— Нет! — кричит она, зажав рот руками. — Нет, Эроу, пожалуйста!

Острые края впиваются в бока моего языка, и вкус железа заполняет мой рот, но я ничего не чувствую. Ничего, кроме ярости, бурлящей, как огонь, в моих венах. Я вынимаю ножницы изо рта, когда ее плечи начинают дрожать, а глаза расширились от ужаса.

— Тебе нужно, чтобы я доказал свою любовь? — я произношу это слово так, будто оно вызывает у меня отвращение, потому что так оно и есть. — Позволь мне показать тебе, что такое любовь.

Взяв лезвие открытых ножниц, я провожу им по внутренней стороне предплечья, разрывая кожу. Резкая боль заставляет исчезнуть ту мягкую ласку, которая жила там раньше.

Я удовлетворенно вздыхаю, наблюдая, как из открытой раны капает кровь.

— Я выкачаю из себя все, что течет по этим венам, только чтобы доказать это, — процедил я сквозь зубы, прежде чем прижать ее затылок к раненой руке, кровь стекает на шею и падает на грудь.

Я прижимаю наши лбы друг к другу, наши глаза выравниваются, чтобы она могла физически ощутить мою правду, изливающуюся из моей души.

— Я готов истечь кровью ради тебя, Брайони. Я, блять, убью любого, чтобы ты могла жить. Я убью тебя, если понадобится, только чтобы последовать за тобой в могилу, чтобы ты знала, до каких глубин я опущусь, чтобы показать, что не могу, мать твою, выжить без тебя. Я бы саботировал каждый аспект твоей привилегированной, фальшивой жизни, пока ты не поймешь, что можешь быть лучшей только со мной рядом. Я бы никогда не остановился.

Это токсично. Это извращенно. Это единственная версия любви, которую я могу предложить ей, как монстр, в которого я превратился.

— Мне жаль. — Она вдыхает, а ее запаниковавшие глаза изучают рану. — Мне так жаль. Прости меня. Прости меня, Эроу. П-пожалуйста. Мне это не нужно. Мне не нужно это слово, — быстро произносит она, пытаясь успокоиться сама и успокаивая меня. — Все, что ты мне дашь, я возьму. Они не такие, как мы, — тихо бормочет она, глядя мне в глаза. — Они не такие, как мы.

Я стою, задыхаясь, пока ярость прошлого не утихает, пока, наконец, красная пелена в глазах не рассеивается, и я не вижу перед собой ничего, кроме нее.

Моя Брайони.

Моя роза.

Ее понимание любви полностью отличается от моего. Ее линза, через которую она видит окружающий мир, на мой взгляд, искажена. Но для нее моя линза — прямое отражение боли, которую мне еще предстоит преодолеть.

— Некоторые назвали бы меня сломленным, — снова говорю я с безразличием. — Но я никогда не знал ничего другого, кроме комфорта моих осколков.

Она сглатывает, и я изучаю, как дергается ее горло, прежде чем мой взгляд падает на эти сочные розовые губы. Ее дыхание срывается с них, медленное и ровное, ее сердце практически ощутимо в груди. Сильный, гулкий ритм, успокаивающий своей мощью.

— Я просто знаю… — спокойно говорит она, поднимая подбородок, чтобы встретить мой взгляд, и в ее глазах пляшет уверенность в словах, которые она собирается произнести. — Я просто знаю, что только я могу забрать это.

Забрать.

Брайони давит и давит. Она всегда так делала. Именно благодаря этому она попала в поле зрения мужчин, которые не смогли ее укротить. Границы — это не то, что эта некогда защищенная женщина понимает или даже хочет понимать. Это единственное, чего они не смогли у нее отнять. Ее способность бороться и пробивать себе путь к вершине любой горы или препятствия, поставленного перед ней. Даже если это препятствие — мое отражение. Мои демоны. Именно это изначально привлекло меня в ней. Кто бы мог подумать, что она станет источником моей собственной расплаты?

Ее рука осторожно находит место над перевернутым распятием, прикрывающим мои ребра. Она вонзает ногти в мою плоть, осознав, что прикосновение было мягким. Вены у меня в паху наливаются кровью, когда я вдыхаю ее восхитительный аромат, а наши лбы все еще прижаты друг к другу в почти болезненном объятии.

Она сжимает челюсть, когда ее мысли зацикливаются на чем-то. Возможно, на словах о печальном прошлом маленького мальчика. Безумный гнев ощущается сквозь напряжение в густом воздухе, когда ее ногти царапают поверхность татуировки, а рука движется дальше на юг.

— Ты, Эроу, горло, из которого я могу кричать, — шепчет она, в ее непоколебимом тоне чувствуется сила вековых богинь, а ее рука захватывает край моего полотенца, натягивая его под разрезами моего татуированного живота. — Но я — те глаза, через которые ты, наконец, увидишь свою ценность.

44. Абстрактная любовь

— Скажи мне, — бормочу я, сбрасывая с себя полотенце, на влажную кожу которого все еще налипают капельки воды.

Я сползаю спиной по стене, пока моя задница не упирается в пятки босых ног. Стягиваю полотенце с его талии, и оно падает на пол, а он упирается ладонями в стену.

— Брайони, — говорит он, задыхаясь, с опаской в голосе.

— Скажи мне, что он взял, чтобы я могла вернуть все обратно, — шепчу я, обдавая его дыханием, прежде чем мой язык вырывается, чтобы лизнуть свежевымытую кожу.

Хриплый стон едва вырывается из его горла, прежде чем он сглатывает и выпрямляется на пятках.

Его член увеличивается в длину, а пылающие глаза смотрят на меня. В его взгляде сквозит гнев, и я понимаю, что то, что я собираюсь сделать, может быть опасным. Однако с тех пор как я познакомилась с Эроу, я привыкла жить в опасности.

Осторожные пальцы скользят по передней поверхности его разделенных бедер, перебирая толстые нити мышц, когда он застывает в своей позе.

— Я хочу все это. Я хочу все вернуть, Эроу, — говорю я, приближая свои руки к его мужскому достоинству. — Всего тебя. Теперь ты мой, разве ты не видишь?

Мои пальцы встречаются с основанием его члена и медленно обхватывают его твердую длину. Он скрежещет зубами, глядя вниз сквозь свисающие на лоб чернильные волосы, а его бедра подаются вперед навстречу моим прикосновениям. Одной рукой я медленно вращаю запястье, массируя его длину, а другой — упираюсь в нижнюю часть его живота, напряженного и подтянутого, с легкой проседью темных волос, кричащих о мужской сущности.

Его рука появляется из ниоткуда и грубо сжимает мое запястье, прижимая меня к себе, и я задыхаюсь. Мои ресницы трепещут, когда я смотрю на него сверху. Мышцы на его шее напряжены, темные глаза смотрят на меня, прежде чем он ослабляет хватку и делает глубокий вдох, полностью отпуская мое запястье.

Снова наклонившись вперед, я нежно целую его бедро, а затем облизываю это место, не сводя с него неуверенного взгляда. Нежные прикосновения и поцелуи даются ему с трудом. Он жаждет ощутить, как мои зубы погружаются в его плоть, жаждет, чтобы мои ногти царапали поверхность, чтобы я гладила его сильно и быстро, но я этого не делаю.

— Брай… — предостерегает он, глядя на мою ладонь, мягко обхватывающую его, осыпающую поцелуями крупные вены на нижней части живота, притягивая всю кровь от тела к его налитому члену.

Он настороженно наблюдает за тем, как я медленно поднимаюсь на ноги, оставляя дорожку поцелуев вдоль его вздымающегося живота и груди. Я провожу языком по его соску, когда с его члена на мой большой палец стекает струйка спермы. Он скрежещет задними зубами, тяжело дыша через ноздри, потому что ему ненавистно ощущение наслаждения тем, с чем он боролся всю свою жизнь.

— Посмотри на меня, — заявляю я.

Он снова поднимает глаза на меня. Под поверхностью стены, которую он держит, скрывается паника. Взгляд дикого, мучительного гнева, вызванного прошлым насилием, которое должно было сломить его. Еще одно лицо на моем месте.

— Это я. Только я. Я и ты, — продолжаю я, нежно проводя ладонью по его бархатистой коже, испещренной гневными венами, и покрывая нежными поцелуями его покрытую шрамами грудь. — Ты и я. Только мы. Эроу и его Брайони.

Пульс бьется у него на шее, а я продолжаю осыпать мягкими поцелуями его испещренное чернилами горло и провожу рукой по его стволу до проколотой головки. Мой большой палец проходит по головке, пальцы обхватывают вершину, щелкая по пирсингу, на котором я стала зацикливаться, когда его рот приоткрывается, а руки снова прижимаются к стене позади меня.