— В каких кругах?

— В кругах ада, если хотите.

Лаврищев понимающе кивнул:

— Вы и правда, Анастасия-добрая душа. Пишется в одно слово, как название какого-нибудь интернетовского фонда милосердия.

Зарема подошла к краю обрыва и тихо сказала:

— А у вас душа обиженного ребёнка… Мне так кажется.

— Правильно кажется, — грустно улыбнулся следователь. — Только обидел свою душу я сам. Некого винить. Теперь вот нужно её спасать…

— Главное, как я поняла, это начать… Не так ли, Игорь?

— Ильич, — добавил Лаврищев.

— Можно я вас просто Игорем буду называть? Вы не так уж стары для мужчины. Самый расцвет… Толстой Софью и на восьмом десятке так ревновал, что решился на побег из Ясной Поляны…

— Который в его возрасте для него закончился трагически.

— Просто рядовое воспаление лёгких. Его можно было заработать и на катке в Сокольниках. Дело случая…

— Вся наша жизнь — дело случая.

— Да вы — философ, мой дорогой следователь. А от философии до поэзии уже полшага…

— В жизни стихов не писал. Только нудные отчёты для вышестоящего начальства.

— Какие ваши годы, Игорь…

— А какие — ваши?

— Какие ни есть — все мои… Не жалею, не зову, не плачу…

— Есенин?

— Он самый… Мужицкий Пушкин, как сам однажды о себе сказал.

— Почему «мужицкий»? Его и женщины очень любят.

— «Мужицкий» — значит, грубый, не изящный, простонародный.

— Просто народный. Так будет вернее.

Со стороны деревни донеслась музыка.

— Во как в Гуево на поминках гуляют, госпожа писательница! Как у вас дела с сатирическим жанром? Сюда бы Гоголя. Он бы уж точно выдал, как мёртвые души душу живую поминают водкой с пивом нефильтрованным…

Анастасия повернулась к Лаврищеву, сверкнула карими глазами.

— А знаете, Игорь, пойдёмте-ка к Вериному Камню…

— Думаете, вдвоём сдюжим?

— Главное — начать. А там с Божией помощью, глядишь, и сладится… Если с желанием и любовью.

— Вы, Анастасия Зарема, неисправимая оптимистка, — тоже встал с дерева Лаврищев. — В моём положении вы — целебный бальзам для больной души.

— Лишь бы не елей, — улыбнулась Анастасия. — Дайте вашу руку.

Лаврищев протянул писательнице ладонь.

— Тёплая, живая…

— Вы, случайно, не экстрасенс?

— Совершенно случайно — да.

— Тогда, уверен, всё у нас получится. Я в пять лет назад серийного убийцу с помощью экстрасенса Казарян вычислил и обезвредил. Не знаете Казарян Жанну?

Анастасия, не выпуская руки Лаврищева, тихо сказала:

— Настоящих экстрасенсов только я и ещё десять процентов, не считая Казарян, мне совершенно незнакомую личность. Остальные просто притворяются профессионалами. Впрочем, так и в писательском деле. И, наверное, в юриспруденции — тоже.

Через четверть часа они уже были у Вериного Камня. Зарема обняла камень ладонями. Лаврищев хотел было что-то сказать по этому поводу, но Анастасия приложила палец к губам.

— Тсс! — прошептала она. — Не мешайте мне слушать и слышать.

— Камни прошлого молчаливы, — тоже шёпотом ответил Игорь Ильич.

— Вы ошибаетесь, мой милый следователь, — покачала головой Анастасия. — Это гранит, в котором есть и слюда, и кварц… Кварц — это кристалл, который прекрасно записывает информацию…

— И какую же информацию сообщил вам этот уважаемый гранитный валун?

— Тсс! — снова приложила палец к губам писательница. — Он говорит, что много лет назад под этот камень Вера Ивановна Лаврищева положила в жестяной коробочке то самое, о чём она писала в своём завещании…

— Золотой перстень с бриллиантом? — не поверил следователь. — Если бы все мои дела с такой лёгкостью раскрывались, то в СК России нужно брать на работу не профессиональных юристов, а профессиональных экстрасенсов…

— Практика — критерий истины, — возразила Зарема. — Что, исполним волю покойной? До погоста метров пятьсот… Она ведь одна его катила по полю… А нас — двое! Две человеческих силы!

Они долго раскачивали валун, Лаврищев нашёл у дороги обломок оглобли, которую использовал как рычаг. Это сдвинуло камень с мёртвой точки. А когда Верин Камень ответил на их нечеловеческое усердие и нерушимую веру в победу первым пройденным метром, в лучах зааходящего солнца в углублении, где столько лет пролежал Верин Камень, служа путеводной звездой для любого путника, направлявшегося в Гуево, оба увидели коробку. Ржавый металл долго не поддавался, но когда коробка открылась, то из замшевого мешочка, на котором золотыми нитями был вышит двуглавый орёл, символ Российской империи, они извлекли массивный золотой перстень с большим бриллиантом.

— Мать моя женщина! — вырвалось у следователя. — Такого брюлика я даже в музее Госхрана не видел…

Лаврищев нащупал в кармане спички, чиркнул одной — сломалась, достал другую.

— Не волнуйтесь, мы ведь не кур воруем, — пошутила Анастасия.

— Рука моя тверда, — дрожащим голосом ответил Игорь Ильич.

Последняя спичка не подвела. В красно-жёлтом огне сгорающей в светлой ночи спички Лаврищев сумел прочитать надпись, которую ювелир старательно выгравировал внутри кольца — усердие всё превозмогает.

— Налюбовались? — иронично спросила Анастасия, будто речь шла о находке боровика под молодым дубком. — Теперь за работу, везунчик!

Дрожащей рукой следователь засунул пустой замшевый мешочек в карман джинсов, а золотой царский перстень с большим мавстерски обработанным бриллиантом протянул Анастасии.

— Вот, спрячьте у себя… пока, — сказал Лаврищев. — Так, поверьте моему богатому опыту, надёжнее будет.

— Вы меня, Игорь, что — за сейф изволите держать? — иронично спросила Зарема. — У меня в юбке и карманов нет.

— Зато, думаю, есть бюстгалтер, — миролюбиво улыбнулся следователь. — Сейф, конечно, так себе… Но за неимением лучшего, сойдёт.

— А вы наглец, батенька, — в ответ улыбнулась Анастасия и, отвернувшись, спрятала драгоценную находку. — Хранить вечно?

— До востребования.

— Будет сделано, товарищ командир! — приложила руку к голове Зарема.

Игорь Ильич хотел было сказать своё традиционное, что к пустой голове руку не прикладывают, но во время сдержался. Писательница взяла в руки обломок оглобли, которым удалось сдвинуть Верин Камень с «насиженного мечта», в глазах её следователю читалась уверенность и вера в успех их невероятного по дерзости предприятия. Анастасия ловко подсунула свой рычаг под камень, воскликнув театрально-пафосно:

— Ну что? Задача поставлена, за работу, товарищи!

…Только к десяти часам утра, усталые, голодные, но, как раньше писали романисты, счастливые, компаньоны установили Верин Камень на свежей могиле матери Игоря Ильича. Следователь, шатаясь от усталости, перекрестился, глядя на повисшее над дальней посадкой солнце. Потом упал на колени, пачкая светлые брюки могильной глиной, тихо прошептал:

— Мы исполнили, ма, твою последнюю просьбу… Спи теперь спокойно. И пусть наша родная земля тебе пухом будет.

Выйдя из кладбищенских ворот, пошли по следам, оставленным от транспортировки гранитного камушка, к месту, где и начиналась эта неподъёмная на первый взгляд работа.

— Как мы его дотащили до погоста, ума не приложу? — признался Лаврищев.

— С Божией помощью, — ответила Анастасия. — Сами же так говорили в начале этого «исторического изволока». А вот и место, на котором десятилетия простоял Верин Камень, указывая путникам верный курс на райский уголок на южной окраине необъятной России…

Лаврищев иронично хмыкнул:

— Базаров, не говори красиво! Какой такой «райски уголок»? Гуево, что ли? Так этот рай давно потерян…Люди здесь не живут, а скорее доживают свой трудный век, смутное время перемен и время безвременья.