- Какой?

- Да… дальше, в Цихнове есть один. Частную практику ведет…

И с ним тоже надо будет побеседовать.

- А тут раз и все, заявилась одного дня вся такая любезная из себя. Мол, ей кажется, что Наденька побледнела, волнуется… и не надо бы её, мол, Наденьку, обследовать на предмет слабости здоровья. Милочка и ляпни, что у Наденьки сердце с малолетства слабое… ну и что ей себя беречь надобно. Каблукова же ж, когда ей надобно, умеет поставиться. Наизнанку вывернется вся. И тут ласкавая сделалась, хоть до раны прикладывай…

Шпагат ложился поверх коробки слегка приминая старый запылившийся картон.

- Я… слышала… краем уха… в общем… её крепко интересовало, может ли Надька дитёв нарожать, чтоб побольше. Милка ей и сказала, что если и сумеет, то одно, да и то рисково…

Кривоватые пальцы Антонины Петровны изобразили узел.

- Не она эта… не Каблукова…

- Почему?

- А на кой ей? Она-то, как прознала про сердце и про тое, что Надьке рожать неможно, крепко задумчивая была. А потом возьми да брякни предовольненько так, что, мол, повод больно хороший… что никто не осудит.

Повод?

Расторгнуть помолвку?

Ну да, бесплодность жены – хороший повод расторгнуть не только помолвку, но и свадьбу. И судя по тому, что я знаю, Надежда не стала бы возражать и раздувать скандал.

Значит…

Значит, повода убивать её у Анатолия не было. Как и у его матушки. Все же убийство – штука рискованная.

- А кто тогда? – спросила я тихо.

- Так… - Антонина Павловна подхватила коробку. – Я откудова знаю… может, полюбовник, от которого она забрюхатела? Небось, князь не обрадовался… а он в чинах ведь, так? Тот, который Надькин опекун? Самолично являлся. Весь такой… нашия бегали, что наскипидаренные. На семь потов изошли.

- В чинах, - подтвердила я.

И да, Одинцов умеет вышибать пот из подчиненных.

- Вот и забоялся полюбовник Надькин, небось, что причиндалы оторвут, а самого на каторге…

И надо сказать, что не без оснований. Одинцов… он с пониманием, конечно, но понимать порой начинает не сразу.

Все же характер у него поганый.

Я точно знаю.

- Мужики, они ж, когда такое в семье случается, все лютые… да…

- А кто у нее любовником был?

- Откудова мне знать-то? – искренне удивилась Антонина Павловна. – Небось, не докладвала.

- А предположения?

- Да какие тут предположения, - Антонина Павловна сунула мне коробку. – В школу идите… там она все время отиралась, там и ищите.

- Думаете…

На меня глянули преснисходительно.

- А чего думать? Дома за ней Софка хаживала, блюла. Там и сестрица под ногами крутилась, небось, не упустила бы случая свое счастие построить. У женишка под носом шашни крутить, тут уж совсем без мозгов быть надо… ну чего остается?

И вправду.

Логично.

Даже Бекшеев не поспорил бы.

Бекшеев беседовал с рыжим Захаром. И явно не о погоде, ибо рожи у обоих были хмурые и сосредоточенные. При моем появлении Захар нахмурился больше прежнего, вон, аж морщины по лбу пролегли глубоченные.

И взгляд посуровел.

- Вещи Ангелины, - сказала я ему. – А у вас?

- А у нас беседа. И ногу вот разминаем… заодно обсуждаем кое-какие аспекты.

- И есть что-то новое?

Ногу он разминал, болезненно кривясь, но упрямо.

- Определенно… так, стало быть, Ангелина все же решила рискнуть и вернуться домой? – Бекшеев задал вопрос, продолжая прерванную моим появлением беседу.

- Да. И вот… знаете… не сразу. Далеко не сразу… сперва она сказала, что ноги её там не будет. С матушкой спорила… даже после нашей с ней беседы, все одно спорила. С сыном… матушка её отбыла. Ангелина и дети остались. Мы начали обустраиваться. Знаете… это было как будто… как будто твоя самая заветная мечта взяла и воплотилась в жизнь. Причем вот просто так… я тогда даже поверил, что все получится. Что мы будем счастливы… мне не нужно было ни её наследство, ни имя. Ничего-то, кроме самой Ангелины…

Захар вытащил портсигар, поглядел на него с ненавистью и сунул обратно в карман.

- Да, не скажу, что все было просто. Дети… её сын почему-то считал, что я разрушаю их жизнь. И злился. Пытался меня задеть.

- А вы?

- А я не задевался. Ну в самом деле… я войну прошел, потом тоже… хватало всякого. Так что задеть меня, чтобы по-настоящему, непросто. Да и парень он неплохой. Обида играла. Да и бабушка не отпускала. Знаю, постоянно ей названивал. Жаловался. Считал дни до отъезда… хотя мать он любил. С Зоей проще. Она, кажется, наоборот вздохнула с облегчением. Ей нравилось на юге. А уж когда выяснила, что я не против её занятий медициной, так и вовсе воспрянула.

- Тогда почему?

- Не знаю… Ангелина продолжала посещать менталиста. Та дрянь… её действие не так просто исправить. Случались перепады настроения. Приступы слез на пустом месте. Или наоборот, ярости… а сеансы помогали.

Я поежилась. Как бы… нет, я понимаю, что менталисты нужны. Что в иных случаях без них не обойтись. Что даже мне, которая не желала принимать помощь, как-то да помогали. Но… вряд ли теперь я когда-либо рискну обратиться к ним сама.

- Постепенно все успокаивалось. Налаживалось… Ангелина становилась прежней. Мы говорили о будущем. О планах… она упомянула как-то, что эти сеансы помогают взглянуть на прошлое другими глазами. И что она в жизни не подумала бы, сколько всего помнит.

Захар откинул крышку портсигара и мотнул головой.

- Однажды она пришла очень… возбужденная. Нервная даже. И заявила, что должна вернуться. Ненадолго. Речь шла о неделе-другой. Что у неё неоконченное дело.

- Какое?

- Я спросил. Она начала говорить про документы детей. Про то, что нужно привезти их сюда. Согласовать поступление сына… написать заявление. И собственные её бумаги. Наследство… договор какой-то, который ей обещали. Выделение доли наследства и все прочее.

- А вы?

- А я что? Я предлагал ей поехать вместе. Немного подождать. Мы ведь все равно планировали поехать, потому что и вправду документы детей оставались в поместье Каблуковых, да и собственные вещи Ангелины. И на школу она посмотреть хотела. Но ничего такого, прямо срочного, неотложного не было.

- А она хотела уехать срочно?

- Именно.

- А вы?

- А я не мог сорваться. У меня все-таки дела. Обязательства. Санаторий, госпиталь. Пациенты. Некоторых привозили издалека. Я ведь отличный целитель…

Это он произнес просто, без хвастовства, явно обозначая факт. И я поверила.

- А не все операции можно отложить… одну из таких я и обещал сделать. И не просто кому-то, а человеку, которому я сам был жизнью обязан. На Северах случалось… всякое. Он поздно обратился. Почему-то хорошие люди часто стесняются просить о помощи. И Сергей вот тоже… позвонила его жена. Пока выяснил, что да как… карту, данные… согласовал перевод… я должен был сопровождать его, потому что иначе Сергей не дотянул бы. А по приезде – пара дней на стабилизацию состояния и потом операция. Я просил Ангелину подождать. Объяснял. Она все понимала… всего-то и нужна была, неделя-другая.

- Она не стала ждать?

- Не стала. Точнее сперва хотела, но я видел, как её что-то мучит. Грызет. Что какая-то мысль буквально сводит её с ума. А тут еще матушка почуяла перемену. Думаю, сын Ангелины ей доложил… Стала лить в уши патоку… типа, что произошло недопонимание… что все позади… что они семья и надо по-семейному решать проблемы.

Судя по тому, как дернулся Бекшеев, об этой семье я узнаю сегодня кое-что новое.

- И что они не совершат больше подобной ошибки… что… а тут и брат её… вроде как помолвка должна состояться.

- Анатолия?

- Да. И матушка её умоляла не срывать помолвку… я слышал тот разговор. Некрасиво признавать, но мне не нравились эти звонки.

- Подслушивали?

- Подслушивал. В доме сдвоенный телефон. Сделал как-то для удобства, вот и… Ангелина же, как про помолвку услышала, так все, будто… у нее была одна черта. Когда она принимала решение, никто и ничто не могло её сдвинуть… она почему-то уперлась в эту помолвку… - Захар снова вытащил портсигар, посмотрел на него и убрал. – В общем… я уехал. Встретил. Сопроводил… Она не дождалась. Как я узнал, уехала в тот же день, что и я, но вечером… это было обидно. Очень. Оставила письмо… очень извинялась, говорила, что любит, но чтобы начать новую жизнь, нужно разобраться с долгами в старой. И что будет ждать меня.