Людмила замерла, поражённая догадкой.

- Они ведь… нет, это просто… совпало или…

- Идём, - Захар поднялся, не позволив ей договорить. – Тебе тоже отдохнуть не мешает. Слушай… мне звонил старый приятель… есть место в одном госпитале. Ищут толкового целителя и непременно женщину… именно для работы по гинекологической части… хотят отдельное крыло открыть, которое будет специализироваться…

Он вывел Людмилу за дверь и в спину подтолкнул, а потом дверь прикрыл.

- Ты бы переоделась сходила, - заметил Бекшеев.

- Потом.

Успею. Вон, договорим и пойду переодеваться и подвиги совершать. Бекшеев всё понял правильно и посмотрел на Тихоню:

- И что выяснил?

- Выяснил… вот, шеф, скажи, почему люди такое дерьмо-то? Нет, я понимаю, что хорошие тоже… в общем, с Величкиной всё аккурат по протоколам. С Козулиной тоже просто. Пил. Бил. Хотя соседки утверждают, что и у Козулиной характер был такой… своеобразный. Что порой она и сама мужа доводила. Причем сперва она к нему придираться начинает, цепляться по любому поводу, он закипает… она даёт ему выпить, во успокоение, потом новый виток придирок. Он срывается…

Бред?

Хотя… люди существа в высшей степени странные. И потому верю.

- Потом мирятся и любовь играют… и так, что все вокруг слышат. И следующие пару недель он её на руках носит и пылинки сдувает. А потом по новой. Причем тогда, когда ребра сломали, то это не муж был. Это Козулина реально со стога свалилась неудачно. Сама выпила. Это мне подружка её задушевная поведала, как и то, что детей она не хотела. Почему – та не знает, но подруженька прямо заявляла, что никакие дети её семейное счастье не испортят.

Своеобразное такое счастье.

Очень на любителя.

- Муженёк после смерти запил надолго, а потом в монастырь ушёл, грехи замаливать…

- Ты не из-за неё злишься?

- Нет… после этих двух я к Самусевым поехал. Такой вот хутор… хороший, крепкий хутор. Забором обнесён высоченным. И чужим там не рады… но ничего, приняли. Знаешь, шеф, что интересно? А то, что на хуторе этом одни бабы. Разные, постарше и помоложе… есть совсем мелкие, что в рубашонках бегают. И вроде бы как все друг другу сестры… А из мужиков там – Самусев и сынок его.

Тишина в палате звонкая.

Тонкая.

- Бабы эти со мной не говорят… даже когда Самусев велел, а он там держится хозяином. Они все одно талдычат, знать не знаем, ведать не ведаем… Пелагея, стало быть, своевольничала, отошла от заветов… намеревалась уйти в большой мир. А потому Господь её наказал. В общем, это главная и я бы сказал, единственная версия…

Бекшеев тихо выругался.

- А сам что думаешь? – уточнила я.

- А что тут думать-то? Всё ж очевидно… куча брюхатых баб. Куча детей… а жена этого… Самусева… я, конечно, по бабам не великий спец, но с виду она уже та старуха. Короче, я чутка прижал эту парочку…

- Тихоня!

- Да живы они… оба живы… и не помял почти. Так, Девочка чутка за яйца прихватила… даже не отгрызла ничего…

Произнёс он это с немалым сожалением.

- В общем, старший ещё после войны сообразил, что баб много, а мужиков мало. Своя семья немалая, сыновья… у него пятеро было, а выжил один. Жёны же остались их, тоже с дитями. Ну и затеял типа общину, что вместе живут, землю обрабатывают… поначалу, может, оно и правильно было. Заодно и других брал к себе. А там и сынок его вернулся, один из пяти. На том старика и заклинило… сынок-то дерьмо, но соображающее, а у этого в башке одно, что род повымрет, что надобно его плодить и множить, божью волю исполняя. Главное, верит в это истово. На двоих и устроили… бабы там и пашут, и жнут, и хозяйство держат… а эти два, что цари… им верят, едва ли не молятся… и не только молятся. Он им заявил, что избранные они, во спасение всего человечества. И потому обязаны слушаться. Ну и долг исполнять, стало быть. Пелагея старику внучкою приходилась, от старшего сына. Вот и взял её в жены, мол, по древнему обычаю, как Ной или ещё кто из ветхого завету… впрочем, там они все жёнами значатся, причем то одного, то другого… как понимаю, хрен разберешь теперь, где и чьи дети. Главное, что старик девку и того. А та сперва терпела-терпела… потом и пригрозила, что, мол, дитё родит и с ним в полицию пойдет, если дед ей денег не даст на отбытие в город и прожитиё. Но оба клялись, что не убивали… что откупились. Что денег Пелагее выплатили… да и верю я. Старик на всю голову больной, но свою кровь не прольёт… проклинал ослушницу, клялся, что её Господь покарал другим в назидание. Что такова воля высшая и прочее. А вот сынок его, тот соображает, и потому тоже божился, но уже про другое, что ему скандал без нужды… что полиция и так трясла. Что Пелагея уехать обещалась. А не уехала. Почему?

- Потому что не успела плод вытравить, - сказала я. – Если деньги заплатили, то ребёнок стал не нужен.

Любила ли она его?

Вряд ли. Откуда там взяться любви. А вот ненависть, отвращение – это другое… и жаль мне нерожденного ребенка, как жаль и ту девочку. Да… но и понять её можно. Как-то вот я сильно понимающей становлюсь.

Старость, не иначе.

Глава 36 Змеиная правда

«В защиту змей следует сказать, что твари сии не ищут сближения с человеком, предпочитая избегать встреч ненужных и опасных. И нападают лишь, не имея способа сбежать»

Книга о змеях

Нотариус в городе оказался один.

Благообразный седой старик в столь же старом костюме, сшитом, кажется, еще до войны, и вероятно не до этой, явиться в госпиталь согласился.

И явился.

С помощником.

Помощник нёс массивный кожаный кофр, а заодно и пухлую папку с бумагами.

- Иди, Монечка, - голос у нотариуса был скрипуч. – Иди… хороший мальчик, но пока ещё слишком молод, чтобы доверять ему задушевные беседы.

Нотариус поправил очки в массивной роговой оправе. И взгляд его оказался молод и цепок.

- Вы не умираете, - произнёс он с лёгким укором.

- Нет. Извините… не сейчас.

- И дело не в духовной, которую надобно составить в срочном порядке… - покивал он, переводя взгляд на Зиму. – Хотя на вашем месте я бы и о духовной подумал… люди порой так небрежны, так бестолковы… вот был у моего брата… он у меня адвокатствует… тоже профессия хорошая, годная, людям полезная… так сказывал, что явилась к нему некая особа взрослых лет за помощью. Что жила оная особа с другою особой, который и при чинах, и при капитале. Серьезный, стало быть, человек. И жили они душа в душу целых десять лет. А после он взял и преставился скоропостижно. И выяснилось, что чины-то ладно, на них никто не претендует, а вот капиталы отходят детям от первой жены. И единственной… - Яков Соломонович неспешно извлек из кофра бумаги. – Ибо со своею дамою сердца господин брака заключать не стал. И ладно бы… я не моралист… я понимаю, что всякому человеку свои метания… но вот о духовной мог бы и позаботиться…

- Я уже составил завещание, - Бекшеев позволил себе улыбку.

И Яков Соломонович ответил на неё лёгким поклоном.

- Приятно видеть разумный подход к делу… всё ж все мы смертны… вас, полагаю, интересует последняя воля Антонины Павловны Завойрюк? И вы мне, понимая, что человек я подневольный, связанный обязательствами и вынужденный заботиться о репутации, за неимением иных жизненных забот, предоставите все необходимые бумаги, позволяющие сию духовную грамоту вам предъявить?

- Особый отдел…

- Ай, в этой жизни куда ни копнёшь, всюду особый отдел… но таки бумага нужна будет, если посмотреть хотите.

- Будет.

- От когда и будет, тогда и посмотрите, - Яков Соломонович принялся складывать папки обратно в кофр. – Уж простите старика, но…

- А если словами? – Бекшеев понял, что бодаться можно вечность. И да, если отправить Зиму, она составит бумагу, заверит её у полицмейстера, найдет судью, заставив выдать предписание… но сколько времени это займёт? – Бумагу мы справим, и копию затребуем…