— Конечно, — выпалил он, — это же родители… ох, извини.
— Вот видишь. А мои меня бросили.
— Как бросили?
— Так. Когда мне исполнилось двенадцать, отец решил отдать меня на воспитание бабушке по материнской линии — я думаю, им надоели мои постоянные побеги из дома и нежелание обучаться таким важным для будущей королевы вещам. Фактически, меня удалили от двора, хотя бабушка тоже жила в столице, ее особняк находился в соседнем квартале.
— А как же твое наследование, и все эти… этикеты? Других же детей у них не было?
— Вот именно, что не было. Были бы другие, меня бы давно лишили всех прав, — дрогнувшим голосом проговорила Лесана, осушая свой бокал до дна. — Правда, в конечном итоге, родители этим и принялись заниматься. Когда я жила у бабушки, до меня вдруг начали доходить слухи о том, что отец то собирается разводиться с матерью, то вдруг приближает к себе двоюродных племянников и прочих дальних родственников — одного так полюбил, чуть ли не усыновить его собрался. А мамаша их всех постоянно против меня настраивала: Лесана, мол, не от мира сего, править Цедонией не желает, да и не способна к этому. Сумасшедшей меня повсюду выставлять начала, тварь.
Сильный порыв ветра ворвался в салон, хлопнул оконной рамой и разворошил страницы лежавшей на подоконнике раскрытой книги. Лесана порывисто вскочила и бросилась закрывать окно, словно обрадовавшись предлогу прервать свое тяжелое повествование.
Тим никак не мог найти слов, шокированный неожиданно свалившейся на него историей. Может быть, именно сейчас надо подойти к ней и обнять? Он попытался встать, но отчего-то не послушались ноги — тело пронзила непонятная, ватная слабость.
Вернувшись, Лесана не стала садиться в кресло, а принялась нервно расхаживать по комнате, то и дело дотрагиваясь до разных предметов обстановки и поправляя расставленные на столиках фарфоровые статуэтки.
— Так, о чем я? Да, отослали меня со двора, значит. С глаз долой, из сердца вон — слышал такую поговорку? Сначала я даже обрадовалась: бабушка относилась ко мне очень хорошо, не заставляла делать ничего из того, что мне не нравилось и разрешала выходить в город тогда, когда я захочу. Когда узнала, что я мечтаю научиться морскому делу, то сразу же подарила мне маленькую яхту и капитана впридачу, который принялся меня всему обучать. Такой, знаешь ли, симпатичный молодой человек…
Тиму не понравилось то, каким тоном она это сказала.
— Так вот, очень скоро я уже многое умела сама, и мы с Эрнестом часто выходили в открытое море, а однажды даже поплыли на остров Рокка, что в целом дне пути от Сантуриана.
— Сантуриан? — переспросил Тим.
— Ну да, мой родной город, столица Цедонии. — Она немного помолчала. — А этот остров, Тим, он неописуемо прекрасен. Весь порос сосновым лесом, а в самом центре его спрятано изумительной красоты озеро, глубокое и прозрачное, словно хрусталь. Вода там густого синего цвета и очень холодная, а берег покрыт сплошным ковром огромных кувшинок и лотосов. Мы провели там всю ночь… и эта ночь, наверное, была самой счастливой в моей жизни. Поскольку ни до, ни после этого я не переживала такого чистого, незамутненного ощущения счастья…
Тим не решался спросить, что произошло в ту ночь между ней и капитаном яхты; но по лицу и голосу девушки почти догадывался об этом.
— Тогда мне едва исполнилось пятнадцать, — добавила Лесана, — а через месяц Эрнеста отправили в экспедицию на крайний Север, и я больше никогда ничего о нем не слышала.
— После этого я начала вести бурный, если не сказать — разгульный образ жизни. Целыми днями проводила время в порту, перезнакомилась с половиной морских офицеров Сантуриана, одно время даже решила, что хочу научиться рисовать и посещала академию высоких искусств. Там тоже обзавелась кучей новых знакомых и мы все вместе ходили в море на моей яхте, с утра до вечера праздновали и прожигали жизнь. Причем, понимаешь, ни для кого из этих людей не было секретом, кто я такая — и скоро мое имя уже украшало заголовки всей бульварной прессы. А мне, Тим, на все это было наплевать. Чем хуже, тем лучше — такой был у меня тогда принцип, и еще мне очень хотелось как следует досадить своим поведением и образом жизни родителям. Поскольку не понимала я тогда, что досаждаю-то в основном самой себе.
— А что же твоя бабушка? — поинтересовался Тим. — Она-то как ко всему этому относилась?
— Она переживала, конечно. Но так сильно меня любила, что не хотела ущемлять моей свободы ни в чем. Особенно учитывая то, как со мной поступили отец с матерью.
— А что они?
— А они поначалу делали вид, что моя жизнь их больше не интересует. Ждали наверное, когда мне в пьяной драке всадят в бок нож в портовой таверне, — невесело усмехнулась Лесана. — Я тебе больше скажу — если бы не почти невидимая, но исключительно эффективная охрана, которой снабдила меня бабушка, и которая сопровождала меня на каждом шагу — отец бы давно со мной разделался.
— Даже так? — недоверчиво проговорил Тим. — Ну и родители у тебя, конечно…
— Даже так, — серьезно кивнула девушка. Ты не забывай, что они в первую очередь коронованные особы, а уже потом родители. Если их вообще можно было так называть.
— И что же случилось дальше? С тобой?
— Со мной? Да ничего особенного. Жила, как хотела, о троне и наследстве даже и не думала. Все, что мне было нужно, у меня было: собственный корабль, личная свобода, море, друзья…
Она остановилась у дивана, на котором сидел Тим и неожиданно опустилась на сиденье рядом с ним. Так близко, что юноша ощутил нежный аромат сирени, исходивший от ее волос.
— А потом умерла бабушка. И мать предложила мне вернуться назад. Ко двору.
— И ты согласилась?
— Сначала я ее, конечно, и видеть не желала. Порвала письмо на мелкие кусочки, аккуратно упаковала их в конверт и отправила ей назад. Бабушка оставила мне особняк и пожизненную ренту из своего состояния, поэтому я больше не зависела от родителей материально.
— Разве твой отец, король, не мог все это отобрать назад? — поинтересовался Тим.
— Нет, не все так просто. Ты, наверное, думаешь, что наш монарх может себе позволить все, что ему в голову взбредет? Мы же не отсталые дикари, Тим. Король Цедонии далеко не всемогущ и вынужден постоянно считаться с теми, кто обладает в стране влиянием и властью. У нас, можешь себе представить, существуют и даже соблюдаются законы.
Тим покивал, удивляясь тому, что какие-то законы могут быть превыше желаний монарха. Ему трудно было представить себе олигархию Архипелага, подчиняющуюся воле закона.
— И что же произошло потом?
Лесана поболтала в стакане оливку.
— Потом я узнала, отчего мамаша вдруг так сильно возжелала моего общества. И призадумалась. Она, видишь ли, давно уже опасалась того, что отец избавится от нее сразу же, как только разделается со мной. Зачем ему нужна бесплодная королева, к тому же ненавидящая его всеми фибрами души? Исчезнет Лесана — и папаша, конечно же, возжелает нового наследника престола. Любовниц у него всегда было достаточно, почему бы не уморить мать и не сделать королевой одну из них? Тем более, что некоторые из этих девок были даже достаточно благородны для этого.
— Так, значит, она решила, что наследницей должна остаться именно ты?
— Ага, правильно понимаешь, — подтвердила Лесана. — Мамаша хотела заключить со мной пакт. Я возвращаюсь ко двору, мирюсь с отцом и соглашаюсь играть роль принцессы. А она в обмен на это прекращает меня тиранить, больше не заикается о замужестве и вообще предоставляет мне полную свободу действий. Ну, в рамках моей новой роли. Будущее династии обеспечено, и папаше больше не надо будет искать себе наследников на стороне, рискуя подорвать доверие к короне.
— Так рамки-то, я думаю, могли оказаться довольно узкими? — усмехнулся Тим.
— Ну еще бы, — согласно кивнула девушка, — поэтому она обещала мне кое-что еще.
— И что же?
Лесана покачала головой.
— Пока не могу сказать, извини. Знай только, что это было для меня очень важно — именно поэтому я и согласилась на ее условия. Поверила родной матери, в кои-то веки.
