Я знаю, что выгляжу безумно. Из-за слез мое лицо выглядит как раскрасневшееся месиво, а слюна проливается на сухую траву и грязь подо мной, когда мое горло пытается изгнать торчащий в нем предмет.

Он смотрит на меня сверху вниз, глаза полностью расширены, наполнены первобытной болезнью, кровь капает из его носа на полные губы. Я чувствую, как она проливается на мой лоб, и морщусь, когда капля крови попадает мне под бровь.

Этот его взгляд — дикий и неприрученный, сырой и безжалостный. Он делает меня ненасытной для него. Моя киска спазмирует, а в шортах собирается влага в предвкушении того, как он будет наказывать меня.

Мы токсичны. Моя кровь заражена той же больной любовью, что и его ко мне. Мы жаждем этой болезни. Боли, пыток, одержимости, издевательств, издевательств, господства, подчинения.

Между нами всегда идет война. Битва, от которой веет страстью и скрытой похотью. Наши тела воспламеняются, пока мы не соединимся и не станем снова собой, найдя место, которое принадлежит только нам. Пожар.

Он несет меня на плече, провожая обратно в хижину. Домик, в котором мы живем вместе уже неделю.

Вот чем мы занимаемся. Мы тренируемся. Мы сражаемся. Мы трахаемся.

Опустив меня на край кровати, мои запястья крепко сжимают веревку, нащупывая выход.

Я беззвучно задыхаюсь от силиконового члена, заполняющего мой рот и касающегося задней стенки горла. Мои глаза плотно закрываются, слезы текут по щекам, безмолвно умоляя снять его.

Он приучил меня к принимать его глубоко в свое горло своими собственными садистскими способами, наказывая меня кляпом в виде члена всякий раз, когда я проигрываю игру.

Он переворачивает меня на колени, ноги поджимает под себя, грудь выпячивает в знак неповиновения.

— Пришло время настоящему члену трахнуть это красивое горлышко, — говорит он, осторожно беря меня за подбородок и разглядывая беспорядок перед собой, когда слюна скапливается на моей груди, обтянутой белой майкой. Его рука проходит по моему подбородку, нежно поглаживая горло, где я снова пытаюсь сглотнуть.

— Разве не этого ты жаждешь? Невозможность использовать свой голос? Чтобы мужчины заставляли тебя молчать и использовали как секс-игрушку, которой ты являешься?

Темные глаза смотрят на меня, прежде чем он поднимает мою футболку, позволяя груди выскочить из майки. Его ладони скользят по мягкой плоти обеих грудей, а большой палец проводит по затвердевшему острию левого соска. Его челюсть сжимается.

— Я проколю их, — заявляет он, и мой лоб морщится, когда его большие пальцы играют с обоими сосками. Он крутит их между большим и указательным пальцами, перекатывая чувствительную плоть, посылая волны электрического тока между моих ног. — Как красиво, Брайони. То, как ты выросла.

Из моего горла вырывается приглушенное хныканье.

— Я наблюдал, как ты расцветаешь, — говорит он, его руки держат мою грудь, пока он изучает ее сквозь взъерошенные локоны, частично свисающие ему на глаза. — Я видел, как ты расцветаешь, превращаясь в эту женщину. — Из его горла вырывается стон. — Я не мог больше ждать. Тебе исполнилось восемнадцать. Я должен был прикоснуться к тебе. Я должен был трахнуть тебя, — говорит он мягко, почти про себя, пока мой клитор болит от его желания.

Восемнадцать. Не двадцать, как мне говорили. Неделю назад Эроу открыл ящик Пандоры, раскрыв секреты, о которых мне твердили всю жизнь. Что делать, когда видишь доказательство того, что твои родители на самом деле не твои родители? Мой брат на самом деле не был моим братом. Дата и место моего рождения даже не были точными.

Они манипулировали всем ради семьи, которая не могла больше зачать ребенка. Брайан и Синтия Стрейт жили в своей собственной лжи. Я оказалась сиротой. Ребенком, пришедшим в этот мир как ошибка. Пятно, как и Эроу. Два бродяги, брошенные в пыли учреждения, где им не было места. Один с надеждой на шанс под одеялом лжи, другой — не столь удачливый.

Они научили меня прощению. Они научили меня правде. Любви. Праведности. Доброте. Ведь Бог есть. Он должен быть. Я верю в этот факт, и никто не может отнять его у меня. Во что я не верю сейчас, так это в людей. Дикари самого худшего сорта, которые окружают нас настоящими масками обмана.

Он срывает кляп с моей головы, и волосы падают мне на лицо, а я задыхаюсь. Без предупреждения он застегивает на моей шее черный ошейник с кольцом прямо на горле, соединенный с цепью.

За этой запертой дверью у этого мужчины множество игрушек и ограничителей, созданных для удовольствия и боли. Два основных измерения эмоций, которые сливаются в прекрасную симфонию, когда наша музыка сталкивается.

Я смотрю на него, вызывающе, но послушно. Голая грудь Эроу покрыта шрамами и татуировками его собственного неповиновения. Наклонив голову в сторону, я наблюдаю, как его язык скользит по зубам в возбуждении и предвкушении, оглядывая свою добычу, которую он уверен, что завоюет.

Он расстегивает джинсы, освобождаясь от остальной одежды, а затем сжимает в кулаке основание своего толстого эрегированного члена, ладонью проводя по его длине передо мной.

Я наблюдаю за тем, как он проводит пальцами по кончику, щелкая большим пальцем по пирсингу, отчаянно желая ощутить это трение о мой центр, по которому стекает его вода. Я жажду ощутить, как пирсинг снова проводит по моему голодному клитору.

— Я собираюсь проколоть эти сиськи и приковать тебя к моему члену. — Он гордо ухмыляется этой мысли, поглаживая себя по толстым, скульптурным квадрицепсам. — Посмотрю, как ты будешь ползать по полу подо мной, ведомая никем иным, как твоим новым богом. — Он покачивает своим членом.

— Ты не будешь прокалывать мои соски, — отвечаю я, наконец обретя голос.

Эроу хватает цепочку, соединенную с кольцом на моей шее, и дергает ее вперед, заставляя меня задохнуться.

— Я не спрашивал твоего мнения, — рычит он. — А теперь ложись на живот и открой для меня рот.

— Но… — протестую я, показывая свои связанные руки в надежде на хоть какую-то отсрочку.

— Веревки останутся, — просто отвечает он.

Я стону.

— Я ненавижу тебя.

— Ничего страшного, — говорит он, переступая одной ногой через цепь и отводя ее за спину рукой. — Главное, чтобы ты мне доверяла.

Я смотрю на него, когда он снова натягивает поводок, притягивая мою шею к себе.

— Ты ведь доверяешь, да? — мягко спрашивает он, опуская руку с членом и нежно поглаживая меня по щеке. — Доверяешь мне?

Я сглатываю, поднимая на него глаза. Этот вопрос стал для меня простым после того, как он открыл мне все. Тяготы своего измученного прошлого, правду о мужчинах, которые пытались сбить меня с пути.

Я принимаю этого человека таким, какой он есть.

Тем, кем они заставили его стать.

— Всем своим существом, — уверенно отвечаю я.

39. Мы выше этого

Он медленно ухмыляется и проводит большим пальцем по моей скуле, а затем отводит руку назад и бьет меня по лицу. Не сильно, но достаточно ощутимо, чтобы отбросить мое лицо в сторону и оставить легкое жжение.

— Хорошая девочка.

Я практически хнычу от его похвалы, прежде чем он вводит свой член мне в рот. Он позволяет мне двигать шеей, пока он стоит на месте, и я смачиваю его, облизывая проколотый кончик, а затем беру в рот всю его налитую длину. Я заглатываю столько, сколько могу, задерживая его в глубине горла, пока мне не требуется отстраниться, чтобы отдышаться.

— Черт, вот так, — говорит он, хватаясь за волосы на моей макушке и снова заставляя себя глубоко войти.

Он держит поводок рукой за спиной и тянет его, наращивая темп, пока меня буквально не тянет вперед, чтобы я заглотила его член, и он эффективно трахает мое горло.

— Заглоти свой член, шлюха, — требует он. Я стону рядом с ним, слова такие мерзкие, унизительные и слишком привлекательные для покорной куклы, в которую я превратилась. — Прими свое наказание.