- То есть, вы поссорились? С Ангелиной.

- Да не то, чтобы… она высказала мне много… всякого. Я тоже позволил себе некоторую несдержанность. Я ведь все-таки потерял возлюбленную… а она… я попросил её больше не приходить… знаю, она хотела добиться моей отставки, но…

- Не вышло?

- Помилуйте, кто еще согласиться ехать в эту глушь? Сплошное убожество и никаких жизненных перспектив…

И ему охотно верю.

- Хотя… знаете… - Филипп сам окликнул меня. – А она приходила снова… тогда, незадолго до смерти… я удивился, конечно.

- Чему?

- Знаете… как-то встретил в городе её матушку… она жаловалась, что Ангелина странно себя ведет. Что она, как бы это выразиться… впала в глубокую меланхолию. И матушка еще собиралась её куда-то отвезти… вывезти… для лечения души. А тут Ангелина. И никакой меланхолии. Наоборот. Она горела. Буквально пылала от раздирающих её чувств. Я прямо поразился…

- Чему?

- Обычно она была… как бы это выразиться… холодна. Замкнута. Такой, знаете ли, образ ледяной королевы. А тут огонь…

- И чего она хотела?

- Спрашивала.

- О чем?

- О том, я ли покупал Надежде лекарства.

- А вы покупали?

- Как-то раз довелось… да… Надежда обычно сама, но постепенно прогулки стали её утомлять. В машине же душно и жарко летом. И еще воняет бензином. Но она лишь однажды попросила…

- Незадолго до смерти?

- Да нет… - он задумался, припоминая. – Месяца два или три… да, весна была… такая, знаете ли, когда уже тепло и не слякотно, но еще не лето. Точно… я ей читал стихи. У Надежды был удивительно тонкий вкус. А как она понимала слова… их оттенки…

Ну да, охотно верю.

- И мы гуляли… у нее закружилась голова… и я предложил отдохнуть. Упавшая береза… - Филипп прикрыл глаза. – И молодая поросль символом всепобеждающей жизни. Я бросил свою куртку, а она согласилась. И мы сидели. Надежда вытащила из кармана таблетницу… очень милую… знаете, бывают такие, которые с виду просто шкатулочки. Вот такая примерно…

Он сомкнул большой и указательный пальцы.

- Золотая. И с эмалью. Там изображены… змеи… да, это меня удивило еще. Кто будет изображать на таблетнице змей? Причем две. Одна бирюзовая, другая темная, почти черная. И камушки драгоценные… милая вещичка… так вот, она открыла таблетницу и посетовала, что все никак не доедет до города. Что думала, будто дома есть еще таблетки, а их почти и не осталось. И надо срочно отправляться. Я и предложил съездить. Мне все равно надо было в город… и она согласилась. Написала, что нужно…

- Рецепты?

- Рецептов не было.

Стало быть, препараты и вправду не столь серьезны.

- Значит, Ангелина спрашивала про лекарства?

- Да… и я ей рассказал. Про таблетницу…

- А она?

- Она? Она… поблагодарила. И сказала, что, возможно, я здесь не самый большой подонок…

Надо же, какое меткое определение.

Глава 28 Осенние листья

«Невзирая на опасность, в нем таящуюся, яд змеиный меж тем обладает многими целебными свойствами, которые издревле известны людям. Вот уж сотни лет умелые лекари используют его для составления мазей и притираний, а некоторые рискуют и…»

«Книга о змеях»

Бекшееву вручили пакет с травяным сбором, а еще узелок с пирожками, причем последние – от Галины, категорически не желавшей отпускать столичного гостя голодным.

- Иди уже, - махнула на нее Валентина. – Балаболка… хотя… всё одно теперь родня, какая уж есть. Кто Антонину хоронить будет?

- Не знаю. Еще вскрытие предстоит. И сестра у неё есть.

- Сестра? Сколь знаю, любовь у них была взаимною, так что может и не сподобится-то… Вы, коль не сложно, дайте знать, когда тело станет не нужным. Я Галинку пошлю. Сделаем все по чести. Может, Тоня и не образец добродетели, но… все мы люди. И не мне её судить. А похоронить надо по-человечески.

Странно это.

Но… почему бы и нет.

- Если сестра, конечно, откажется… а если нет, то и не звоните. Потом уже, на кладбище навещу… и вот что… вы поспрашивайте. Или поищите. Духовная у неё была.

- Завещание?

- Можно и так, - кивнула Валентина. – Антонина как-то обмолвилась, что сестрица ждет и не дождется, как Антонина умрет. Что, мол, так и сказала, ты бездетная и все, стало быть, ей достанется и детям её. Сестры то есть. И Антонину это очень задело. Она тогда ответила, что смерть ничего не изменит. Что позаботилась она о том. Поищите… глядишь, чего и найдете. Если оно вам, конечно, нужно.

Нужно.

Очень даже нужно.

- Спасибо, - искренне ответил Бекшеев.

И Валентина поклонилась. А потом добавила:

- Не загоняй себя. Всех не спасешь, а коль сгинешь, то кому от этого легче будет?

И в ее словах была правда. Только… как остановиться? Не загонять? Отойти в сторону, сделав вид, что вот это-то тебя не касается. Совершенно.

И вон то – тоже. И вообще… не получится ведь. Бекшеев точно знал, что не получится.

Машина чуть остыла, и уже не казалось, что Бекшеев попал в печь.

- К Каблуковым в другой раз? – Зима смотрела обеспокоенно.

- В другой.

Вид у него не тот, чтобы для визита сгодился. Да и чувствует себя Бекшеев не настолько хорошо, чтобы спокойно выдержать разговор. А в том, что разговор этот потребует немалых сил, Бекшеев не сомневался.

- Я тут кое-что узнала… - Зима села рядом. А Фрол Яковлевич тронулся. Время клонилось к вечеру. Небо потемнело, пусть бы было еще не так и поздно. Но главное, отступила та удушающая тяжелая жара. Бекшеев сел, откинувшись на сиденье, и ноги вытянул, насколько получилось. Зима говорила. Тихо, в полголоса…

Бекшеев слушал.

- Думаешь, она собиралась убить Ангелину? – спросила Зима, закончив рассказ. И стало жаль, потому что Бекшееву нравилось вот так сидеть и слушать. И звук её голоса успокаивал. - Каблукова?

- Вряд ли, - из приоткрытого окна тянуло свежим воздухом. А когда автомобиль въехал под полог леса, то похолодало вовсе ощутимо. – Все же она не такой монстр…

- А какой? Травить дочь какой-то гадостью… - Зиму передернуло. – Увозить… зачем?

- Чтобы поместить в клинику для душевнобольных, - предположил Бекшеев. И предположение это далось ему довольно легко. – Смотри, она начала подсыпать лекарство здесь, и всем, как понимаю, рассказывать о душевной тоске и прочем… именно этим и объяснила отъезд. Заодно и убрала Ангелину от тех, кто мог, по мнению Каблуковой, дурно на неё повлиять. Ну или заподозрить неладное. Второе вернее.

- Людочку имеешь в виду?

- И Людочку тоже. Она, конечно, производит впечатление не самого серьезного человека, но с другой стороны она целитель. А целитель в местах здешних - фигура. И при желании Людочка, думаю, могла бы доставить неприятностей. А так… Ангелина сама перестала приходить. Потом уехала. Потом заболела и осталась где-то в санатории…

- В лечебнице, - поправила Зима.

- Уточнять не обязательно. Но да… есть такие… лечебницы, которые предпочитают именовать себя санаториями или домами отдыха… для людей особого склада.

- Вроде Каблуковой.

- Или тех, кому нельзя бросить тень на репутацию семьи. Видишь ли, наличие душевно больного человека в семье порой становится… серьезным обстоятельством… препятствующим заключению выгодного брака, - Бекшеев аккуратно подбирал слова. – Впрочем, для всех Ангелина была бы страдающей от меланхолии. Война, смерть мужа, подруги… весьма удобные обстоятельства, многое ими прикрыть можно.

Зима фыркнула.

- А там, в санатории не стали бы задавать вопросов?

- Стали бы, думаю. Поэтому Каблукова и повезла дочь не сразу в лечебницу, а сначала в санаторий, на отдых.

- Ничего себе отдых…

- Она бы поила Ангелину неделю или две. Жаловалась бы на состояние… потом перестала бы давать лекарство, чем скорее всего спровоцировала бы кризис. Я не специалист, но… проконсультировался.

Матушка пришла в ярость.