— Я… я, наверное, проспала, — извиняюще говорю я, удивляясь своему сну, который мог быть или не быть под наблюдением. — Это не займет у меня много времени.

Заплетая волосы, я иду в свою комнату, чтобы взять ожерелье с крестиком с тумбочки. Это подарок моего отца на моё шестнадцатилетие, в честь моего воздержания. Я одеваю свою клетчатую зеленую юбку, черные чулки под неё и белую рубашку на пуговицах с гербом Академии Завета на груди. Затем влезаю в свои черные мартинсы Mary Jane и беру рюкзак.

Барет нетерпеливо ждет внизу, уткнувшись носом в книгу, когда я наконец спускаюсь по лестнице.

— Есть ли сегодня новости от мамы и папы?

— Нет, Брай, — отвечает он с очередным стоном. — Звонки приходят не так часто, когда ты пытаешься залечь на дно.

Должно быть, мои плечи слегка опустились, потому что раздражение на его лице спало. Он закрывает книгу и идет вперед, ставит её обратно на камин, а затем поворачивается ко мне лицом.

— То, что они делают, гораздо важнее, чем церемония Индукции. Мы должны видеть более великую картину Божью. Распространять слово Господа среди людей, которым недоступна Его слава, — он драматически разводит руки перед собой, как бы представляя себе эту сцену. — Миссионерская работа заставляет мир крутиться.

— Если бы только отец мог слышать тебя сейчас, — говорю я, подталкивая его руку, когда он смеется. — Он бы так гордился тобой.

— Что? — спрашивает он. — Я также свят, что и их семя. И, боже, ты бы знала, сколько они дрочат, — он бросает мне хитрую ухмылку.

— Ты отвратителен, — я проталкиваюсь мимо него, выходя на крыльцо. — И мерзок, — добавляю я для убедительности.

Барет слишком умен для своего собственного блага. Он хорошо подыгрывает системе. Изображая доброго христианского сына в церкви, изучая медицину в колледже, он находит новые и творческие способы нарушить обет безбрачия, не нарушая его на самом деле. Он всегда жил на задворках нашей веры, используя свой ум, чтобы довести фасад до совершенства.

— Я тебя умоляю, — он насмехается, следуя за мной. — Ты просто злишься, потому что Сэйнт всё ещё отказывается ухаживать за тобой. Темное пятно осуждения? Разве не так он теперь тебя называет?

— Серьезно? — я поворачиваюсь к нему лицом, и он почти наталкивается на меня. — Теперь и ты туда же?

— Успокойся, Брайони. Он просто дразнится. Разве ты не слышала? Парни, которые намеренно грубят, делают это с определенной целью. Мне кажется, в Академии Завета тебя забыли научить, что у мальчиков есть такие штуки, которые называются гормонами. Точнее, тестостерон. Он заставляет их делать странные вещи, — он резко вздрагивает.

— Только не вздумай тут резко быть голосом науки, Барет, — предупреждаю я дразнящим тоном, когда он боком проходит мимо меня к машине. — Епископу Колдуэллу это не понравится. Иисус творит через нас. Иисус побеждает греховную человеческую природу, которую мы всегда должны были преодолеть, — я пересказываю, используя его собственные слова.

— Преодолей это, — говорит он, делая непристойный жест, который я даже не понимаю.

Я качаю головой на своего безнадежного брата, запрыгиваю в его машину, и он выезжает из подъездной дорожки. Медленно мы отъезжаем от нашего идеального маленького дома, едем по нашей идеальной маленькой улице, направляясь на мою слишком важную церемонию Индукции.

Возможно, мои родители и не смогут поддержать меня из-за своих важных христианских обязанностей, но я не могу удержаться от любопытства, чтобы не поинтересоваться, сделает ли это кое-кто другой.

2. Индукция

Я подхожу к краю алтаря, вдыхая свежий аромат тлеющих благовоний, держа подбородок высоко поднятым, готовая идти вперёд. Глубокие гармонические отголоски хора на балконе резонируют в моей груди, наполняя полую церковь призрачной вибрацией.

Мои ладони вспотели, и я прижимаю их к длинной чёрной мантии, пока епископ заканчивает читать клятву студента, стоящего передо мной.

— Во имя Его ты рожден свыше, Майкл. Да будет воля Божья, — произносит он, совершая перед собой крестное знамение.

Он подводит Майкла к большой купели, где его ожидает диакон². Диакон делает шаг вперед и берет его за руку, проводя его по четырем ступеням в воду глубиной по пояс. Майкл скрещивает руки на груди, прежде чем диакон берет его за предплечья и быстро толкает его под воду.

Проходят секунды, пока он держит его под водой. В конце концов Майкл начинает брыкаться и биться в ванне, пытаясь подняться на поверхность. Губы епископа растягиваются в ехидной ухмылке, когда он свидетельствует о том, что дьявол покидает земное существо Майкла через насильственные попытки всплыть на поверхность.

Прихожане в молчаливом изумлении наблюдают за тем, как эхо борьбы разносится по сводчатым потолкам, устремив взоры на сцену, словно ожидая, что сам Христос предстанет перед нами во время своего второго пришествия.

Я задерживаю дыхание, с тревогой перекатывая крестик на своем ожерелье между большим и указательным пальцами, наблюдая за борьбой. В тот момент, когда тело Майкла ослабевает в его руках, диакон поднимает его обратно на воздух, и он вздыхает, глотая кислород в легкие, его глаза расширены, а рот приоткрыт. Его мать всхлипывает в толпе зрителей в тёмном соборе, но её успокаивает муж, который с гордостью смотрит на сына.

В нашей небольшой общине только потомки выдающихся членов церкви могут быть приняты в число Magnus Princeps, лидеров следующего поколения евангельских пастырей, претендующих на желанный титул епископа. Только через многочасовое изучение древнего слова и исповедание Христа как нашего Господа и Спасителя можно действительно достичь этого желанного статуса. В моей возрастной группе нас трое. Майкл Донован, я и Сэйнт Вествуд.

Последний из нас решил не присутствовать сегодня. Его семья не посчитала нужным, чтобы он принимал столь престижную награду вместе с женщиной, и потребовала, чтобы он получил свою собственную церемонию.

По мнению Вествудов, предназначение женщины заключается не в том, чтобы быть лидером, а в том, чтобы быть самой лучшей последовательницей. Лучшей овцой в стаде. Тихой, обязанной угождать и подчиняться пастуху на основании слова Христа.

К счастью, мой ум и решительность позволили мне занять место на сцене. Место заслуженное, по словам моей семьи, гордых членов Церкви Завета на протяжении веков. До тех пор, пока я продолжала искать Христа, преподавая Его Слово массам, я никогда не могла сбиться с пути. Эта честь принадлежала мне, и моя семья с облегчением увидела, что в церкви наметился некоторый прогресс, и она даже приняла и позволила женщине занимать такой статус.

Я делаю свой первый шаг к алтарю, приближаясь к епископу Колдуэллу, ожидая моих клятв и церемониального очищения с гордостью в сердце.

Оглянувшись, я вижу Барета на дальней скамье, наблюдающего за происходящим вместе с некоторыми из наших сверстников с гордой ухмылкой на лице. Мия сидит в нескольких рядах позади него, вместе со своей семьей, и взволнованно наблюдает за происходящим.

Я глубоко вдыхаю и выпускаю воздух, когда начинаю произносить клятву. На полпути произнесения клятвы, тень проносится по заднему проходу церкви, требуя моего внимания.

Пытаясь сохранить сосредоточенность, я продолжаю произносить клятву, пока призрак в тени снова не мелькает в уголке моего глаза. Любопытство берет верх, и мой взгляд переводится на знак выхода возле задней двери, а слова застревают у меня в груди.

Стоя там между каменными колоннами, очертания человека скрываются под тенью балкона. Всё моё тело заполняется тревогой, волосы поднимаются на затылке дыбом, пока я гадаю, он ли это. Он стоит спиной к алтарю, но я вижу его долговязое телосложение под черным плащом, который доходит ему ниже колен. Капюшон плаща надвинут на голову, он стоит, прислонившись к колонне, спиной к остальным прихожанам и лицом к дверям, ведущим к выходу, будто событие, свидетелем которого он является, находится вовсе не позади него. Мой взгляд снова падает на епископа Колдуэлла, когда я продолжаю произносить клятву.