- Он не хотел уезжать?

- Не хотел. Мария Федоровна… своеобразный человек. И умеет быть любезной, даже любящей, когда считает, что в этом есть выгода. Она вложила мальчику в голову, что место его – здесь, что ему нужно продолжить славный род Каблуковых. Что… в общем, он заявил, что никуда уезжать не собирается.

- Ангелина…

- Я ведь не зря протоколировал все. Без бумаг со мной говорить не стали бы. И с Ангелиной… в общем… крику было много. Но я сумел донести до этой идиотки, что бумаги вкупе со свидетельством моим могут доставить ей и её сыночку большие проблемы. И одной потерей репутации здесь не отделаешься. За такие шутки и на Север отправиться можно лет на десять. Ангелина… поняла и молчала.

Боль то откатывалась, то возвращалась, но как ни странно, нога стала слушаться. Да и в целом эта боль была уже не раздирающей, мучительной. Напротив, теперь она сама подталкивала двигаться.

- Не уверен, что она согласилась бы довести дело до суда, но… Мария Федоровна этого не знала.

- И согласилась отпустить детей?

- Скорее удалось достичь определенных договоренностей. Петру все равно надо было ехать учиться. Ему подыскали достойную школу.

- А девочке?

- О, ей тоже, но тут уж Ангелина выступила против. Школа из тех, которые для очень высоких особ… в общем, тут их мнения разошлись… но это не важно. Так вот… я не хотел, чтобы Ангелина возвращалась сюда. Пытался понять, для чего ей это надо… кстати, не знаю, важно или нет, но поехать она решила не сразу… это за вами, кажется?

[1] В нашей истории производство антибиотиков было начато в Америке, где частная компания «Пфайзер», занимавшаяся производством лимонной кислоты, согласилась попробовать делать новое лекарство, но с условием, что правительство за свои деньги построит заводы. Был куплен и переоборудован завод по изготовлению льда. В огромных чанах выращивали гриб Пенициллум. За год удалось произвести такое количество его, что американцы даже начали делиться с союзниками. Но не технологией. В СССР производство антибиотиков осваивали самостоятельно под руководством профессора-микробиолога Зинаиды Ермольевой. Пенициллин выделили из колонии другой разновидности пеницилла. Препарат назвали «крустозин». И да, в армию он начал поступать очень быстро, хотя затем выяснилось, что технология производства не оптимальна. Тогда-то союзники и поделились, что правильными штаммами пеницилла, что технологией глубинного выращивания. А вот в послевоенное время хватало других проблем. И внедрение антибиотиков в протоколы лечения происходило очень и очень неспешно. Хотя количество их год от года увеличивалось и важность развития этого направления понимали все.

[2] И снова правда. Именно стрептомицин, открытый после пенициллина, оказался первым веществом, активным против палочки Коха. Создатель его Зельман Ваксман даже Нобелевскую премию получил.

Глава 15 Змеевы дети

«И когда приходит пора, то змеица откладывает яйца, вокруг которых свивается, птице уподобляясь. И так лежит, в полусне, силой жизненной те яйца питая. В срок же начинают яйца трескаться, выпуская змеенышей, и тогда-то расползаются они окрест…»

Книга о змеях

Вещей Ангелины в госпитале было немного. Уместились они в простую картонную коробку, которую выдала мне не Людочка, но уже знакомая мрачная Антонина Павловна.

- Спохватились… - бурчала она, перебирая коробки на полках и явно не потому, что не знала, где и чего лежит. – Году не прошло…

- Прошло. Почти уже, - я наблюдала за этой женщиной, которая определенно хотела что-то сказать, но не знала, как. Или сомневалась, стоит ли говорить. – Вон, Анатолий свадьбу готовит… Надежду помните? Три года тому…

- А… эту… Пестряковскую? Хорошая девка. Добрая. Вон, с дитями возилась. Хотя куда ей замуж…

Антонина Павловна вытаскивала коробку за коробкой, чтобы спустя мгновенье сунуть обратно, и даже не заглядывала внутрь их.

- Почему?

- Так… дохлая она. Здоровьице никакое… вон, к Милочке нашей бегала. Сердце там. То капли пьет, то пилюли глотает, то с капельницею лежит.

Надо же? Настолько все серьезно?

Одинцов не упоминал.

Не знал?

Вполне возможно.

- А кому хворая невестка нужна? Каблукова-то это дело скоренько пронюхала, видать.

Антонина Павловна остановилась.

- И правильно, - сказала она. – Толку-то с этакой нягеглой[1]? Такая и дитё не выродит, и за домом не доглядит… одно расстройство.

Она уперлась в спину и повернулась.

- А правда, что такие, навроде тебя, порченые, тоже с дитями не могут?

Хамский вопрос.

Но задан не чтобы меня задеть. И в этом, пожалуй, отличие между квадратной женщиной в синем халате и безукоризненно вежливою Марией Федоровной.

- Правда, - говорю честно.

- Горе-то какое… - и сочувствует Антонина Павловна мне искренне, и даже в жестких чертах лица её что-то меняется, а во взгляде появляется печаль. – Но ничего… помолись… смириться надобно…

Сказала и снова повернулась к коробкам.

- А когда она узнала? – спрашиваю, понимая, что в подвале этом я надолго застряла. Надеюсь, Бекшеев там не притомится ждать. – Мария Федоровна?

- Так… сперва-то еще ничего было… как молоденькая… помнится, Надька сюда заглядывала с сестрою младшенькой. Вот кто редкая вертихвостка. С малых лет глазки в пол, а подолом метет… Надька-то иная, прямая натура. Ей бы по-бабьи гибчей быть, мягчей…

Нужная коробка отыскалась, и Антонина Павловна поставила её на пол.

- Сейчас перевяжу, а то несподручно несть будет.

- Значит, думаете, что Ниночка…

- А чего тут думать?! Видно было… глазом… этим… как его… невооруженным… есть такие девки, которые с малых лет оторвы. И этая тоже. Но притворяться умела. Вся такая прям ангелочек из себя. А ни одного мужика взглядом не пропустит. И за женишком сестрицыным еще когда увивалась. Видала их как-то тут, в кафатерии. Типа сидят по-семейному. Толька с Надькою кофеи пьют, а Ниночка, стало быть, мороженку ест. Ест и с Тольки взгляду не сводит. Разве что глазьями не облизвает…

Стало быть, Ниночка и вправду была влюблена в жениха сестры.

Скорее всего.

Потому что вполне может быть, что Антонина Павловна, как иные особы, ей подобные, видела то, чего сама видеть и желала.

- А так-то поначалу Надька сюда к Ангелинке захаживала. Милочка от этого прям белела вся… она-то Ангелину своею подружкой сердечною полагала, а тут этая… и главное, сядут вдвоем и чегой-то говорят, обсуждают. Ангелинка с Надькой и в школу хаживать стала.

Милочка ревновала?

Почему бы и нет… чувство-то знакомое, к делам любовным отношения не имеющее, пусть и сходного свойства.

- А Людмилу не звали?

- Звали. Но когда ей? Делов-то хватает. И в госпитале, и по деревням… тут же ж на всю округу один целитель.

Который явно эту округу знает приотлично.

И…

Нет, бредовая же мысль.

- Ну а там еще Надька вовсе в Петербурх укатила. К этому её… опекуну… то ли экзамену сдавать, то ли благословения испрошать. А уж как возвернулась, так вся иною сделалась. Думать начала. Вот… все беды бабские от наук лишних.

Шпагат тоже нашелся, и Антонина Павловна принялась разматывать его.

- Вот зачем бабе думать-то? Господом чего сказано? Замуж и рожать… а эта… вот думать стала и сразу хворать… раз пришла, бледная, что твое полотно. Все всполошилися. И Ангелинка, и Милочка… другой раз… тут и пилюли какие-то делали, и капельнички. И кажную неделю, считай, хаживать стала на капельнички. А разве ж оно про здоровье?

Интересно.

Выходит, до отъезда в Петербург со здоровьем у Надежды проблем не было? А по возвращении появились, но о проблемах этих Надежда умолчала почему-то.

Хотя…

Одинцов, узнай он, точно увез бы Надежду в Петербург. Там и целители получше, и в целом… почему не сказала? Не хотела уезжать?

- А Каблукова явно чегой-то пронюхала… она тут, как с Милочкой поцапалась, то и не показывалась вовсе. Целитель у ней свой был…