— Вот, душа моя, ты всё ругаешь, ругаешь следователей, а мне ещё ни один следователь ковёр не обоссал. А любимы внук, в свой день рождения, обоссал и нахамил любимому дедушке. Сколько мне ждать от этого террориста извинений, душа моя?

— Товарно-денежные отношения, пришедшие на смену романтическим временам, быстро сделают из него человека, — ответила Екатерина Васильевна.

— Подождём, — кивнул Сигизмунд Павлович. — Только недолго.

Ждать, действительно, пришлось недолго. Не прошло и полгода, как кудрявый сорванец понял, что пятаки, полтинники, рублики не просто набивают чрево глиняной свиньи тяжёлой медью и серебром, они открывают заветную дверцу к удовольствиям в жизни. Удовольствия, рано понял сообразительный Юлик, — это цель любого живого существа, будь то кошка, собачка, морская свинка или человек. Все тянутся к лакомому кусочку, дерутся из-за него, тащат в свой уголок, чтобы, ни с кем не делясь, побыстрее сожрать его и получить — у д о в о л ь с т в и е. Значит, удовольствие, думал он, и есть то человеческое счастье, которое не надо искать. Его можно — купить. А для этого нужны деньги.

В шесть лет от роду он украл у матери шкатулку с золотыми безделушками и пытался сдать её в ломбард. Слава Богу, был вовремя остановлен бдительной сотрудницей ломбарда, которая позвонила в милицию о странном мальчугане «с разными по цвету глазами», который пришёл закладывать золотые женские украшения, пояснив ей, что ему «очень нужны личные деньги, чтобы родились новые деньги». Дед Юлиана Сигизмунд Семионов, тогда ещё действующий директор знаменитой московской бани, воспетой ещё Гиляровским, не чаявший души в своём первом внуке, сказал, что «из этого милого мальчика таки выйдет банкир или даже очень большая шельма». Он был прав. В принципе во все времена это означало одно и то же.

— А у нашего мальчика, — гладя по головке внука, сказал Сигизмунд, — ноготки отнюдь не мягкие… И ты вглядись, вглядись, Катенька, в его глаза. А теперь вспомни портрет твоего прапрадеда Павла Эссена, так бездарно написанный неизвестным гениальным художником. Улавливаешь хоть малейшую схожесть, душа моя?

— Поразительно! — взглянув на плохенько написанный портрет в золотом багете, висевший на самом видном месте, воскликнула Екатерина Васильевна. — Катастрофически похож! Щёки из-за спины видны у мальчика и у Павла Александровича. Тут и без генетической экспертизы всё ясно.

— Гены, душа моя, гены…

— Слава Богу, что против этого наша бесплатная медицина — бессильна, — констатировала бабушка, подкладывая внуку очередной кусок торта. — Ешь, ешь, котик! А то твой отчим совсем заморил тебя своей физкультурой и холодным душем… Душегуб! Одно слово — следователь.

Юлиан рос и поправлялся, как в сказке: не по дням, а по часам.

Бабушка, как она сама выражалась, была «совершенно удовлетворена» богатырским аппетитом внука. И частенько приговаривала:

— Ешь, ешь, котик! Ешь вкусно и с аппетитом. Жизнь даётся один раз, и то случайно. И прожить её нужно, Юлиан, со вкусом.

Старые интеллигенты, белая кость, как могли, спасали от Лаврищева, человека с мягкими ногтями, своего любимого внука. Ужасались, когда он ему, пятилетнему, читал на ночь «Тараса Бульбу», воспитывая в пасынке патриотизм и любовь к родине.

Когда Юлик научился читать сам, Екатерина Васильевна настоятельно рекомендовала внуку изучить биографию своего хотя и далёкого, но вельможного и богатого предка — Павла Александровича Эссена, гвардии капитана Измайловского полка. Архивные материалы, старые газетные вырезки, посвящённые именитому родственнику, Екатерина Васильевна Семионова-Эссен собирала в отдельную папку с двуглавым имперским орлом на кожаном переплёте.

Павел Эссен воспитывался в доме своей набожной и благочестивой тётки. Лет шестнадцати он поступил в Измайловский полк сержантом, а вышел в отставку гвардии капитаном. Он получил порядочное образование на французский манер, был очень начитан, но проводил время в разврате и праздной пустоте. Потом служил при какой-то миссии.[3]

Екатерина Васильевна Семионова-Эссен немногое знала из героической судьбы своего славного предка. Семейная легенда сохранила до потомков Павла Эссена одну очень пикантную подробность из многочисленных приключений гвардии капитана и прирождённого авантюриста. Судьба лишь раз широко улыбнулась Павлу, показав ему при этом свои зубы. Уже после победы Александра I над Наполеоном, бравого капитана срочно вызвали во дворец, к самому императору. Встреча происходила ночью, при полной атмосфере конфиденциальности. Александр I, которому граф Делегард, кому император доверил участие в Венском конгрессе, где решалась судьба мироустройства после победы союзников над Наполеоном, с самой лучше стороны рекомендовал ему своего помощника по дипломатической миссии — гвардии капитана Павла Эссена. «Каково же его главное качество, граф?» — спросил император Делегарда. — «Усердие, Ваше Величество! Усердие…», — ответил граф. Царь помолчал, многозначительно хмыкнул и произнёс: «Усердие всё превозмогает, не так ли, граф?». — «Именно так, Ваше Величество!». Именно граф Делегард в своих опубликованных воспоминаниях донёс до наших дней эту загадочную историю.

… Эссен прибыл во дворец к назначенному ему времени. Ещё с час он ждал императора в тайной комнате, в которой Александр I, упразднивший тайную канцелярию, принимал людей с «особыми поручениями». Во втором часу ночи к нему вышел мужчина, что называется в расцвете сил. Рыжеватый блондин, роста выше среднего, немного сутулый, с улыбкой на прекрасно очерченных устах и с печальными глазами. Эссен знал, что женщины обожали венценосного красавца, но ожидал совсем другого поручения.

— Вольно, вольно, капитан, — устало сказал с той же печальной улыбкой Александр I. — Вы не на плацу… У меня к вам, Павел Александрович, деликатное и очень важное поручение…

— Ваше императорское величество!.. — хриплым от волнения голосом начал было Эссен, но царь поднял руку, не дав излить капитану свои восторженные чувства.

— У нас мало времени, капитан. Вот этот пакет, — он протянул Эссену запечатанный сургучными печатями пакет с бумагами, — вы должны передать Марии Антоновне Нарышкиной. Да так, чтобы ни одна душа об этом не узнала, особенно её муж-рогоносец.

— Ваше императорское величество!.. — приложил руку к сердцу капитан.

— Тайно! — приложил палец к губам император. — Всё нужно сделать в абсолютной тайне от двора и света.

— Сочту за честь умереть за Ваше Величество, но поручение усердно исполню!..

— Ну-ну, голубчик. Умирать как раз и не обязательно. А вот насчёт усердия, это ты хорошо сказал. И пусть тебе о ней не даёт забыть моя императорская награда.

С этими словами Александр I вручил Эссену массивный золотой перстень с большим бриллиантом. На обратной стороне перстня было выгравировано: «УСЕРДИЕ ВСЁ ПРЕВОЗМОГАЕТ».

Граф Делегард писал в своих мемуарах, что в пакете были бумаги, которые делали его любимую внебрачную дочь Софью, богатейшей невестой России. По этим документам Софьи Нарышкиной отходили земли и пятнадцать деревень Курской, десять деревень с крепостными крестьянами Воронежской губерний, большой земельный надел в Малороссии. Софью, плод большой тайной любви Александра I и Марии Антоновны Нарышкиной Дмитрий Нарышкин, знавший, кто является настоящим отцом Софьи, лишил её наследства.

Здесь необходим небольшой исторический экскурс. Современники Александра I знали, как женщины обожали венценосного красавца. Семейная жизнь Александра сложилась несчастливо. Екатерина II, когда Александру едва минуло 16 лет, женила его на 14-летней баденской принцессе Луизе-Марии-Августе, при принятии православия нареченной Елизаветой. «Вот Амур и Психея!» — воскликнула Екатерина, любуясь этими мальчиком и девочкой, которые, думала она, идеально должны были подходить друг другу.