Осторожно сняли одежду, кожа в двух местах была разорвана клыками, так что виднелись кости. Ливень омывал раны, открывая зиявшие переломы. Мама сняла с себя куртку, вырвала подклад, разодрала его на полосы.

— Потерпи немного, — наложила импровизированный жгут.

За переживаниями и заботами о Грише мы и не заметили, что бой уже закончен. К нам постепенно стал сбегаться народ.

— Что тут, Оля? — Папа протиснулся сквозь толпу.

— Нужна помощь. Поищи что-то для шины.

Мама оторвала рукав у пострадавшей куртки, достала из сумки обезболивающее, протянула его Грише:

— Пей, поможет.

Захватила шиной два соседних сустава, избегая прикосновений к открытой ране, подложила оторванный рукав, не туго бинтуя конечность, чтобы ненароком не сместить кости.

Парень сидел бледный, как стена, держась из последних сил.

— А ты герой, — улыбнулся папа, мягко похлопав его по плечу, — за дочь спасибо, я всё видел. Не переживай, Оленька тебя починит.

— До свадьбы заживёт, — подмигнул Гриша, выразительно глядя на меня.

Дождь кончился также внезапно, как начался. Мокрые и грязные, мы продолжили путь.

Путь предстоял хоть и недолгий, но мы уже порядком вымотались и продрогли. К тому же подстраивались под шаг Гриши, который не мог идти наравне со всеми, хотя и старался.

Гать прошли быстро и скоро уже топали по хорошо утрамбованной просёлочной дороге. Дождь закончился, но крупные капли срывались с деревьев, прокрадываясь за шиворот, ветер студил влажную одежду. Ноги скользили в многочисленных лужах.

— Долго ещё? — к Матвею подошла Люба.

— Не знаю. Я же не ездил. По дороге дойдём, она здесь одна. К полудню, наверное, будем на месте.

Небо на востоке начало сереть, занимался ещё один безрадостный рассвет. Гриша шагал с трудом. Как мама ни старалась, но кровь сочилась потихоньку на дорогу, капая из промокшего рукава куртки. Лицо парня стало бледным.

— Так, стоп, — глядя на него, скомандовал дед Михей, — делаем носилки. Парень совсем плох.

— Нет, — упрямо тряхнул головой Гриша, — я могу идти. Всё в порядке.

— Вижу я твой порядок, — насупился старик, — не спорь.

Мужики нарубили толстых, упругих веток, быстро соорудили импровизированные носилки, водрузили на них Гришу. Лицо его расслабилось, он с видимым облегчением откинулся на спину. Матвей и дядя Лёша несли его по дороге.

Местность менялась, мы проходили мимо заброшенных домов разорённого посёлка. Старые избы печально смотрели на нас опустевшими глазами-окнами, ветер трепал дырявые занавески. Из садов, точно моля о помощи, тянули к нам ветви плодовые деревья, с пожелтевшей листвой и полусгнившими зелёными фруктами. Огороды затянул бурьян, дома выглядывали из него, точно вековые старики из своих шубеек.

— А ведь здесь когда-то было красиво, — мама разглядывала картину запустения.

— Везде у нас было красиво. И жизнь была сытная, устроенная, — с тоской смотрел на разор Матвей, — тогда я ещё пареньком был, младше Гришки. На охоту с отцом ходили, в лесу ягод, орехов, грибов было видимо-невидимо. В речках рыба плескалась, хоть руками вытаскивай.

— Как же всё это началось? — подошёл к ним папа.

Матвей запустил пятерню в вихрастый чуб:

— В одну ночь всё изменилось. Солнце будто выключил кто, небо тучами чёрными затянуло, а по темноте твари шалить начали. По первой они ни силой, ни быстротой не отличались. Их собаки рвали, защищали нас. Думали, справимся с нагрянувшей бедой. А потом… Поумнели они враз, людей похищали сначала, кто после заката задержался. Сил поднабрались. Теперь-то я уж смекнул, что матка им разума прибавляет и сама учится, как охотиться на нас. Вот так и получилось, что не стало сёл и деревень. Кто успел, в город подался. Мы, да ещё несколько хуторов далёких выжили. За заборами сидим и носа высунуть боимся… К нам из другого мира закинуло всю эту напасть.

Заброшенные дома остались позади. На дороге начал появляться асфальт, как пластилиновые нашлёпки, которые разбросал ребёнок. Он скорее мешал идти, чем помогал. На его краях частые дожди вымыли большие ямы, шли с осторожностью, залитые водой, они были довольно глубоки.

Завиднелись подступы к городу, хмурому и неприветливому. Крайние дома, многоквартирные трёхэтажки, стояли, как огромные форты перед поселением. Окна в них были забиты железными листами или закрыты кирпичной кладкой, с торца каждого дома начиналась бетонная стена. Строения сами стали частью ограды. Штукатурка давно слезла с фасадов, обнажив кирпичное нутро, где-то ещё уныло поскрипывали, ставшие ненужными, останки подъездных дверей. Перед городом возвышался остов полуразрушенной заправки. Пыльные окна с уцелевшими стёклами безучастно взирали на дорогу, колонки с оторванными шлангами покосились, крыша местами обвалилась, засыпав вход.

— Жутко здесь, — приоткрыл глаза Гриша, — апокалипсис какой-то.

Никто не ответил. Это было не нужно, люди невольно шли ближе друг к другу, по коже пробежал неприятный холодок, словно мы вторглись во владение мертвеца, где всё давным-давно погибло вместе с хозяином.

Приблизились к большим воротам в бетонной стене. Они были обиты железом, наверху виднелись смотровые окна, похожие, скорее, на узкие щели.

— Вы кто такие? — Послышался неприветливый мужской голос.

— Мы из Завидово, — откликнулся Матвей, — погорело наше село.

Ответа не последовало, но ворота пришли в движение, тяжёлые створки медленно открылись.

— Заходите, — вышел к нам навстречу хмурый мужчина, лет пятидесяти, с уставшим лицом и военной выправкой, — провожу вас к коменданту, он поможет устроиться.

Мы шли по серым улицам, народ не сильно реагировал на наше появление, каждый спешил по своим делам. Лишь пара любопытных мальчишек несколько кварталов бежали за нами.

Скоро мы оказались перед муниципальным зданием, невысоким, но добротным, с массивными колоннами тяжёлого портика.

— Всей толпой ходить не надо, — обернулся к нам хмурый, так и не представившийся за всё время пути, — двое за мной. Остальные ждите здесь.

Мы остались на небольшой площади, внутрь прошли Матвей и папа.

— Нам тут не очень-то рады, — поёжилась Мария, прижимая к себе младших ребятишек.

— Оно и понятно, — дед Михей тяжело опёрся на перила здания, — лишние рты не нужны никому.

Мама хлопотала над Гришей, который совсем раскис к окончанию путешествия:

— Надеюсь, здесь есть нормальная больница. Пареньку нужна серьёзная помощь. Хорошо бы снимок сделать, перелом сложный.

— Отыщем, — кивнул старик, — Гришу на ноги поставим.

На площади начали останавливаться люди, с любопытством поглядывая в нашу сторону, но никто не подходил.

— Что же они держат нас так долго. Дети могут простудиться, — нахмурилась Люба.

— Непросто такую ораву разместить, — тяжело вздохнула Мария.

На крыльце показались Матвей и отец, седовласый что-то объяснял им, потом указал рукой в сторону. Они кивнули и спустились к нам.

— Пойдёмте, сначала отведём Гришу в больницу, — папа объяснял на ходу, — потом нас покормят и расселят. Говорят, есть ещё свободные квартиры.

Мы шли по улицам, разглядывая наше пристанище. Городок был небольшой, из двух- и трёхэтажных домов. Обычный административный центр, каких много разбросано по нашей стране. Здесь, наверное, так же. Больница тоже была обычной, как и у нас. Жёлтое здание, где у входа сновали шустрые медсёстры и не спеша прогуливались больные. На скамейках сидели говорливые бабули, по дорожкам вокруг бегала ребятня.

Матвей и дядя Лёша занесли Гришу в здание, нас встретила дородная женщина, буквально заслонившая собой проход:

— Куда такие грязные? — она расставила руки, словно старалась поймать нас, чтобы прекратить это безобразие.

Мама вышла вперёд:

— У нас открытый перелом, мальчику нужна срочная помощь. Я пойду с вами, я врач.

— Врачам мы рады, — смилостивилась тётка, — остальных не пущу. Ждите, сейчас подадут носилки.