— Ну-да, ну-да. Мотив называть причиной, тебя тоже в школе милиции учили?

— А что? — удивленно переспросил Рома.

— Да ничего такого. Оружие мы тоже установить не сумеем. Пуля прошла навылет, мы ее не нашли, а по входному отверстию не поймешь из чего в Федора Петровича стреляли.

Вот тут я бы поспорил, но не стал возражать Семягину.

— Что касается мотивов,то тут тоже полный швах, — продолжил Александр Иванович, — ума не приложу, кому старик мог мешать до такой степени, чтобы тот, кто это сделал мог бы пойти на убийство. Я не хочу сказать, что Петрович был божьим одуванчиком. Но насколько я разбираюсь в людях, он нормальный мужик, не смотря все петли и крутые повороты в его биографии.

Мне не очень понравилось с какой интонацией Александр Иванович сказал последнее предложение. Казалось, что Семягин как раз таки не уверен в своей способности разбираться в людях.

Ведь это он подобрал и снарядил в экспедицию команду, в которой произошла беда.

— Не ну я в другой ситуации бы точно промолчал, но тут такое… У Петровича все было очень не просто, — пробурчал себе под нос Брахман. Он был единственным, кто отказался от алкоголя.

— Макаров, что ты имеешь ввиду? Какое тут такое, что ты не можешь молчать?

— Да, ну я даже не знаю, — Брахман почему-то посмотрел на меня, ища поддержки, — не, не буду. Сейчас скажу, подведу под монастырь человека, потом буду всю жизнь жалеть об этом.

— Макаров, если есть что сказать — говори.

— Нет, нет. Забудьте.

Козак осуждающе посмотрел на моего соседа по палатке подошел к нему вплотную и почти навис над ним.

— Или говори сейчас или заткнись и не делай мозги!

Я был вынужден подойти и встать между ними, слегка оттолкнув Романа.

— Брахман, что ты имел ввиду, когда говорил, что у Петровича все не просто? Кого ты можешь подставить?

Но он замкнулся опустил взгляд и отступил назад. Он оглядел стоящих рядом мужчин и извинился:

— Простите, смерть человека всегда влияет на психику. Я не так выразился. Я просто хотел сказать, что мне будет не просто без Федора Петровича, мне будет не хватать старика.

— А кого ты мог подвести под монастырь?

— Да себя же и подвести, не хочу выглядеть в ваших глазах слабаком.

Это выглядело очень странным. Неудачная попытка перевести стрелки.

У меня сложилось впечатление, что Брахман знает что-то очень важное про старика, мотив, какие-то обстоятельства которые могли привести к его гибели.

— Хорошо, Макаров. Но только смотри, чтобы твое молчание не привело к другой беде.

Семягин тоже почувствовал несуразность его отговорок.

— Если, кто-нибудь знает о причинах произошедшего или что-то слышал или видел необычное, товарищи, вы можете подойти и рассказать мне. Не обязательно это делать прилюдно или публично. Делитесь любыми мыслями и информации. Только так мы сможем разобраться в этой истории.

Он допил свою кружку, еще раз осмотрел всех.

— А теперь, если ни у кого нет возражений — всем отбой. Бондаренко, ты спишь в моей палатке.

— Возражения есть, — неожиданно ответил Козак, — вы бы расспросили как следует Бурцева, что-то не верю я что он спал мертвым сном и ничего не слышал. Да и Брахмана тоже.

Я недоуменно уставился на него.

— Я вот всегда просыпаюсь, если из палатки кто-то выходит. Не может такого быть, чтобы они ничего не услышали. Они первые под подозрением. Договорились, небось, между собой. Вот дали бы мне с ними поговорить с глазу на глаз, я бы их тут же на чистую воду вывел.

После слов Козака, которые произвели впечатление на часть коллектива, на меня с Брахманом посмотрело несколько пар глаз, с подозрительным прищуром.

— Я бы у них тоже оружие отобрал, вон Бурцев сам признался, что промолчал про самородок. Видать, хотел себе забрать. А Бурцев? Что скажешь? — завершил Рома. Он все это время смотрел на Семягина, и только во время последнего вопроса повернулся ко мне.

Семягин подошел к Козаку почти вплотную и ответил:

— Может, кто-нибудь не понял, я повторю. Все мы под подозрением, никто не является исключением. Так же как Бурцев с Макаровым, ты, Козак, тоже являешься подозреваемым. Ни больше ни меньше. Может тогда у всех оружие отберем? Как ты предлагаешь?

Люди промолчали, перспектива остаться в тундре без ружья не улыбалась никому.

— Ну и отлично. Значит мы все поняли друг друга. Прекрасно. Утро вечера мудренее, трава соломы зеленее. Отбой.

Мужики потоптались на месте, погундели, перебрасываясь короткими фразами и отправились устраиваться на ночлег.

Забравшись в палатку, я включил фонарик аккуратно разложил свои вещи, которые находились в беспорядке после досмотра Семягиным.

Я сел на свой спальник и попробовал собраться мыслями. Не могу сказать, что я был в восторге от спирта. Говорят, что от него становится теплее на душе и легче на сердце, мне так совершенно не казалось. Но плечи и шея расслабились. Это позволило думать.

Пока Семягин не очень активно вел расследование. С одной стороны ему некуда спешить с другой, я интуитивно чувствовал, что нельзя терять время.

Оружие из которого стреляли в Петровича не найдено, скорее всего мы его и не найдем, потому что нет пули.

Семягин сфотографировал положение Петровича, его рану, входное и выходное отверстие.

Последнее выглядело очень странно. Я не криминалист и не патологоанатом, но отверстие скорее напоминало рану от удара ножом, чем выход пулевого ранения.

Я предположил, что Петровича могли сначала сзади ударить ножом в область лопатки, а потом выстрелить в сердце. Такой своеобразный «контрольный». Семягин недоверчиво посмотрел на меня но возражать не стал.

В любом случае фотографии пока были совершенно бесполезны и не могли пролить свет на преступление и убийцу, потому что снимки должен рассматривать специалист.

Я не был уверен, что Семягин сделал правильную экспозицию из которой можно было составить представление о последних мгновениях жизни старика.

Но я не спешил делать замечания, чтобы не терять доверия, которое мне удалось восстановить с трудом.

Я просто зарисовал схему, тщательно промерил расстояние от тропы до туши с медведем. Записал все,что вижу до мельчайших подробностей. Достаточно правдоподобно нарисовал прислоненное тело Петровича к медвежьей туше. Я сделал несколько выводов и записал их себе в блокнот.

первое.Тот кто убил Петровича и, возможно, потом притащил его сюда. Расчет на то, что к туше, на которой уже появились следы разложения, никто не сунется в общем-то был оправдан, рассуждал я.

Второй важной деталью было то, что мы так и не нашли рюкзак Петровича. Его или выкинули в озеро, или он спрятан где-то поблизости.

Третьим вопросом были следы, ведущие к телу. Кто-то добрался до Петровича раньше нас с Семягиным и не признался в этом. Возможно, это был убийца. Если бы с утра не пошел снег, то мы бы еще долго не нашли его до сих пор.

Говорят, то преступника тянет на место преступления. Я не очень-то верю в теорию утверждающую, что он возвращается туда, чтобы испытывая подсознательное желание получить некое облегчение.

Скорее всего дело в другом. Преступник не уверен в том, что не оставил улик и возвращается, чтобы убедиться в их отсутствии. Иногда, они пытаются подбросить ложные улики, чтобы повести расследование по неверному пути.

Вполне возможно, что от того самого злополучного самородка и пытались избавиться и вложили золото Петровичу в руку. Делалось это чтобы отвести от себя подозрения в случае находки.

А возможно, Петрович улыбался перед смертью, потому что за мгновение до убийства ему вернули украденное.

Ну и тему адреналина нельзя сбрасывать со счета. Во время совершения преступления надпочечники впрыскивают в организм лошадиные дозы этого гормона.

Это ощущение, вместе с картиной произошедшего надолго остается в памяти злоумышленника. Снова и снова возвращаясь на место преступления, человек как бы заставляет свой организм выделять дозу адреналина.