Тем временем во двор скользнули ещё два урода, один уверенным шагом подошёл к окну спальни и замер, разглядывая ставни. Попробовал подцепить их пальцем. Просунул его под ставень и дёрнул, дерево заскрипело, но створка держалась. Прижавшись носом к окну, оно шумно втянуло воздух. И отпрянуло, подавшись к крыльцу.

Тем временем первый, засунув под дверь вторую руку, тянул её на себя. Меня трясло от ужаса, в темноте был отчётливо слышен стук моих зубов. Страх сковал тело, не давая отодвинуться от страшного зрелища. Мама подошла, обняла и отвела вглубь чердака. Прижала к себе и, как в детстве, гладила по волосам.

Отец следил за происходящим, наконец шумно выдохнул:

— Уходят, — его напряжённые плечи обмякли, — идут в другие дворы.

Дед открыл люк, пропустив свет в помещение:

— Пойдёмте вниз, нагляделись уже.

Мы спустились в дом. О сне не было и речи.

— Кто же это. Ни звери, ни люди, — мама потёрла руками виски.

— Бог его знает. Я такую страховидлу впервые вижу — вздохнул старик.

Папа посмотрел на нас покрасневшими от напряжения глазами:

— Оно что-то оставило на двери. Как метка.

— Они ориентируются на запах, как я заметила, — добавила мама.

Тишина окружала дом, но в ней не было спокойствия. Это было молчание перед тем, что должно случиться. Неизбежным. Страшным. Все ли переживут эту ночь? Или завтра ещё одной могилой под соснами станет больше? Мы невольно прислушивались к звукам с улицы. Мягкий полог тишины нарушал только барабанящий дождь. Он весело звенел по крыше и ставням. Весенний. Дарующий жизнь всему живому. Напоённый лунным светом.

Ему невдомёк, что в этот час, в неказистом, сильно обветшалом доме перед иконой сгорбленная старушка зажгла огарок свечи и тихо бормотала молитвы, непрерывно крестясь. А позади неё, бесшумно переставляя длинные лапы, из мрака выходило существо. Оскалившись. Чуя близкую добычу, оно поднялось на задние ноги, выкинув вперёд руку с длинными когтями. Старушка не почувствовала боли, когда один коготь пронзил ей сердце. Она обмякла. Существо, словно баюкая, прижало её к груди. Страшная пасть, полная острых как бритва зубов, распахнулась. Их молочная белизна отразилась в угасающих глазах старухи.

Сон сморил меня уже под утро, проснулась оттого, что в печке весело потрескивали дрова, наполняя дом уютным теплом. Зевая, выбралась из-под одеяла.

— А печь топить зачем? — спросила я, выходя из комнаты, — не холодно же?

— Так, хлеба напечь надо, — ответил Дед Михей, подкидывая дрова.

Мама чистила картошку, собираясь готовить завтрак.

Ставни ещё были закрыты.

— Который час? — я огляделась в поисках старого будильника.

Он стоял перед папой.

— Уже рассвело, но подождём немного. Вообще непонятно, боятся ли они солнечного света? Может, у них просто ночной образ жизни?

— А если уроды умирают от солнца?

— Такое, к сожалению, бывает только в дешёвых фильмах про вампиров, — вздохнула мама.

Окна решились открыть уже после завтрака. На улице было пасмурно, тучи серой пеленой затянули небо, выпивая все краски дня. И трава, и лужи, и дома, и осыпанные зеленью деревья как будто обесцветились.

— Сколько времени, всё та же хмарь, — проворчал старик.

— Заметили, за все дни, что мы отрезаны от мира, ни разу не выглянуло солнце, — мама посмотрела в окно.

— Ваш Трофим прав, — потёр папа переносицу, — временная аномалия.

— Слушай его больше, — махнул рукой дед, — у него каждый вечер такая аномалия.

— Нет, действительно, — вмешалась мама, — странно это всё. Неправильно.

Накинув куртку, я вышла во двор, присела, рассматривая дверь. Внизу, как белёсая клякса, висел грязной тряпкой клок паутины. Плотной и вязкой. Прикоснулась к ней пальцами. Она сразу приклеилась, точно намазанная суперклеем. Присев на лавку, долго очищала руку от противной плёнки.

Отодрав клейкую паутину, пыталась рассмотреть её поближе. В нос ударила вонь тухлых яиц, карболки, сырости и земли. А ведь это может навести на след, где обитают монстры.

Зашла в дом и протянула остатки паутины папе:

— Тебе знаком этот запах?

Отец взял грязный комок в руки:

— Что это?

— Метка, которую оставили ночные “гости”.

Он принюхался:

— Странный запах, но мне не знаком.

К нам подошёл дед:

— А ну-ка, дай гляну, — взял комок в руки, принюхался, — а ведь так на болотах пахнет. Только в нашей округе их не было.

— Значит, теперь есть, — сложив руки на груди, ответила мама.

— Идём, Денис, — старик, уже одетый, подхватил двустволку, — глянем, что у нас за местность теперь.

Мужчины вышли со двора и направились в сторону леса.

От нечего делать, вышла за калитку. Через пару минут подошёл Гриша:

— Там ваших возле сельсовета ждут.

— Папа и дед Михей ушли, осмотреть окрестности.

— Надо было с собой кого-нибудь позвать, — нахмурился парень.

— Они далеко не пойдут. Так, поблизости осмотрятся.

— Всё равно. Не знаем, кто по нашей деревне шастает.

— Уже знаем, — по телу пробежала дрожь отвращения.

— Как? — Гриша обернулся, вплотную приблизившись ко мне.

Коротко рассказала о ночном визите. Лицо парня перекосила гримаса:

— Точно в дешёвом экшне.

— Только это не игра, — воспоминания всколыхнули исчезнувшие с наступлением утра страхи.

— Может, над нами проводят эксперимент?

— Гриша, всё это не фильм, не постановка. Вернись в реальность. Кому нужна маленькая деревушка?

— Посуди сама, — оживился парень, — мы попали в неизвестное место. Коммуникации не работают. Солнца нет. И странные твари. Всё сходится.

— Сдаётся мне, всё гораздо серьёзнее, чем непонятный эксперимент злобного гения. И объясняется проще. И страшнее.

К нам подошли дядя Лёша и вечно недовольный Фёдор.

— Тихо ночь прошла? — поинтересовался богатырь.

— Не совсем. Сейчас дед Михей с отцом вернутся, сами расскажут.

— Живы все? — зыркнул глазами Угрюм.

— Да, всё в порядке, — мне было не по себе рядом с этим человеком. Его злобный взгляд не сочетался со словами заботы.

— Мы пошли по дворам, проверить всех, — добавил Алексей.

— Можно с вами? — воодушевился Гриша.

Дядя Лёша замялся:

— Надо оно вам, ребятишки? Уж мы сами.

— Да пусть идут, — неожиданно согласился Фёдор, — в жизни и пострашнее вещи бывают.

Он улыбнулся внезапной, какой-то предвкушающей улыбкой, больше похожей на оскал.

Алексей нахмурился, но промолчал. Не знаю, хотела ли я идти. Было страшно, и одновременно неизведанный доселе ужас манил, как страшилки, которые рассказывали друг другу в детстве, спрятавшись под одеялом.

Мы пошли по домам, дядя Лёша стучался в ворота, спрашивал, как прошла ночь. Все ли живы? Так странно, интересоваться не обычными житейскими делами, а тем, не умер ли кто за эту ночь.

— Ты сказал, что нас ждут у сельсовета. А выходит, все по домам сидят, — спросила я тихо у Гриши.

— Лев Андреевич ждал и с ним несколько наших мужиков. Женщины все делами заняты, — парень развёл руками.

Мы обошли уже почти всю деревню. Ни люди, ни живность не пострадали. Выходит, эти уроды не смогли пробраться. Уже собрались возвращаться, когда дядя Лёша спохватился:

— Постойте, к старой Никитишне мы не зашли. И вчера её никто не видел.

— Она особо ни с кем и не общается, — пожал плечами Гриша.

— Но проверить всё равно надо. На собрании я её не видел. Только там, где Степана нашли.

Алексей развернулся, и мы следом за ним. Домик старушки стоял в одном из переулков, за сгоревшими строениями. Маленький, покосившийся. Он состарился и ждал смерти вместе со своей хозяйкой. Скособоченная калитка была распахнута, как и входная дверь.

— Не нравится мне это, — нахмурился Фёдор.

Мы заторопились внутрь. Первым зашёл дядя Лёша.

— Никитишна! Ты дома?

Неестественная тишина окружала избушку. Во дворе не топтались в пыли куры, не видно собаки. Внутри не слышны звуки улиц. Гуськом прошли в комнату. Возле угла с иконами, страшным повторением вчерашнего кошмара, висел кокон. Но в этот раз он не был спелёнат так туго. Снизу, там, где была голова покойницы, сочилась жёлто-зелёная, дурно пахнущая жидкость. Со шкафа на нас зашипел матёрый серый котище, заставив прийти в себя.