Уже, пожалуй, и вправду не важно.
- Я и посмотрела… смешала травок, таких, чтоб сердце ускорялось, если вдруг поволнуется или ещё чего. Чтоб бледнела и слабость… Ниночка таблетки и заменила.
- Сама?
- Нет… она принесла такую коробочку. Со змейками. В ней пилюля, из тех, что Надежда пила. Благо, тоже такие, которые по заказу катали, вручную. Мы и скатали новые, дело-то нехитрое… Тонька меня ещё когда научила. Да и Милочка доверяла.
- И много катали?
Зиночка затрясла головой.
- Один раз только. Но потом попросила ещё, травами уже… злая была такая. Я ей говорила, что опасно… а она сказала, что просто любит, что Надежда Каблукова как раз не любит, что у неё другой на сердце, только молчит… и обмануть, значит, хочет… и что она просто за свое счастье борется. Что имеет право.
Подтвердит ли это Ниночка?
Сомневаюсь… а Зиночке стоит ли верить? Хотя… зачем ей врать-то? Она вон призналась в убийстве стольких женщин. И зачем ей отрицать ещё одно.
- Я ей говорила, что не надо ей за Толика идти, что больной он… не надо было, конечно. Тайна… но жаль стало. Молодая совсем… меня бабка моя пристроила… к ней Каблукова-старшая пришла. Шепталась чего-то… потом оказалось, что больной Толик и надо ему уколы делать. И капельнички ставить. Но так, чтоб никто-то не знал. Каблукова помнила, что бабка у Милочкиной бабки служила и так-то всё умела и помалкивала, вот и обратилась. А та меня подпихнула… потом выспрашивать стала, что да как. Кому бы другому не сказала, а ей вот… промолчи, она ж маме житья не даст, изводить станет придирками, обзывать ленивою… маме плохо, а эта… не верит, что плохо. Клюкою тычет, заставляет вставать, работать… тварь! – это Зиночка выкрикнула, сжав кулаки. И выдохнула. – А мама и ответить не может. Я работаю… если бросить, то жить как? Пришлось. И рассказывать пришлось. Она… обрадовалась, что Толик болен… а он ничего. Так-то просто жуть. В городе вовсе отворачивался, вид делал, будто знать меня не знает… и если говорил с кем, то сквозь зубы. А там, в домике, то и чаем напоил, с пирожными. Настоящими! Я таких вкусных в жизни не ела. И когда под капельницей лежал, то говорил… рассказывал, как оно в столице. И смешно так…
Зиночка печально улыбнулась.
- Вы его не ругайте, он не знал ничего… про то, что я делаю, не знал. Клянусь!
- А вы…
- Я старухе рассказала, ну про болезнь его. А она смеяться начала… что вот оно как получилось, что… а потом и выдала, что я Толику сестра, получается… единокровная… что у его папаши тоже с дитями не ладилось. И что дурную болезнь подцепил он. Сперва-то у Милочкиной бабки лечился…
О чем Каблукова не сказала.
А может, и сама не знала?
- …потом Каблукова уже приходила типа лечиться, родить хотела… тогда-то бабка Милочкина ей и рассказала, как оно всё есть на самом деле.
Стало быть, знала.
Надо же… такой, казалось, откровенный разговор. А оказалось, что казалось.
- Тогда она и свела её с моим папашей. Тот тоже же ж Каблуковской крови… ну, мой дед, он ведь, я ж говорила, старого Каблукова сын нагулянный… вот… и что, конечно, если разбираться сильно станут, то это не поможет, но вот так-то дитё с лица Каблуковским будет. Кровь у них сильная, не размывается…
- И вы рассказали Анатолию? – уточнил Бекшеев.
- Да. Не сразу… сразу… ну чего я к нему полезу? Где он, а где я… так, приходила… уколы делала. Капельнички… говорили о том, о сём… он привык ко мне. Рассказывал… про жизнь свою. Про матушку…
- Ангелину?
- С нею Толик не особо ладил. Она его не любила. А он… он одинокий очень… вот мы… не подумайте дурного. Просто сидели. Чаи пили. Его ж сразу оставлять неможно, от тех лекарств и слабость, и подурнеть может. Пару раз так и вовсе наизнанку выворачивало, лёжмя лежал. Так что пили… он приносил всегда к чаю шоколад там или пирожные. Булочки всякие. Книжки тоже читать давал… а потом однажды предложил замуж за него выйти. Я тогда чуть чаем не подавилась.
- Замуж?!
Удивилась не только я.
- И главное, я засмеялась, мол, весёлая шутка… а он глядит и серьезно так говорит… мол, знает, что я боюсь… ну, после отца моего… что он меня никогда-то не обидит. Детей у нас не будет, но я хоть правду знаю. И так-то ему со мной хорошо и притворяться нужды нету. Что на баб его теперь вовсе не тянет… из-за болячки… а он и выучиться поможет, на врача или на кого захочу, а если не захочу, то и не надо. Просто поможет в жизни устроиться. И я ж по глазам вижу, что всерьез он.
Мог ли Каблуков до такого додуматься?
Мог.
И вправду… дома Ниночка влюбленная по пятам ходит. Матушка давит на женитьбу и наследников желает, несмотря ни на что. С другой стороны Ниночка, которая тоже своего требовала… а тут тихая и милая Зинаида, перед которой нет нужды играть кого-то. Которая и выслушает, и ответит.
- Ну… пришлось сказать, как есть.
- А он?
- Сперва-то не поверил. Но не разозлился. Я думала, кричать станет… а он сказал, что бабка моя ошибается и быть такого не может… потом… на другой день принес пробирку и крови взял. И унёс. Стало быть, отправил куда-то, сравнивая…
И сравнил.
И результаты получил. Но снова промолчал… почему?
- Ну а в следующий раз сказал, что я ему и вправду сестра. И что надо было сразу сказать… и радостный такой был! Прямо ожил…
- А до того…
- Он за Ангелину переживал очень. Хоть и не было меж ними понимания, но вот… переживал.
Как-то плохо сочетаются переживания с тем Каблуковым, к которому я привыкла.
- Почему-то себя винил… хотя не он виноватый.
- И не ты?
- И не я, - Зиночка покачала головой. – Не надо, княже… чего я натворила, за то и отвечу, а вот ни Надежду, ни Ангелину я не убивала…
И стало быть, прав был Бекшеев.
Два у нас дела.
И одно раскрыло.
- А Зою? – впрочем, сам Бекшеев не собирался отступать. И по тому как Зиночка понурилась, я поняла: угадал. – И Антонину… про Антониру расскажи.
- Тонька… она догадываться стала… напрямую не говорила, нет, но вот так бывало скажет и смотрит на меня… или поинтересуется вскользь, типа, интересно, что думают люди, когда других изводят… и снова на меня смотрит. А я ничего. Будто не понимаю. Говорить пускай говорит себе, но… в полицию она не пошла бы. Не с чем. Да и тогда признаться ей бы надо, чем она сама промышляет.
А подпольные аборты незаконны.
И кроме них многое можно было бы притянуть. Зиночка молчать не стала бы. Вот и вышел крепкий союз змеи и черепахи.
- Когда привезли тело Северцевой, вы испугались?
- Когда про некроманта услышала… они же ж проклятые все! – и Зиночка осенила себя крестным знамением. – Он бы душу к себе призвал…
- И она рассказала бы, кто убил?
- Нет! Её душу на небо не пустили бы! Она бы проклятою стала! Нельзя так… не по-божески.
Да, безумие бывает разным.
И в чём-то оно даже логично…
- Я и решила… помолиться… крест нарисовать. Святой водой облить…
- И сжечь?
- Да… я… нашла мазь… она горит долго. А настойка на спирту, то и хорошо. Если одно с другим смешать, совсем ладно получится. Как раз так, чтоб долго… а когда тело порченое, тогда некромант не возьмется.
Самое странное, что переломанная эта логика сработала.
- Я ведь аккуратно… так, чтоб не попортить ничего… я ж понимаю… не хотела людям вредить. Только душу невинную на небеса…
- Антонина вас застала?
- Да, - Зиночка вытерла ладонями сухие щёки. – Застала… сказала, что… что теперь я буду должна ей деньги. Что… все-то, которые скопила… я копила для мамы, чтобы увезти… ещё сказала, что я дура, как и её сестрица… что… маме уже не помочь, а деньги… зачем таким дурам деньги?
- И вы её убили.
- Такая злость взяла… я шла за ней, я говорила… рассказывала… я думала, она поймёт. А она только посмотрела этак… с насмешкой… и сказала, что я ещё большая дура. И что нет Бога, что ничего там нет… что всё зря и никого-то я не спасла!
Опасно разрушать чужое безумие.
