

Алеша во что бы то ни стало захотел поделиться с дедом своими мыслями. Он повернулся к нему и заглянул в глаза. Сергей Иванович расценил этот жест по-своему, ответив своей фирменной мягкой улыбкой:

— Как же у нас тут хорошо, правда?

Алеша кивнул.

— Слушай дед, — начал было он.

— Смотри, Алешка, там внизу, кажется, сурки, — перебил внука Сергей Иванович в мальчишеском азарте.

Вдалеке можно было видеть знаменитую стойку этих крупных грызунов. Не раз сослепу животных принимали за маленьких человечков, эдаких гномов, хозяев горы, и даже, бывало, пугались. Но в основном все жители дачного поселка их нежно любили. Со временем это стало еще одной достопримечательностью для всех местных и приезжих. Завидев машину, сурки бежали к ней навстречу и вставали по стойке смирно, что служило поводом для бесконечного умиления и фотографирования.

Особенно сурков любили на «Зеленой листве». Любили за миролюбие и любознательность, за открытость, жертвами которой они часто становились. В этих чертах было что-то глебовское. Пасечник, часто подшучивая над Сергеем Ивановичем, говорил ему: «Если бы у вас был семейный герб, то на нем следовало бы нарисовать сурка». — «А на твоем — березу», — в ответ шутил Глебов. Соседи хорошо знали, как Сергей Иванович несколько раз спасал сурчат от охотничьих ружей, не единожды, по молодости, он крепко дрался за них. «Сурок — зверь семейственный и беззащитный, — любил говаривать он своим гостям. — Им и так достается от лис и орлов. Человек их постоянно теснит… Люди всю землю распахали под свои нужды, суркам жить негде — вот они и жмутся к утесу. А тут еще бродят всякие… Ничего, перебьются без сурчиного жира…»

Сколько помнил себя Сергей Иванович, в этих местах всегда жили сурки. Вместе с поросшим полынью и ковылем утесом, рекой и ветром они составляли самую суть этой земли. И это был его мир и мир его семьи. Мир, который его выпестовал и который он, несмотря на свой возраст, по-прежнему был готов всячески защищать.

У хозяев «Зеленой листвы» никогда не заканчивалось желание обустраивать свою дачу. Обустраивать не в смысле быта, а в отношении того, что не имеет утилитарного значения. Дача Глебовых никогда не была только для живота или только для понятных радостей летней жизни, измеряемых шашлыками и баней. Идея возведения на даче арт-объектов была продиктована желанием Сергея Ивановича и Елены Федоровны создать вокруг интересное пространство, процесс работы над которым был бы не менее важен, чем сам результат. Но это ни в коем случае не должны были быть поделки из пластиковых бутылок, покрышек, старых эмалированных тазов и прочего барахла. Глебовы хотели умных и красивых экспонатов. Они, конечно, использовали вторсырье, но делали это сообразно своему вкусу, то есть хорошо.

Все началось с деревянной ветряной мельницы. Сергеи Иванович решил ее смастерить как-то зимой от скуки, чтобы чем-то себя занять. Выбор артефакта оказался случаен и скор. Абсолютно дачная тема пришлась по нраву всей семье — хлеб, ветер, мельничные крылья… Ни одной плохой ассоциации. Мельница — ведь она что средневековая дозорная башня, да еще и с винтом, призванным отгонять всех неугодных. Все зависит от того, как смотреть на нее. Настоящий перпетуум мобиле, а если убрать крылья, чем не пепелац? Главное, установить ее в правильном месте, что и было сделано на газоне за домом (собственно, где размещались потом все другие арт-объекты). Сергей Иванович позаботился о том, чтобы мельница имела маленькую дверцу. Открыв дверцу и запустив туда руку, внуки находили там для себя какой-нибудь приятный сюрприз: значок, брелок, головоломку или игрушку. За это чудесное свойство мельницу тут же прозвали волшебной. Но «горшочек варил» лишь два раза в месяц, и для каждого из детей у него был свой день, поэтому никаких «кто быстрей» и абсолютная адресность сюрпризов.