Он поворачивает голову ко мне, на его измазанном сажей лице самая безумная ухмылка, которую я когда-либо видела. По какой-то причине при таком освещении он кажется знакомым. Он мне кого-то напоминает. Но кого?

Он шантажировал меня, заставил нуждаться в нём. Это самая болезненная форма одержимости. Он манипулировал мной, заставив полагаться только на него и только на него одного в вопросах моей безопасности, защиты и сохранения целостности моей репутации.

Ярость нарастает в моей груди, когда всё это складывается воедино, моё сердце бешено колотится, в то время как теснота украденного джипа начинает давить на меня. Ногти впиваются в мои липкие ладони, когда гнев от предательства обжигает.

— Не волнуйся, малышка, — воркует он глубоким хрипловатым голосом, его рука находит верхнюю часть моего бедра. Пальцы скользят под подол униформы, которая кричит о невинности, вжимаясь в мою молочно-белую плоть черной кожей его перчатки. — Я помолюсь за тебя, — заканчивает он насмешливым тоном, прежде чем его улыбка расширяется в сторону гравийной дороги, и острые кончики его клыков сияют в своем восхитительном ужасе.

Я хватаюсь за его безымянный палец, лежащий у меня на коленях, и сгибаю его в сторону так сильно, как только могу, под его перчаткой, слыша при этом треск или какой-то хлопающий звук.

— Блять! — ругается он, быстро убирая руку с моих колен и осторожно снимая перчатку. Он поднимает руку перед своими горящими глазами, рассматривая палец, который теперь согнут под совершенно неестественным углом, и наверняка сломан на кончике.

Он хихикает про себя.

— Ты грязная сука, — говорит он, уставившись на свой палец с неотразимо красивой улыбкой.

Это странно. Он наслаждается болью, которую я причиняю ему. Я пользуюсь возможностью, чтобы скользнуть рукой к пряжке ремня безопасности, но его глаза тут же устремляются на меня.

— Нет, — резко приказывает он. — Даже не думай…

Прежде чем он успевает закончить предложение, я отстегиваю ремень безопасности, отпираю дверь и распахиваю её.

Гравий царапает мой бок, когда я с глухим стуком ударяюсь о землю. У меня перехватывает, а от падения наверняка появятся синяки на ребрах. Джип резко останавливается, поднимая за собой облако пыли.

Оттолкнувшись от земли, я устремляюсь в ближайший лес, бегу так быстро, как только позволяют мои израненные маленькие ножки. Куда я направляюсь, я понятия не имею. Я могла бы сказать вам, что в ужасе от этого человека, но правда заключается в том, что кровь течет по моим венам в таком диком темпе из-за него.

Я не убегаю от Эроу. Мне никогда бы не удалось далеко от него убежать. Я знаю, что он никогда не остановится. Он неутомим в своей миссии сделать меня своей, и втайне я восхищаюсь этим. Его своеобразная одержимость положила начало моей собственной.

Я убегаю от идеи о себе. Старом, добром, наивном, сморщенном бутоне, которым была ищущая свою правду Брайони. Девушка, которая стала женщиной благодаря мужчине, который подталкивал её всеми способами, которых она не подозревала, что желала.

33. Уничтожающие души

Она сломала мне гребаный палец, и кровь мгновенно прилила к паху.

Как будто это не было моей нормой. Я практически всё время был возбужден с тех пор, как начал изучать её. Наблюдать за ней, выжидать, чтобы, наконец, напасть… Я не могу этого не видеть. Я не могу этого не чувствовать. Она обладает уникальным ароматом, которым мой язык перманентно одержим. Я жажду его так же, как христиане жаждут крови Христа. Он исцеляет. Он искупляет. Я бы с радостью облизал её, проглотил всё, что есть в Брайони, чтобы искупить все грехи, которые я совершил в этой жизни и в следующей.

Моей дерзкой маленькой сучке нравится причинять мне боль, и ей совершенно не повезло, что её маленькие выходки только ещё больше заводят меня. Я быстро вправляю палец, прежде чем обогнуть машину в поисках её.

Она бежит так, словно хочет, чтобы я её поймал. Как будто мысль о том, что я буду охотиться на неё, пробуждает первобытное животное в глубине её существа. Этот животный порыв, в котором так архаично проявляется наша реакция борьбы или бегства⁹.

Продираясь сквозь густые заросли, она пытается увеличить дистанцию между нами, оглядываясь назад, в то время как волосы бьют её по лицу. Спотыкаясь о собственные ноги, она оступается, её лодыжки запутываются в каком-то кустарнике. Падая на бок, её юбка задирается вверх по бедру, обнажая край её кремовой, невинной плоти.

Мои губы приподнимаются, пока я делаю ещё несколько больших шагов, чтобы добраться до неё, погоня заставляет мою кровь кипеть от вожделения и ненасытного возбуждения, моё сердце бешено колотится в предвкушении моей добычи.

Её грудь вздымается под белой блузкой на пуговицах, как по мне, её грудь недостаточно видна. Мускул на моей шее дергается, когда я представляю всё то мерзкое дерьмо, которое собираюсь сделать с этой маленькой куколкой, когда поймаю её.

Я мог бы легко догнать её, но наблюдать, как она спотыкается и падает передо мной, оглядываясь через плечо с чистым и абсолютным ужасом, исходящим из этих ангельских глаз, гораздо более захватывающе.

Её рука скользит по коре ближайшего дерева, и я бросаю в него нож. Вращаясь рядом с её головой, он вонзается в дерево, разбрасывая щепки от прямого попадания. Она хватается за голову там, где он пролетел мимо её волос, прежде чем повернуться и посмотреть на меня, её глаза сузились от отвращения и неверия.

Я бросаю ещё один нож в то же дерево с другой стороны её головы. Она кричит от страха, когда он вонзается ближе к её уху, чем в прошлый раз, её мышцы напрягаются, а спина сталкивается с атакуемой корой. Я топчу оставшиеся кусты, начиная сокращать расстояние между нами.

Её легкие работают с максимальной скоростью, пока она безучастно смотрит на дерево.

— Закончила бегать, куколка? — спрашиваю я, вытаскивая ещё один нож из сумки, висящей у меня на груди, а после швыряю его в дерево прямо над её головой, и она напрягается, ножи очерчивают её силуэт.

Она сжимает рукоять ножа, воткнутого в кору, успешно вытаскивая его из дерева, прежде чем снова начать бежать. Но мне уже надоела охота, и я готов полакомиться своим деликатесом в уединенных пределах моего леса, окружающего нас.

Быстро догоняя её, я валю её на земле, используя вес своего тела, чтобы прижать её сопротивляющееся тело к почве под ней. Грязь взлетает вверх, в то время как она пытается ухватиться за палки и сухую траву рядом с собой, стараясь выбраться. Нож теперь просто вне пределов досягаемости.

Она думает, что готова, но теряет контроль над своим ножом? Даже близко нет. Не настолько, насколько мне нужно, чтобы он была подготовлена.

Я прижимаюсь бедрами к изгибу её сладкой, округлой попки, хватаясь за волосы на затылке, чтобы приподнять её голову. Она задыхается от ужаса, но я знаю по выражению её расширенных зрачков, что это возбуждает её гораздо больше, чем она готова признать.

— О, милая Брайони, — шепчу я, ещё сильнее запрокидывая её голову. — Я мечтал о том дне, когда смогу оттрахать тебя, пока твоё милое личико будет вдавлено в грязь.

Низкий, сдавленный стон вырывается из её горла, когда она всхлипывает.

— Но сначала, — говорю я, выставляя предплечье перед её лицом, демонстрируя порез, который я получил в исповедальне. — Ты залечишь рану, которую сделала.

Её кожа на шее раскраснелась, и влажный пот покрывает её гладким блеском, в то время как черные пряди волос в беспорядке свисают перед её лицом. Её язык высовывается изо рта в тот момент, когда она облизывает рану. Мой член поднимается при виде этого зрелища, от прикосновений её теплого, влажного языка к своей коже, пока я крепко закрываю глаза, прижимаясь своей эрекцией к изгибу её задницы, устраивая ее между её ягодиц.

Мои яйца снова напрягаются, тугие и болезненно твердые, как будто я не кончал в неё совсем недавно. Но это то, что этот ангел делает со мной. Она отдает мне своих демонов и, наивно полагая, что я буду единственным, кто сможет изгнать их из неё, находит способ ещё больше провоцировать моё насилие.