Используя сперму, я рисую знак креста на её лбу.

— Во имя Эроу, твоего нового Бога, я крещу тебя, Брайони Стрейт, — я беру остаток и вытираю им её губы, пока она смотрит на меня в ужасе неверия. — Твоя новая жизнь начинается сейчас.

Она отдёргивает голову от меня, и её свирепый взгляд мгновенно заменяет былую невинность.

— Да как ты смеешь! — выплевывает она на меня, двигаясь, чтобы встать.

Я улыбаюсь про себя, наблюдая, как она срывает ремень со своей шеи. Я знал, что сейчас последуют её отрицание и сожаление. Она бросает его в меня, попадая в грудь, и я ловлю его одной рукой. Наблюдаю, как она надевает бретельки платья назад на плечи, прикрывая покрытую слюной грудь. Взявшись за низ платья, она поднимает его, чтобы вытереть лицо.

Бросив ремень, я направляюсь к ней. Когда я хватаюсь за её шею, она роняет край платья, отступая назад к столу, пока не натыкается на него, присев на край.

— Не смей тратить её впустую, — рычу я. — Ты научишься брать всё, что я тебе даю. Наслаждаться этим, пока не будешь чувствовать, что тебе нужно больше. Ты будешь жаждать меня, Брайони. Запомни мои слова.

Её ноздри раздуваются, в то время как я стою над ней. Я очищаю её лицо своими пальцами, медленно поднося их к её рту, чтобы она слизала с них всё до последней капли. Она неохотно подчиняется, сглатывая, когда из её горла вырывается хныканье, пока я убираю с её кожи всё, что могу.

Что-то в опасности моего присутствия, заставляющего её наслаждаться тем, что она всю жизнь училась отрицать, возбуждает её до глубины души. Это прекрасно.

Я больной. Я извращенец. Я точно в заднице. Но я не знаю другого пути. Брайони научится жить в моём мире, получая удовольствие от боли и унижения, пока не признает свои слабости. Я заключу её в её новую жизнь в качестве моего партнера в этой больной игре искупления.

Наклонившись вперед, моя маска трется о бок её лица, я хочу ещё раз вдохнуть её запах, прежде чем я уйду. Моя.

— Иди, приведи себя в порядок, — наставляю я её на ухо. — Но губы оставь нетронутыми.

Я отодвигаюсь назад, снова оказываясь лицом к лицу с ней, обе мои руки скользят вверх, чтобы коснуться её челюсти. Её глаза сужаются в замешательстве.

— Будь моей хорошей девочкой и поцелуй своего принца сегодня вечером с моей спермой, всё ещё покрывающей твои губы.

Дав ей мягкий шлепок по щеке, я поворачиваюсь, хватаю свой ремень, прежде чем закрепить его на месте. Она сглатывает, дрожа, когда дыхание покидает её губы. Потянувшись за ней, я беру со стола манильский конверт и засовываю его в пояс за спиной. Направляюсь к двери, застегивая оставшиеся пуговицы на рубашке, пока её глаза следят за мной.

— Сделай это, Брайони, — говорю я сурово, поправляя рубашку, прежде чем заправить её. — Или… увидишь, что случится, если ты этого не сделаешь.

С этим я поворачиваю замок, открываю дверь и оставляю мою измазанную, грязную куколку с новым заданием на её руках.

23. Обречён гореть

Мне мерзко.

Я испытываю отвращение.

Этот человек только что осквернил всё, во что я верю. Всё, за что я выступаю. Он плюнул в лицо моей религии, сделав то, что он сделал там, размазав свою сперму на моём лбу в какой-то больной демонстрации доминирования.

Я разгорячена, зла и на взводе, когда вытираю лицо от его следов в ванной комнате в коридоре. Я держу голову в своих руках, наклонившись вперед, в то время как от тепла текущей воды образуется легкий пар, поднимающийся передо мной.

Что я натворила?

Я снова попала в его ловушку, выполнив какое бы там ни было задание, которое он мне придумал. Ключ, комната, конверт, разрушение моей невинности…

Никогда в жизни со мной не обращались так неуважительно. И, конечно, это должен был быть человек, который не только, похоже, одержим идеей разрушить мою чистоту, но и намерен защищать меня с помощью загадок и скрытых помыслов.

Мои эмоции, мои гормоны, весь мой мир сместился со своей оси из-за него. Я не могла не быть очарованной им там, или в любой другой комнате. Нравится мне это или нет, но меня тянет к нему неведомыми мне способами, как будто что-то глубоко в темных уголках моей сущности говорит с тьмой внутри него.

Он был больше, чем у образа мужчины, представленного мной. Вид его заворожил меня. Твёрдый, толстый и бархатистый, переплетённый пульсирующими венами, с золотым кольцом пирсинга на кончике. Я даже не знала, что мужчины прокалывают свои половые органы.

Это совершенно странно и абсолютно непонятно для меня. Никто даже не может его видеть, так в чем же цель?

Я вспоминаю его грубую хватку за ремень на моей шее и за мои волосы, его хриплые стоны, которые вырывались из его горла, когда он непрерывно «трахал» моё, и тот опасный взгляд в его глазах, когда он сказал мне смотреть на него, пока он был внутри моего рта. Знакомое тепло возвращается между моими бедрами, влажность всё ещё присутствует. Это ощущение, чувство того, что я связана так крепко… оно просто не кончается.

Я чувствую себя грязной. Я чувствую себя использованной. Я чувствую себя… неудовлетворенной, жаждущей большего. Как он и хотел.

Меня раздражает сам факт того, что я вообще могла получать удовольствие от такого ужасного обращения. Но правда заключается в том, что моё тело хотело этого, а мой мозг не мог понять, почему.

Вытерев размазанный макияж под глазами, я беру салфетку, чтобы вытереть губы. Сделав паузу, я смотрю на своё отражение, вспоминая его слова.

Сделай это, Брайони. Или… увидишь, что случится, если ты этого не сделаешь.

Причинит ли он боль Сэйнту, если я не выполню этот больной и извращенный план?

Откуда он вообще узнает?

Я всё равно собираюсь вытереть губы, не заботясь о его правилах, когда стук в дверь практически парализует меня от страха.

— Брайони? Ты там?

Сэйнт.

Быстро приведя себя в порядок, я прочищаю горло и открываю дверь.

Он стоит там непринужденно, опираясь одной рукой о дверную раму, и выглядит как всегда привлекательно в своем костюме. Его маска надвинута на золотистую бритую голову, его непринужденное выражение лица перевоплощается в хмурое при виде меня.

— Что не так? — он сразу же застывает, увидев мои красные, залитые слезами глаза. — Что случилось?

Я качаю головой, делая глубокий вдох.

— Ничего, просто… думаю, мне нужно идти.

Его брови поднимаются в беспокойстве.

— Брайони, что случилось? Кто-то что-то сказал? Тебя ранили? Я в полном замешательстве.

Он хватает меня за руку, притягивая ближе к себе, а я сглатываю, глядя на богато украшенный красный ковер пола в коридоре, глаза наполняются слезами, но уже по новой причине. Из-за красного, страстного гнева.

— Давай, — мягко говорит он, обнимая меня. — Давай уведём тебя отсюда.

Я рада, что он больше ничего не спрашивает. Знаю, это кажется безумием: я плачу здесь, в ванной, но это гораздо больше, чем просто слезы на вечеринке.

Он выводит меня из ванной, помогая спуститься по лестнице, где костюмированный бал продолжается уже без меня. Снова закрыв лицо маской, я сосредотачиваюсь на том, чтобы уйти, не вступая ни с кем в разговор.

Фальшивые разговоры с людьми, которые притворяются, что их действительно интересует, кто я такая, уже достали меня. Я надеялась, что если я зарекомендую себя как авторитетный член этой церкви, то добьюсь какого-то уважения. Но пока что ничего не изменилось. Я всё ещё здесь, как спутница Сэйнта, а ложь и подлые секреты епископа, похоже, игнорируются или неизвестны всем, кроме меня.

Сэйнт втягивается в разговор, пока мы уходим, и как бы он ни старался освободиться, чтобы уйти со мной, человек, с которым он разговаривает, продолжает говорить. К сожалению, Сэйнт слишком хороший парень для старших членов общины, чтобы просто так расстаться с ним, поэтому я ухожу к выходу одна, отчаянно нуждаясь в воздухе.