Сто пятьдесят девятая статья… это же…

Осмотревшись по сторонам, я вдруг понимаю, что мы давно проехали Трибунский район, где находятся все столичные управы имперких служб.

И сейчас мы выезжаем на безлюдную окраину города…

— Я тут забыл поинтересоваться, а в чем меня, собственно, обвиняют?

— А то ты не знаешь, стрижила! — гадко усмехается патлатый.

— Сто пятьдесят девятая статья, часть третья, — поясняет здоровяк. — Мошенничество в крупном размере с использованием служебного положения.

— Ага, сначала нагреют аристо ради красивой жизни, а потом прячутся, как крысы, по помойкам и храмам! — фыркает модник. — О, а вот и наша остановочка…

Откидываясь на сиденье, я обреченно наблюдаю, как служебная карета агентов уголовного сыска въезжает на какую-то безлюдную парковку. Накатывающую вечернюю тьму разгоняет лишь одинокий фонарь.

В самом конце парковки вспыхивают и призывно моргают фары черного внедорожника. В окружении дешевых грязных колымаг он со своей дороговизной и блестящей чистотой выделяется, как благородная овчарка в стае дворняжек.

Когда наша карета останавливается напротив, из внедорожника выбираются трое крупных мужчин в черных тактических костюмах. Патлатый выходит к ним навстречу.

Перебросившись парой фраз, сысковик забирается с одним из мужчин во внедорожник. Спустя пару минут он со счастливой улыбкой возвращается в служебную машину.

Порывшись в кармане пиджака, патлатый бросает на торпеду пухлый конверт и встречается со мной в зеркале насмешливым взглядом.

Выбравшись из-за руля, южанин открывает заднюю дверь и вытаскивает меня наружу.

— Извини, парень, — без особого сочувствия бросает бородач. — Жизнь — это лестница, а ты поставил подножку не тем людям.

Я лишь усмехаюсь в ответ. На словах философ, на деле — обычный продажный чиновник.

Юнона оказывается хитрее, чем я полагал. Вместо признания опороченной чести она заявила о мошенничестве, которым так упорно угрожала. Уверен, уже сегодня заявление заберут.

Аристократка воспользовалась имперским уголовным сыском, точно охотник своей гончей. Ей осталось сделать лишь контрольный выстрел.

Точнее, ее слугам.

Уже второй день подряд и третий за неделю я оказываюсь перед лицом смерти. От этого на меня накатывает странное меланхоличное безразличие.

Может, это все-таки судьба?

Или проверка от богов на вшивость и достоинство?

Как бы там ни было, сейчас мой единственный шанс выжить — это дотянуть пару-тройку часов до конца суток, когда Приказ снова станет доступен. До этого момента суетиться и волноваться бессмысленно.

Как бы я не хвалился тяжелым детством в приюте, но раскидать или хотя бы убежать от троих тренированных цепных псов аристократической родовой гвардии, которые в девяти случаев из десяти бывшие военные и ветераны, мне не под силу.

Надорвусь на самом первом.

Сняв наручники, сысковик наконец передает меня в лапы боевых слуг Лаверн и, не оборачиваясь, уходит.

— Давайте только без этого, — морщусь я при виде кабельных стяжек.

В ответ получаю крепкий удар в живот. Пока пытаюсь отдышаться, мои руки стягивают кабелем, который до крови врезается в кожу.

— Держи свою вонючую пасть закрытой! — рычит мне в ухо один из гвардейцев и рывком, словно я не вешу восемьдесят килограмм, ставит на ноги. — Будешь говорить только, когда разрешит госпожа Юнона!

Ур-р-роды…

Мне остается только стиснуть зубы и молча терпеть, пока эти живодеры грубо обыскивают меня.

Зачем Юноне встречаться со мной?

Представь, что ты — благородная аристократка, которую обидел простолюдин. Серьезно обидел. Не оттоптал в толпе ноги, не подрезал на дороге. Нет, сначала он поставил тебя на колени, накормил белком, а потом раздвинул ноги и накачал по самые яичники.

Плевать, что тебе понравилось и ты кончила под простолюдином. Дважды. Важен сам факт. Простолюдин не может поступать так с аристократкой. Это неписанная истина, базовый устой общества. Что ты сделаешь в такой ситуации?

Унизишь в ответ? Будешь пытать, наслаждаясь криками боли простолюдина? Но тогда получается, ты признаешь, что какой-то простолюдин смог тебя унизить и задеть твое достоинство.

Единственный выход из этой ситуации: тихо и без шума убрать обидчика. Заставить его исчезнуть и забыть о случившемся.

Потому со стороны Лаверн было бы логичным приказать своим людям сразу прикопать меня в пригоре или скормить рыбам в порту. Так зачем они тогда собираются везти меня к ней?

— …страшно… забрали маму… молю… помогите…

Я навостряю уши.

— Вы слышите это?

Гвардейцы замирают и настороженно переглядываются.

Отпихнув одного из них, я вглядываюсь в темноту парковки. Никого. И шепот постепенно стихает…

Верующие молятся Лидеру Культа!

Молитва услышана: Алиса Бессонова

Статус верующего: Испуг, Страх, Обреченность

— Что за…

Я не успеваю толком сообразить, что значат сообщения Системы, как меня разворачивает лицом знакомый боец.

— Я же сказал, чтобы ты держал пасть закрытой! — выплевывает он и заезжает пудовым кулаком мне в челюсть.

— Он вообще живой?

Я возвращаюсь в реальность после пары легких пощечин. Почему голова так раскалывается? Точно, меня же оглушил по дороге один из гвардейцев…

В памяти всплывает храм Берегини, задержание продажными имперскими сысковиками и передача в лапы бойцам родовой гвардии Лаверн.

Вот, кстати, и эти дуболомы, слева направо. Выстроились перед кроватью, как на плацу перед командиром.

Один из них рапартует:

— Он сопротивлялся, так что пришлось применить силу!

— Брехня, — фыркаю я.

Гвардеец стискивает зубы и угрожающе играет желваками.

Виновница моего похищения, Юнона Лаверн, удивленно оборачивается и подходит к кровати.

— Какой же ты наглый и проблемный! — встает в позу аристократка. — Простолюдин должен быть, наоборот, покорным и услужливым, как пес, которым ты и являешься, Домин!

Я оглядываю гладкие голые ножки, осиную талию, упругую грудь с торчащими сквозь тонкую ткань халата сосками и молодое женственное лицо, обрамленное короткими светлыми волосами.

Причина ночных поллюций, лучшая фантазия для вечерней борьбы с одноглазым змеем и просто недосягаемая мечта каждого мужчины-простолюдина.

Проблема в том, что Юнона это прекрасно понимает.

— Лицо попроще сделай, — вздыхаю я. — Аристократка из вассального рода, а взгляд, как у самой императрицы Ольги…

Лаверн успевает только вскинуть от удивления брови, как один из ее телохранителей тут же подлетает к кровати.

Я пытаюсь увернуться, но мои конечности, оказывается, прикованы к кровати наручниками и веревкой!

Блеск…

Оплеуха гвардейца приходится в левое ухо. Кажется, будто мозги лишь чудом не выпрыгивают через правое.

— Ты что делаешь, кретин?! — кричит Юнона, хотя звон в голове упорно пытается ее заглушить. — Я же сказала, чтобы и пальцем его не трогали! Он нужен мне здоровым!

— Прошу прощения, госпожа, но он…

Пока я пытаюсь справиться с пляшущими мухами и заложенным ухом, разошедшаяся аристократка указывает своим охранникам на выход.

— Проваливайте отсюда! Все! Пока вконец его не покалечили!

Понурив головы, бойцы покорно скрываются в коридоре.

— И закажите мне суши, мои любимые! — бросает напоследок Юнона.

— Сделаем, госпожа! — понуро отзываются мужики, после чего раздается щелчок дверного замка.

Пока Юнона выпроваживает слуг, я снова пытаюсь пошевелиться. Бесполезно. Руки прикованы к изголовью кровати стальными браслетами, а ноги и вовсе привязаны бечевкой.

На самом деле, мое положение было бы не таким тревожным, если бы не моя нагота.

Я спешно осматриваюсь. Громадная, квадратов под сто, квартира открытого плана. Классический дизайн, бархатная гостиная, современная кухня с барной стойкой. Все это видно из спальни с открытыми сейчас полупрозрачными шторами.