- И я… я схватила… там… кирпич. Я им дверь подпирала.

- В морге?

- Да… там страшно, когда закрытая. Я боюсь мертвецов… вот… и дала Тоньке по голове. Она и… всё…

- А водой зачем обливали?

Мелочь.

Но в безумии нет мелочей.

- Чтоб грехи отпустил Господь. Она же много дурного сделала… но невинноубиенная, если так-то…

Небесная коллизия.

- А если б некромант её душу потянул, тогда б и она тут осталась… нет, пусть на небеса идёт. Зою… Зою я не хотела… я… к Толику шла. К домику его охотничьему… ему капельницу надо было ставить. Нельзя пропускать. А тут Зоя… и в слезах. Я её остановила, спрашивать начала, а её прямо затрясло всю. И начала кричать… кричать… сказала, что всё-то про меня знает. Что всем расскажет, что… толкнула меня. Я упала и головой…

Она голову потрогала.

- Помню, что больно сделалось… очень… и ещё кровь. У мамы тоже кровь… когда он приходил. Много крови… из носа, из ушей… и хоть бы раз она ему сдачи дала… хоть бы раз… и снова злость накатила. От крови этой. От слабости своей! Прямо себя не помню… помню, как трясу её, а она и не дышит будто…

- И вы решили её утопить.

- Она не дышала… я думала, что убила… и если так-то… в воду… испугалась очень… а потом вот… вы пришли… Господь не допустил беды. И всё хорошо получилось, - Зиночка расправила подол платья. – Мама уснула совсем, а Зоя жива… вы скажете, что я не хотела её обижать? Её не хотела… что… это та, дурная, отцовская кровь проснулась…

И снова улыбнулась светло-светло.

- А теперь всё и закончится…

- Зинаида… - Бекшеев посмотрел на меня и впервые я видела его настолько растерянным. – Вы… ведь не травили себя?

- Самоубийство – грех.

Да, определённо, её безумие было весьма логичным.

- И пришли… почему пришли? Мы полагали, вы спрячетесь. Уйдёте…

…поэтому Тихоня с Ярополком наблюдали за станцией.

- Или попытаетесь добить Зою… Нину…

- Нину зачем?

Стало быть, Зиночка её не травила.

- А добить… - она кивнула, вроде как понимаете. – Знаете, была такая мысль, пойти и тихонько, подушкой придавить. Она же слабая была… да и после утопления, когда откачивают, часто случается… всякое. Но это неправильно! Там, в лесу… плохо я сделала. Очень плохо. Я не хочу становиться, как он! – Зиночка затрясла головой и белые кудряшки заскакали. – Не хочу… я не злая! Я не… я просто помогала…

- Тише, - я коснулась теплой руки Зиночки. – Тише…

Она часто заморгала и по пухлым щекам поползли слёзы.

- Им было плохо… тут… больно и страшно. А там, на небесах, хорошо… они ангелами стали… я им перышки цепляла, чтоб крыла сотворили. И они стали ангелами. Сейчас сидят там, наверху, и радуются. Верите?

И я, не моргнув глазом, ответила:

- Конечно, верю…

Мне ли спорить с чужим безумием.

Глава 38 Сердечные яды

«Взявши шкуру змеиную, разотрите её и смешайте с воском, добавьте волосы и кровь того, кого заговорить надобно и слепите из свечу. Дождитесь ночи безлунной и свечу зажегши, скажите заговор следующий: «По сырым лугам да по кочкам болотным ползла змея жаляща да на всякое дело сговорчивая. А ползла она до раба спящей (имя того, кто ворожбу затевает), до его сердца. А как доползла, так и в нутро его вползла и поселилась там возле сердца. Так гори огнем от яда змеи той у спящего раба (имя привораживаемого) по спящей рабе (имя того, к кому присушить надобно). Аминь». Тогда-то, как луна новая родится, так родится и любовь великая, устоять пред которой никто-то не сумеет»

Заговоры от сибирской ведьмы Аниции

- Что с ней будет? – Анатолий Каблуков выглядел более бледным, чем прежде.

- Суд… - ответил Бекшеев. От этой истории остался привкус болотной воды. – Хотя я буду настаивать на консультации психиатра, причем с допуском к ментальным практикам. Если выявят, что она неадекватна…

- Я оплачу адвокатов… может, знаете хороших? А то те, кто мне знаком, они больше по гражданским… по имущественным…

Он вцепился пальцами в волосы.

- Вы и вправду хотели на ней жениться? – поинтересовалась Зима.

- Да… понимаю, что глупость… но рядом с ней мне было спокойно. Не нужно притворяться. Играть в хорошего сына или заботливого жениха, в любовь… она видела меня таким, как есть. И карту мою читала, медицинскую. И не морщилась, не презирала… и мы смеялись. Разговаривали… просто разговаривали, а не искали двойной или там тройной смысл в словах… знаете… это глупо, но я впервые за жизнь, можно сказать, просто вот… был собой.

- А до того?

- До того… до того я был маминым доказательством её успешности в роли жены и матери. Хотя сейчас я сомневаюсь, любила ли она меня… или это любовь такая? В детстве… она была рядом, конечно, но как бы… она всегда говорила, что мне делать. Как делать. С кем играть и… друзья? Они и появиться-то не успевали. Всегда были не те, неправильные и недостойные… а потом я уже и сам не хотел друзей. Даже когда учился, то приятели… они вместе, а я словно бы над ними. Только в том, чтобы быть «над» мало хорошего, как теперь понимаю, - он криво усмехнулся. – Мне бы вас возненавидеть…

- За что? – удивился Бекшеев, причем искренне.

- Пока вы не появились, всё было если не хорошо, то хотя бы предсказуемо и по плану. А теперь вот… я оборачиваюсь и понимаю, что всю жизнь был один. Что меня и любила-то по-настоящему только Зиночка, хотя и причин любить вроде бы не было. А она… тихо так, ничего не требуя взамен.

- Остальные требовали?

- Само собой… мама всегда напоминала, что роды подорвали её здоровье, лишили молодости и красоты… что у меня есть долг перед родом, перед нею… Ангелина… возможно, если бы у меня хватило смелости с ней поговорить, всё сложилось бы иначе. Надежда… сперва была, если не любовь, то влюбленность, но потом она увидела меня другого.

- А Ниночка? Она ведь вас любит настолько, что… - Бекшеев осёкся. Не стоит пока говорить.

- Ниночка… любит… но меня ли? У неё в голове какой-то образ, в который она и влюблена. И я должен этому образу соответствовать. А если вдруг нет, то она впадает в тоску. Начинаются упрёки или молчание, побеги в поместье, послания на мятой бумаге, слезами залитые… наверное, я должен не ненавидеть вас, а поблагодарить. Этот брак стал бы ещё той ловушкой.

А возможно, и приговором.

Не для Анатолия… хотя…

- Так что, - продолжил Анатолий. – Пожалуй, я был вполне серьезен… но… Зина… она сказала, что это невозможно. Что на самом деле мы с ней брат и сестра, что она ничего такого не хочет, не претендует… на имущество… что и молчала бы, потому как я бы подумал, что она претендует. Я не поверил. Как возможно? Какая сестра и…

- И что вы сделали?

- Пошёл к маме. И задал вопрос. А она… она пришла в ярость. Представляете?

Бекшеев представлял. Наверное, весьма утомительно, когда скелеты в шкафах оживают и начинают проситься наружу.

- И тогда я понял, что Зина права. Иначе мама бы просто посмеялась. Или предложила бы провести проверку… это же довольно просто.

Для того, у кого есть деньги.

- Она велела мне выбросить из головы, уволить Зиночку… и мы поругались. Сильно… я потребовал не лезть в мои дела. Она слегла с мигренью. Как обычно, в общем-то, когда я поступал не так, как ей хотелось.

Каблуков вздохнул и хлопнул себя по карманам.

- У вас покурить не будет?

- Вам вредно, - сиплым голосом ответил Захар. – В вашем положении стоит отказаться от сигарет, выпивки и в целом излишеств.

- Откажусь… но завтра.

Захар молча протянул портсигар.

- Только не здесь… у нас больше убийц не осталось?

- Есть ещё одна… пара даже, - Зима вот тоже поняла, если не всё, то многое. – Но вреда не причинят… и Девочка присмотрит.

- Осень уже… - Толик затянулся и сказал: - А сигареты у тебя дерьмовые.