Вскоре остальные из отряда остановились рядом со мной. Я повернулся к ним, выбирая, кто мог знать, что там внизу происходит, и остановился на телохранителях жреца. Сам жрец, находясь в Броннине, мог быть и не в курсе, что это за люди поселились у входа в столицу.

— Кто они такие? — с некоторым недоумением повторил мой вопрос один из Достойных Братьев, проследив за тем, куда я указывал. — Естественно, беженцы из уничтоженных кланов. Из тех самых, которые пали под натиском демонов в начале этого лета.

— В «Вестнике Императорского Двора» они никогда не упоминались, — пробормотал я. — Столько людей — и ни одной, даже самой крохотной статьи о них.

По мере того как мы спускались с холма и приближались к огромному импровизированному лагерю, жалкая картина человеческого существования в нем становилась все более отчетливой. Куда бы я ни смотрел, видел лица — усталые, бледные, с запавшими щеками. Потухшие глаза. Со всех сторон доносились запахи давно немытых тел и пропитанной старым потом одежды. При этом то здесь, то там я видел то, что можно было назвать «остатками былой роскоши» — осколками прежней жизни, которые эти люди сумели унести с собой.

А еще дети. Здесь было так много детей, более грязных и худых, чем взрослые. Некоторые из них пытались играть — куклами, сделанными из соломы и веревок, воображаемыми мечами из веток, кусочками коры, которые должны были обозначать лодки и корабли…

Насколько далеко по обе стороны от ворот тянулось это жалкое поселение? Сколько людей здесь было? Несколько десятков тысяч? Или еще больше?

— Почему они здесь? — я повернулся к телохранителю жреца.

— У кого были родственники в других кланах или вольных землях, отправились к ним, — отозвался тот. — А сюда пришли все те, кому деваться было некуда. Вокруг столицы стоит несколько защитных контуров, здесь относительно безопасно.

— Нет, я имею в виду — почему им не выделили землю, не помогли построить новые дома? Почему они уже три месяца живут вот здесь, вот так?

Мне казалось, что мои вопросы были логичны и разумны, но телохранитель уставился на меня с таким видом, будто я заговорил на чужом языке. Потом гоготнул.

— Ну спросите у императора, почему.

Я перевел вопросительный взгляд на жреца.

— У его величества явно другие планы на то, как следует тратить средства из императорской казны, — сказал тот своим привычным дипломатичным тоном.

— Да-да, — присоединился к разговору второй телохранитель. — Совсем другие планы. В прошлый раз, насколько помню, этими планами были грудастые двойняшки из клана Шен. В позапрошлый — молодая вдовушка главы Гильдии Ата. А два месяца назад — фигуристая купчиха из Золотой Слободы. Очень-очень важные планы.

Наступило молчание. Ни второй телохранитель, ни Благая Сестра, ни жрец не сказали ничего, что опровергало бы только что сказанное. Значит, император тратил средства из казны на многочисленных фавориток вместо того, чтобы помочь своим подданным.

— Ясно, — сказал я после паузы. — А что Церковь?

Вопрос будто ушел в пустоту, потому что мне никто не ответил.

— Церковь ведь богата, — продолжил я, не дождавшись никакой реакции. — И влияния у нее, наверное, больше, чем у всей императорской семьи. Почему Церковь не помогла этим несчастным?

— С какой стати Церкви им помогать? — после паузы бросил второй телохранитель, тот самый, который перечислял императорских любовниц. — Церковь не вмешивается в дела кланов.

— Но это ведь не дела кланов, — сказал я, хмурясь. — Это ведь часть того, зачем Пресветлая Хейма вообще создала Церковь.

— О чем вы говорите, Рейн? — Теаган спрашивал меня вроде бы обычным спокойным тоном, но в его позе я заметил то напряжение, которое уже видел во время нашего последнего разговора в Броннине.

— «Высшая цель — выживание человечества», — процитировал я слова, которые вновь и вновь повторялись на всех фресках храма. — «Высшее благо — процветание человечества». Так ведь? И вот они, — я повел рукой, показывая на тысячи беженцев, — они часть человечества. Разве Церковь не должна заботиться в том числе и об их выживании и процветании? Сколько из них умрет от холода и голода, когда начнется зима? Сколько ожесточится и вернется на земли, теперь кишащие демонами, и станет шибинами, лишь бы избежать смерти?

Теаган смотрел на меня сейчас так пристально, будто поставил себе целью провертеть во мне взглядом дыру. Но при этом молчал, явно ожидая, что я скажу дальше.

— Что, разве… — я успел произнести только эти два слова, когда меня перебил Кастиан:

— Рейн, будь так добр, заткнись! Пожалуйста!

Я повернулся к своему приемному «брату» — тот подъехал ко мне совсем близко и даже протянул руку, словно собираясь зажать мне рот, если я не послушаю его и продолжу говорить. И я бы, наверное, оскорбился, если бы на его лице так отчетливо не читалась паника.

— Хватит! — продолжил он. — Ты сейчас… Ты реально так на пожизненное в Залах Покаяния наговоришь!

На это я отреагировать не успел, потому что тут вмешался Теаган.

— Нет-нет, Кастиан, не беспокойтесь! Рейн не сказал ничего еретического. Абсолютно ничего.

Но слова жреца если и уменьшили панику на лице Кастиана, то совсем ненамного.

— Рейн! — повторил он, глядя на меня умоляюще.

— Я, собственно, сказал все, что хотел сказать, — проговорил я после паузы.

Честно, сам я не видел, что такого даже отдаленно еретического было в моих словах. Я всего лишь задавал вопросы. Но Кастиан лучше меня понимал, как работает этот мир, пусть большая часть его знаний и устарела на три века.

Какое-то время мы продолжали путь в молчании, и мой взгляд опять невольно перешел на людей за пределами дороги. Хуже всего тут было ощущение собственного бессилия, ощущение того, что лично я ничего не мог изменить, не мог исправить их ситуацию.

— Почему их судьба вас заботит? — мягко поинтересовался Теаган.

Я посмотрел на него удивленно.

— А почему не должна?

— Они обычные простолюдины, а вы — благородного происхождения, родом из могущественного и богатого клана.

Я пожал плечами.

Если бы моя дорога пошла чуть иначе и встречи с Аманой в Гаргунгольме не случилось бы — но я бы все равно сумел оттуда выбраться — то считался бы сейчас таким же простолюдином, как и эти бездомные люди. Как там было написано в приказе на мой арест? «Рейн, не имеющий клана, из Непомнящих».

— Так неправильно, — попытался я объяснить, махнув рукой в сторону беженцев. — Так не должно быть.

— Положение этих людей ломает вашу картину справедливого мира? — предложил жрец свою версию и, пожалуй, она была верной, хотя и звучала слишком специфически. Будто цитата откуда-то.

— Вроде того, — проговорил я неохотно, чувствуя на себе сверлящий взгляд Кастиана. Да-да, я помнил, надо держать язык за зубами, чтобы случайно не сболтнуть ересь.

Но моих слов жрецу, похоже, хватило, и он не стал возражать, когда я перевел тему разговора на другое.

Внутрь города нас запустили легко, а еще я заметил, как взгляды дежурных стражников задержались на Теагане и как изменились их позы, став более напряженными.

Столица была огромной — раз в двадцать больше, чем Броннин — располагалась на двух широких холмах и в долине между ними. Ни долину, ни второй холм с площади, располагающейся у городских ворот, мы, конечно, не увидели, об их существовании в своей привычной доброжелательной манере поведал Теаган, добавив, что если императорский дворец венчал первый холм, то вершина второго принадлежала Церкви, и именно туда лежал сейчас его путь.

Академию Всех Стихий мы отыскали без проблем — наверное, во всем городе не нашлось бы человека, который бы не знал, где она расположена. Проблемы возникли, когда мы попытались понять, в какое из принадлежащих ей многочисленных зданий следовало идти новичкам — и тут уже обычные жители города ничего нам подсказать не могли.

Конечно, над воротами, ведущими к каждому из ее корпусов, красовались крупные рунические надписи, но ни мне, ни Кастиану, ни кому иному из нашей группы такие фразы как «Плацидус Литая» или «Огненная Аркада Маруда» ничего не говорили. Вернее, говорили, что руководители Академии любят использовать слова, понятные далеко не каждому человеку.