- Сними, - посоветовал Бекшеев и свой показал. – Как удавка на шее.

- Точно. Спасибо. Тогда… мысль, может, и мелькнула, но уж больно она показалась… как бы это… вычурной. Ты же сам видишь, что обычно убивают куда проще. Нож. Удавка. В крайнем случае яда плеснут или утопят, пытаясь выдать за несчастный случай. А тут – гадюка.

- Сложно, - Бекшеев пытался вспомнит, что именно он знает о гадюках, но не выходило. – Только вполне возможно.

- Это да… потому и расследовали тщательно. Но из дома Надежда сама ушла. И днем её видели.

- Кто?

- Пастушок местный. Мальчишка. Он Надежду знал. Он ей позировал пару раз. И в тот подошел. Она за позирование платила, пару копеек, но для него и то деньги. Молока ей принес. Молоко она взяла и говорила ласково. И никого-то, кроме нее, он не видел.

- А змей?

- И змей не видел. Еще сказал, что было жарко очень. И что Надежда на эту жару жаловалась. А он ей присоветовал в теньке отдохнуть. Плакал. Думал, будто он виноват…

- Ясно. Дальше.

- А ничего дальше. Я занялся похоронами. Предложил Ниночке уехать. Даже настаивал. Она согласилась. И полгода провела на море. Там отличные санатории есть. А потом запросилась домой. Сказала, что скучает…

- Погоди, - перебила Зима. – В этом доме она голодала. Потом там умерла её мать. Следом – отец. И в завершение всего – сестра? И она скучает? Честно говоря…

Зима замолчала ненадолго.

- Меня домой не тянет. Совершенно. И не потому, что мне там было плохо. Но… я знаю, что увижу. И не хочу. Если я вернусь, то признаю, что они все мертвы давно и окончательно. А так… так где-то в душе можно врать себе, что это просто я уехала. Понимаешь?

- Нет, - Одинцов был честен. – Но мне это стремление тоже показалось странным. Теперь я полагаю, что дело было не в доме.

- В Анатолии? – догадался Бекшеев.

Он, конечно, не великий спец по загадочным душам юных девиц, но этот взгляд сложно с чем-то спутать. Первая любовь? И не появилась ли она еще тогда, года три тому, когда была жива сестра? Да, самой Ниночке было… сколько?

Пятнадцать?

Шестнадцать?

Самый возраст влюбляться, а больше не в кого. И потом уже, когда любовь обжилась, пустила корни в сердце, её оттуда непросто будет выдрать.

- Она вернулась. Софья за ней приглядывала. После смерти Надежды она, кажется, слегка… перебарщивала, не разрешая девочке выходить куда-то без сопровождения. Я не мешал. Мне казалось, что со временем все успокоиться. Софья писала, что Анатолий навещал их, как и его матушка. Такие добрососедские отношения. Наверное, я не слишком умен, если не разглядел большего.

- Ты на комплимент напрашиваешься? – уточнила Зима. – И да, даже если бы ты что-то там разглядел, вряд ли это остановило бы… в общем, она влюбилась. Наново. Или впервые. Не важно. Влюбилась и пожелала выйти замуж за этого… Анатолия. А ты считаешь, что он в женихи не годится.

- Не совсем, - Одинцов скрестил пальцы на груди. – Я считаю, что кто-то там убивает женщин.

[1] На самом деле яд гадюки действительно опасен, но действует не сразу. Он относится к числу гемолитических, т.е. разрушающих клетки крови. Да и взрослому здоровому человеку умереть от него сложно.

Глава 5 Полоз

«Полоз – суть гад малый, живущий во глубинах гор Уральских. Иные старики говорят, что рождаются полозы в самых старых жилах малахитовых, оттого и шкурка их узорчата. И кланяются полозам, и порой привечают их молоком, дабы испросить благословения и защиты…»

«Книга о змеях»

Смотрю вот на Одинцова, смотрю. Ищу в своей душе хоть что-то от того былого, сводящего с ума чувства. И не нахожу.

Нет, он не стал чужим человеком.

И никогда не станет. Слишком многое нас связывало, и раньше, когда смерть в затылок дышит и горячее её дыхание подстегивает, заставляет спешить, чтобы снова вдох и выдох.

Чтобы понимать, что живой.

И потом тоже.

Хорошего. Плохого. Горького до оскомины, страшного. Но одинаково общего.

Этого не перечеркнуть, не забыть, как бы того княгине не хотелось. И Одинцов понимает. И я. И Бекшеев тоже, хотя вижу, что Одинцов его все равно раздражает.

Иррационально.

Но Бекшеев – на то и Бекшеев, чтобы иррациональность эту использовать.

- Надежда не одна?

- Нет, - Одинцов раскрыл кейс, с которым явился, и вытащил тонкую папочку. – Здесь немного… то, что удалось вытащить.

И протянул Бекшееву.

- Где-то около года тому Софья Васильевна позвонила и, смущаясь, сказала, что, кажется, Ниночка влюблена. Что ситуация складывается не самая обычная, поскольку сама Софья – человек старого воспитания и для нее подобная связь, как бы это… кажется неправильною.

Бекшеев папочку открыть не спешит, слушает.

- Тогда я нашел время наведаться. И Ольгу попросил. Она в юных девицах всяко больше моего понимает. Надеялся, что она сумеет найти общий язык. Но Ниночка держалась весьма отстраненно. И да, призналась, что любит Анатолия. И что он тоже… как это… раскрыл перед ней свое сердце. И что сделал предложение. И что Ниночка даже его приняла. Они готовы были пожениться…

- Тайно? – уточнила я.

- Тайно. Ниночка очень волновалась. Она даже кричала на меня, хотя до того я готов был поклясться, что она весьма робка в отличие от сестры.

Ага. Не тогда, когда дело касается великого личного счастья. Я попыталась вспомнить себя той, прошлой… и не выходило. Интересно, если бы не случилось того, что случилось, я бы тоже кричала на отца?

Сестру?

Требовала бы отдать жениха мне? Вопреки всем правилам, законам и здравому смыслу? Хотя какой у меня, тогдашней, здравый смысл…

Не знаю.

- Идея, как понимаю, не её? – Бекшеев папку держал на коленях. – Чтобы молодая девушка и добровольно отказалась от свадьбы? Белое платье. Украшения. Гости. Причина должна быть веской?

- Она решила, что я хочу разлучить её с любимым, - поморщился Одинцов. – И да, я не отказался бы… мне он не нравится. Категорически. Я готов признать, что не нашел ничего дурного за этим человеком, но он все одно мне не нравится. Ладно. Не в этом суть…

- Что им помешало? – спросила я и протянула руку, а Бекшеев молча передал папку.

- Траур. И как понимаю, Софья Васильевна. Все же её Ниночка уважала. У Анатолия была сестра. Ангелина. Когда-то она сбежала из дома, но затем была вынуждена вернуться. С детьми. Её приняли, но… мне кажется, до конца не простили. Во всяком случае, когда я впервые встречался с Анатолием и его матушкой, об Ангелине никто и не упомянул.

В серой папке – желтые рыхлые листы.

- Да и в целом о её существовании я узнал, лишь когда проверял семейство. История в общем обычная, неравный брак… её муж был из мещан, хотя и военный, и наград имел прилично. И ранений, как понимаю. От чего в итоге и умер. Случается. Это не привлекло мое внимание.

Строки-строки. Не протоколы в привычном их виде. Скорее похоже на краткую справку.

Имя.

Фамилия.

Сословие и гражданское состояние. Возраст. Причина смерти.

- Дай догадаюсь, она умерла? – говорю, перелистывая бумаги.

Имен всего семь. И Надежда – пятая, а Ангелина – седьмая. Между ними некая мещанка Пелагея Ивановна Самусева, двадцати четырех лет отроду.

- Именно.

- От укуса гадюки, - утверждающе произнес Бекшеев.

- Точно.

- И ты решил…

- Я решил поднять данные. Ты сам меня учил, помнишь? За предыдущие пять лет в окрестностях Змеевка отмечено семь случаев смерти от укуса гадюки. Тогда как за десять лет до того – всего один. И тогда погиб старик. А тут – посмотри. Все – молодые женщины.

Я быстро пролистала страницы.

И вправду. Надежда самая юная – ей двадцать. Самая старая – Ангелина, которой тридцать четыре.

- А еще что-то…

- Кстати, Ангелина и Пелагея погибли с разницей в несколько месяцев. И мне это тоже не нравится.