Самое логичное со стороны противника в данной ситуации – раз уж не удалось скрытное проникновение в лагерь, попытаться нанести основные удары, по самому мелководью просочившись с флангов мимо торцов земляных валов. В недостроенном защитном периметре городка это самое слабо защищенное место.

И предводитель туземцев показал, что он умеет быстро оценивать ситуацию и прекрасно управляет своими воинами. Атакующие производили много шума на озере, яростно взбивали воду руками, карабкались на удерживающие рогатины щиты, палили с лодок из ружей и луков, но выходить на сушу не спешили. Зато две большие группы хошонов стали выбираться на берег прямо у земляных валов с северной и южной сторон лагеря, вне секторов обстрела нашей береговой батареи. Здесь мы могли их накрыть только гранатами и из ружей, но обеспечить достаточную плотность огня было затруднительно.

Однако наивно было полагать, что отвечавшие за устройство лагеря таридийские офицеры не озаботились этой проблемой. До сих пор туземцы не сталкивались с проволочными ограждениями, так что знакомство с ними стало для них полной неожиданностью.

Почувствовавшие близость цели хошоны спотыкались о первые ряды проволоки, натянутые параллельно друг другу над самой землей, падали, судорожно барахтались, стараясь увернуться от падающих на них соплеменников и выбраться из-под быстро растущих завалов. Те, кого миновала сия чаша, пробегали на пару метров дальше, чтобы напороться на следующие ряды проволочного заграждения, установленные чуть повыше. И снова крики, падения, проклятия, заглушаемые звуками взрывов гранат и частой ружейной стрельбы.

Я спешно подтянул людей с других участков периметра, потому что численное превосходство туземцев на берегу озера было подавляющим, и это, несмотря на все прилагаемые нами усилия, грозило прорывом обороны. Проникновение же большого количества живой силы противника внутрь укрепленного лагеря могло привести к непоправимым последствиям.

Усугубляло проблему повисшее над местом сражения пороховое облако: очень скоро мы практически лишились возможности видеть как атакующих, так и держащих оборону соратников, видимость составляла, дай бог, десять-пятнадцать метров. В какой-то момент хошоны все-таки хлынули на наши позиции, вынудив солдат встречать их штыками. Я поднялся на ноги, держа револьвер в левой руке. Неудобно, но все-таки стрельба с левой будет понадежнее попыток отбиваться от разъяренных туземцев, держа в «слабой» руке шпагу. Впрочем, я успел сделать всего один выстрел, после чего охрана обступила меня со всех сторон, лишив возможности действовать самостоятельно.

Вот не люблю я этого, не привык. Понимаю, что так правильно – негоже генералам врукопашную ходить, а все равно какое-то гаденькое чувство охватывает из-за того, что кто-то другой за тебя своей жизнью рискует.

Хорошо, что стадия ближнего боя оказалась короткой. Прорвавшиеся туземцы быстро закончились, а новые на их место поступать перестали. Поспособствовали этому как раз направленные мной в атаку драгуны. Несмотря на внушительное численное превосходство противника, стремительный удар кавалерии по флангам вынужденной брести по колено в воде пехоты опрокинул туземцев, заставив их напрочь забыть о стремлении попасть внутрь нашего городка.

Вряд ли ушел живым кто-то из попытавшихся спастись бегством по берегу озера Скалистого, да таких «умников» и не было много – основная часть нападавших, оставив тщетные попытки противостоять всадникам, удирала вплавь. У меня мелькнула было мысль направить теперь конницу прочесать озерный берег в двух направлениях, да быстро я ее отогнал ввиду нежелания действовать «вслепую». Будь у меня побольше кавалерии, можно было бы рискнуть и попытаться накрыть выбирающихся на берег хошонов. Взять их, так сказать, тепленькими. Но людей у меня сейчас мало, а потому распылять силы нецелесообразно. Тем более что есть другая возможность нанести врагу ощутимый урон.

Не мудрствуя лукаво, я направил всю имеющуюся кавалерию в степь. Туда, где тлели остатки призванных ввести нас в заблуждение костров и где хошоны оставили вместо себя своих лошадок.

Оставленные в степи коневоды только и успели броситься врассыпную, не оказав даже символического сопротивления. Правда, чтобы облегчить собственное бегство, кое-кто из них успел разогнать часть табуна, а туземные кони – они злые и норовистые, чужаков не любят. Так что пришлось драгунам изрядно потрудиться, чтобы к утру согнать к лагерю голов пятьсот-шестьсот. Остальные разбежались, да и слава богу, потому что лошади требуют ухода и присмотра, а нам пока не до этого. Здесь важным было то, что большая часть хошонского отряда превратилась в пешеходов.

Эту ночь мы пережили, враг больше не делал попыток атаковать городок. А ближе к полудню следующего дня из-за западных холмов в озерную долину потянулись фургоны второго отряда, возглавляемого ротмистром Зайцевым. Упустили хошоны свои шансы – договариваться с нами не захотели, а победить не смогли. Что ж, ход за мной. Посмотрим, как вы запоете через недельку-другую.

Джеймс Ричмонд пребывал в состоянии бешенства. Уже битый час он то метался по кабинету, расшвыривая в стороны попадавшиеся на пути стулья, круша вазы, срывая со стен дорогие картины, то затихал у окна, судорожно сжимая побелевшими пальцами подоконник. Секретарь Гилмор дважды пытался войти, но оба раза вынужден был спешно захлопывать дверь, чтобы не получить в лицо пепельницей или еще чем-то тяжелым. Остальные обитатели губернаторской резиденции испуганно забились в свои норы, уже зная, что попадать генералу под горячую руку не стоит.

В последнее время плохие известия множились со страшной скоростью, проблемы наслаивались друг на друга и уже грозили пустить под откос многочисленные планы Ричмонда, а заодно и утянуть на дно его карьеру. Много чего генерал повидал на своем веку, были у него и взлеты и падения, но такой концентрации неудач, как сейчас, не случалось никогда.

Годами Джеймс шаг за шагом расширял и укреплял зону влияния Фрадштадта в Новом Свете, площадь колонии за время его пребывания в должности губернатора увеличилась вдвое, а поступающие в казну Благословенных Островов денежные средства – почти в десять раз! Он вышвырнул из Рунгазеи Рангорн, многое сделал, чтобы подданные криольского короля здесь едва дышали, зажатые со всех сторон во фрадштадтские тиски. Он почти устроил великое переселение хошонов на север, натравив их попутно на таридийскую колонию! Если бы этот замысел не сорвался в последний момент, от неуступчивых северян не осталось бы на континенте и следа, а хошонские земли оказались бы свободны для освоения. Либо он нашел бы способ согнать на эти земли вечных конкурентов хошонов – надоедливых катланов, обеспечив прирост земель Короны на восток.

Не все и не всегда получалось с первого раза, иногда приходилось отступать, перегруппировывать силы, придумывать новые неожиданные ходы, но он всегда возвращался и довершал начатое, всегда обеспечивал поступательное движение вперед, способствовал возвеличиванию и процветанию родного Фрадштадта. Он двух королей пережил на посту губернатора и пользовался их исключительным доверием. Случались попытки отдельных личностей сместить его с должности при помощи интриг, но каждый раз его позиции оставались незыблемыми, недосягаемыми для завистников. Можно даже сказать, что Джеймс не обращал на эти попытки внимания.

Однако никогда не было такого, чтобы действующая власть столь недвусмысленно выказывала ему свое недоверие, буквально палки в колеса вставляла. Словно каким-то могущественным силам в метрополии недостаточно просто добиться его отставки, а нужно обязательно растоптать, вывалять в грязи, уничтожить его репутацию.

Как иначе воспринимать ситуацию, когда после многомесячной травли в прессе метрополия открывает в Ньюпорте отделение Тайной канцелярии, и первое, что начинают делать присланные с Островов сотрудники, – это опрашивать его ближайшее окружение! Но это еще полбеды! В конце концов, и с этим бы генерал справился – обласкал бы, прикормил, подстроил бы ситуацию, которую можно использовать для шантажа. И все было бы хорошо, как не раз уже бывало с разного рода проверяющими. Но не успел он еще толком взять в оборот служащих Тайной канцелярии, как в Рунгазею пожаловал герцог Джон Бедфорд – один из самых влиятельных лордов фрадштадтского парламента и, по совместительству, один из крупнейших акционеров Рунгазейской колониальной компании, известный ревнитель старых традиций, воспринимающий в штыки любое уклонение подданных Короны от исполнения своего долга – естественно, в его понимании – и с подозрением относящийся к любым нововведениям и хитростям, используемым фрадштадтцами, наделенными властными полномочиями. Эдакий упертый консерватор, надменный и преисполненный чувством собственной правоты до мозга костей вельможа, которого парламент наделяет в особых случаях функциями ревизора. Учитывая же тот факт, что большинство членов парламента в большей или меньшей степени тоже являются акционерами Рунгазейской колониальной компании и очень не любят недополучать деньги из заморских территорий, выходит, что Бедфорд представляет сразу и парламент, и компанию. Его приезд к любому должностному лицу королевства и так считался черной меткой, верным признаком как минимум грядущей отставки, а то и тюрьмы или эшафота, а уж когда дело усугублялось личной заинтересованностью, чопорный аристократ зверствовал вдвойне.