Как бы хотелось стереть это ви́дение из памяти…

Просто вынуть и выбросить, словно постылый подарок бывшего мужа из шкатулки с украшениями…

Но не выйдет. Конечно же, касания Ричарда пятнадцатилетней давности навсегда останутся со мной…

Я прихожу в себя. Моргаю, долгое мгновение проясняется взгляд. Чей-то голос бьётся о стены, знакомый голос… Гарольд?

Обнаруживаю себя сидящей за столом, крепко сжимающей в руке стеклянный стакан с овощным соком, глядящей на себя в зеркало.

Впрочем, стаканом это уже назвать нельзя. Я так сильно стиснула пальцы, наблюдая за событиями давно минувших дней, что стекло треснуло, порезав мне ладонь. Кровь капает на стол, тёмная и густая.

Едва заметный красный след остаётся и на стекле от птицы за моей спиной…

— Ваше Высочество, как же так? — причитает Гарольд. — Я сейчас, — он кидается к двери, но тут же возвращается, снимает с шеи свой шёлковый платок и протягивает мне, — прошу вас, прислоните к ране…

От вида крови едва не падает в обморок и всё же кидается вон из моего кабинета, из моей спальни, чтобы позвать лекаря.

Наверняка он с трепетом относится к своим вещам. Стоит ли мне рассматривать этот жест как дружеский? Стоит ли перестать подозревать его?

Мои мысли холодны и упорядочены.

Но это только пока шаги кутюрье не стихают.

Как только это случается, в моей голове будто бы переключается тумблер. Я захожусь в плаче, отшвыриваю от себя осколки. Почему-то не так уж и больно, пусть порез и глубокий.

Я ещё могла не кидаться на Ричарда во всю силу негодования, потому что была уверена, что он Ви и вправду ничего не обещал. Но он сказал эти чёртовы слова. Сказал: «Я люблю тебя…» и опорочил её…

Даже не знаю… с какой целью?

Только ради самого действа?

Она ведь столько себе надумала, такой наивной была, пусть и думала про себя иначе. Я была в её мыслях, была там, впервые воспоминание захлестнуло меня так сильно.

Он просто воспользовался её влюблённостью, её неопытностью.

Соврал, получил своё, испортил жизнь…

И этот момент с корсетом… Будто бы ножом по сердцу. Ведь она умерла, задохнувшись от этого чёртового корсета. Потому что Ричарда и его драконьей энергии не было рядом. Когда-то давно только ради насмешки он раздел её. Но тогда, когда это действительно стоило бы сделать, его не было рядом.

Я задыхаюсь от боли. То ли душевной, то ли физической.

И тут кто-то проводит рукой по моей голове. Короткие пряди заплетены в две косы улитки. Поднимаю глаза. Этот дракон, Ричард, стоит рядом и смотрит на меня с жалостью.

— Ви… пожалуйста.

— Что тебе надо? — кричу, не контролируя себя. — Что ты от меня хочешь?

— Перевяжи руку, — просит он.

Я сверлю Ричарда колким взглядом. Хочется швырнуть в него остатками еды, закричать, пнуть… Злость бурлит во мне жидкой лавой… Но сквозь это всё прорывается тревожный вопрос — а что он тут делает? Только и успеваю, что озвучить его мысленно, как вдруг замечаю — вокруг моего дракона едва заметное золотистое свечение, сам он — словно тень себя прежнего, и хоть я явственно ощущала касания его пальцев, они сейчас, как и сам мужчина, полупрозрачные.

Словно дракон теперь — призрак.

От этой мысли меня будто бросают в холодную воду.

Мысли тут же проясняются. Истерика, почему-то так неестественно резко накатившая, стихает, словно и не было этой агонии и боли обманутой, отвергнутой женщины.

Ричард указывает на платок Гарольда.

— Ты сильно порезалась. И ты человек… пожалуйста, перевяжи свою рану. Боюсь, этот неуклюжий маленький человеческий мужчина упал в коридоре и ударился головой. Помощь задержится.

Это всего лишь порез…

— Что с тобой? Почему ты такой? И… где ты?

Мне не верится, что он погиб.

Так же как и не верится, что он здесь.

Я чувствую его силу, его тепло… но он сам — всего лишь проекция.

— Мы связаны одной судьбой, — Ричард снова касается моей головы, будто вливая силы таким образом. — И как бы далеко я ни находился, я всегда рядом…

На миг мне кажется, что я замечаю за его спиной кожаные крылья, но в то же время слеплены они словно из магии, энергии или чего-то ещё.

Странно…

Он смотрит на меня с беспокойством и напряжением, но в то же время будто и не видит вовсе. Он — не Ричард. Не мой дракон. Но мой кошмар.

Что-то мне подсказывает, что передо мной просто отклик, фантом нашей истинной связи.

Хуманизация моих цепей и, конечно же, Эдвард Каллен…

От этой мысли я вдруг начинаю нервно хихикать, а затем и вовсе хохотать, перевязывая руку. И как только заканчиваю, образ Ричарда, выгнув красивую тёмную бровь, исчезает.

Хотя дымная золотистая сила ещё минуту плавает по комнате разлапистым маревом…

А я остановиться не могу. Вспомнила те сцены из «Сумерек», будь они неладны, смотрела все фильмы, и мне даже они нравились — каюсь, где Белла, после того как её якобы бросили, рискует жизнью и видит своего ненаглядного… Ненаглядного упыря!

Боже, вот это у меня любовь, о такой все девочки-подростки мечтают, а я нос ворочу!

Смеюсь так долго, что даже не замечаю, в какой момент снова начинают реветь. И смех и слёзы — это буквально про мою ситуацию.

Но мне становится легче. И вместе с сошедшей магией, обрывками истинности, зависшими по комнате, сходит и моя истерика.

Рука ноет, эта боль тоже отрезвляет, приводит в чувства.

Я поднимаюсь, выпрямляю спину и подхожу к зеркалу, где Ви на этот раз ничем себя не выдаёт.

Её воспоминание очень сильно напугало меня.

И даже ни щемящими мыслями о родителях. Ни скотским поступком Ричарда.

Я испугалась того, что получила это воспоминание ни ворохом картинок, ни мыслью, ни видосиком будто со стороны. Я словно была там, я словно была Викторией.

Я опасаюсь, что могу сойти с ума. Что, если и дальше все воспоминания будут в таком формате? Как я смогу отличать свою жизнь от её, если всё так реалистично? Как я смогу сохранить в себе Тоню Курочкину? Как смогу не перенять травмы и горести принцессы?

Ведь я сегодня испытала её чувства.

До того измена и отношение Ричарда к ней смущало меня так же, как смущало бы и любую другую ценящую себя женщину. Этот поступок говорил о нём достаточно, чтобы не иметь с ним дел. Даже не из-за опасений, что он поступит так же со мной — вероятно, не поступил бы. Просто он уже это сделал. Он уже ниже моих стандартов. И с чего мне делать ему поблажки?

Сейчас же я почувствовала, словно меня предали, словно я имею какое-то отношение ко всему этому.

Это ужасает даже больше, чем перспектива вылететь из окна, когда Виктория перехватит контроль.

Неужели я спаслась в своём мире, чтобы вновь умереть здесь, стать кем-то другим?

Какой в этом смысл?

Я не хочу…

Ожесточённость, растёкшаяся по венам, заставляет меня резко поправить волосы и улыбнуться.

Меня зовут Тоня Курочкина, и я ни за что об этом не забуду!

Повторяю это про себя, словно мантру, вспоминаю сколько мне лет, где родилась, как выглядел подъезд в моём доме, что я любила до трясучки, а что терпеть не могла, как впервые поцеловалась, как потеряла маму, как описалась в детстве у всех на глазах и сделала вид, что так и надо, как окончила институт, как прогорел бизнес, как стала больше зарабатывать…

Самые яркие, весёлые, стыдные, горькие моменты…

Пазл за пазлом я выстраиваю в голове себя же. Пока не вспоминаю об… Эдварде Каллене, упыре, и снова не захожусь нервным смехом.

Ричард появился в тот миг, когда я оказалась в опасности.

Как романтично.

Даже подташнивать начинает…

Мой образ мыслей, мой юмор, который честнее назвать придурковатостью — это то, в чём мы с Викторией совершенно не похожи.

Там, где она горит ненавистью, я трясусь от… смеха.

И так и останется.

Ричард не меня повёл в беседку, не мне сломал жизнь. Он — всего лишь дракон, который даже не знает моего имени. Мы не знакомы до сих пор, потому что знакомство подразумевает обоюдность, а у нас её нет и не будет.