Спустя четырнадцать лет в Мумбаи вновь заработают танцевальные бары, и различные слои населения по-разному отреагировали на эту новость. Владельцев баров и женщин, ищущих работу в таких местах, это, естественно, обрадовало, однако некоторые религиозные организации и группы по защите прав женщин осудили этот шаг.

«Мы понимаем, что многие женщины, работающие в танцевальных барах, являются основными кормилицами для своих семей, – сказала Шикха Паранджпе, президент Женской ассоциации в Неруле, в ответ на решение Верховного суда. – Но с другой стороны, правительство должно бороться с торговлей несовершеннолетними девочками. Танцевальные бары вновь откроются, но необходимо строго следить за тем, чтобы в них соблюдался закон и женщины не подвергались эксплуатации».

Завсегдатаи подобных заведений, напротив, рады тому, что мумбайские бары станут более качественными и разнообразными. Один из посетителей, отказавшийся назвать свое имя, прокомментировал это так: «Я буду одним из первых посетителей в «Синем баре» на следующей неделе. Некоторые из девушек, работавших в нем много лет назад, возвращаются, а открывать шоу будет известная красотка».

Тара

Четырнадцать лет. Четырнадцать лет – максимальный срок заключения в Индии. Именно столько длилось изгнание в леса бога Рамы. Тара скорчила гримасу при этой мысли. В ее случае все было совсем наоборот: Мумбаи был для нее и изгнанием, и тюрьмой. На этот раз она не позволит ему стать ни тем, ни другим. Неделя. Это все. Потом она снова уедет, навсегда.

Тара вышла из кондиционируемого аэропорта в жаркий и влажный Мумбаи, таща за собой маленький чемодан. Она обвела взглядом толпу водителей с плакатами в поисках своего имени. Ее босс, Шетти, должен был прислать за ней машину.

Она выпрямилась, пытаясь побороть накативший панический страх, который все еще вызывали у нее толпы людей в крупных транспортных узлах. Она находилась в аэропорту Мумбаи, а не на железнодорожной станции Боривали. Телефон у нее в руке был ее собственным, а не подаренным Шетти. Она могла потратить здесь сколько угодно времени. Не было ни трехминутного дедлайна, ни ужаса перед неизвестностью. Тара сделала долгий, спокойный вдох.

В Мумбаи пахло по-другому. Или это она пахла иначе? Шетти оплатил ее первый полет. Теперь она понимала объявления на английском языке и обрывки разговоров вокруг. Ее новая одежда тоже была другой. Исчезли блестящие, слишком обтягивающие лехенга-чоли, в которых она танцевала в «Синем баре». Исчезло, подарив ей вздох облегчения, и царапающее кожу сари с синими блестками, в котором она ходила на вокзал. На ней были темные джинсы и рубашка с длинными рукавами: она выглядела как женщина, возвращающаяся из рабочей поездки. Удобные туфли и волосы, завязанные в тугой хвост, дополняли ее образ. Тара оделась так для новой работы. Она была старше, и в тридцать один год ее тело округлилось, несмотря на ежедневные многочасовые занятия домашними делами и танцами.

Спустя какое-то время она нашла свое имя – просто «Тара» корявыми буквами на хлипком клочке бумаги. Она подошла к невысокому седому водителю. Он подвел ее к месту посадки и попросил подождать, пока подгонит машину со стоянки.

Когда-то она представляла себе, как ее полное имя, Нойонтара Мондал, будет красоваться на рекламных щитах и в журналах. Тара поправила рубашку. Она никогда не будет сниматься в кино, о ней никогда никто не узнает, кроме нескольких учеников, которых она тренировала, их родителей, соседей, которые участвовали в ее любительских постановках, и Зои, которая жила через дорогу и зарабатывала тем, что сидела с детьми, делала татуировки хной и косметические процедуры тем, кто не мог себе позволить ходить в салон.

Тара поднесла к носу татуировку на руке, вдохнула земляной, похожий на сено, аромат и улыбнулась.

– Это на удачу. Интересный, современный дизайн, – говорила Зоя, нанося хну. – Шетти не будет возражать. Ты же теперь не просто танцовщица. Ты еще и хореограф.

Для владельца бара Шетти был неплохим человеком. Не развратный и не жестокий, как другие, он следил за тем, чтобы никто не приставал к девушкам. Посылал за ними авторикш, платил охранникам в доме, где они жили, чтобы тот следил за их безопасностью, и нанимал вышибал, которые выгоняли всех, кто лапал девушек без их разрешения. Однако он боготворил деньги и никогда не позволял своим девочкам забывать об этом.

– А как же убытки, которые мы ему причинили, когда сбежали?

– Не волнуйся, – успокоила ее Зоя. – Шетти все это время точно знал, где мы живем. Ты думаешь, он не стал бы действовать раньше, если бы хотел отомстить?

– Я не знаю, Зоя. Ты все время говоришь, что этот твой Расул защитил нас, но…

– Это он и был. Как ты думаешь, о чем мы с ним говорили по телефону, как не об этом, а?

Зоя и ее парень, Расул.

Расул Мохсин прошел путь от пузатой шестерки мафиозного босса до дона мафии. Каждое утро Зоя возвращалась с синяками, которые изо всех сил старалась скрыть – на горле, груди, спине и в других местах, которые не позволяла Таре трогать. Каждый день после обеда он приходил к ней с духами и розами, а потом умолял простить и рыдал возле квартиры на Мира-роуд, в которой Тара и Зоя жили еще с шестью девушками. Каждый божий день все повторялось сначала.

Все это прекратилось четырнадцать лет назад, когда Зоя сбежала из Мумбаи вместе с Тарой и пачками грязных денег, украденных у Расула. У него были все основания для того, чтобы перерезать им горло – обычное дело в его профессии. Однако он этого не сделал.

Тара вздохнула. Только Зоя и Расул понимали свои отношения, которые теперь протекали на расстоянии, пока Зоя находилась в Лакхнау. Он умолял Зою поехать в Мумбаи вместе с Тарой, но прилетела только Тара.

Вокруг пассажиры толкали друг друга, гремели тележками, бормотали извинения. Кто-то ругался. И никто даже не смотрел в ее сторону. Это тоже что-то новенькое. Пот струйками стекал у нее по вискам, оставлял влажные пятна под мышками. Наконец она заметила водителя, который медленно пробирался сквозь толпу такси, каршеринговых машин и частных автомобилей.

Оказавшись в салоне с кондиционером, она вздохнула с облегчением. Больше десяти лет назад она убегала от Шетти, как преступница, которую разыскивает полиция, а теперь он прислал за ней вполне сносный седан. Не блестящий и не новый, внутри него воняло табаком, но все же. Это свидетельствовало о том, что Шетти говорил правду, когда уверял Зою, что Тара может спокойно выполнить свою работу, взять деньги и вернуться домой. А деньги ей были ой как нужны. А ему нужна была хорошая ведущая танцовщица и хореограф, которая понимала бы суть работы, но не по мумбайским расценкам. От нее требовалось оттанцевать семь ночей в обновленном «Синем баре», переместившемся в другой район, и обучить танцам нескольких девушек. Легко.

Последние тринадцать лет прошли в пеленках, приучению к горшку, школьной учебе и истериках во время еды. Ее Пия.

Эта реальность ничем не была похожа на ту, которую она оставила в Мумбаи. Она смотрела на огромные рекламные щиты, расставленные по обочинам дороги, и разглядывала новых кинозвезд. Она была наивна и мечтала о невозможном. Зажужжал телефон, и Тара открыла пришедшее сообщение.

Пия спрашивала, приземлилась ли она. Она не решалась звонить дочери, пока не останется одна: чем меньше Шетти будет знать о ее нынешней жизни, тем лучше.

Она набрала и отправила сообщение, пообещав, что позвонит позже. Тара выдохнула и закрыла глаза. Не исключено, что все эти предосторожности не помогут.

Зоя утверждала, что их побег навредил бизнесу Шетти, но еще большим бедствием стал полный запрет баров в Мумбаи. Теперь, когда правительство снова стало выдавать лицензии, Шетти сможет вернуть свои деньги и даже преумножить их. Ей нужно было сосредоточиться только на Пие и новой международной школе, куда та могла поступить, если бы только у Тары получилось собрать деньги на ближайшие несколько лет, по прошествии которых ее дочь получит право на получение стипендии.