— А зачем? — в свою очередь удивился я. Учеба еще не началась, так что все три экземпляра ровным рядком висели у меня в шкафу.

— Затем, что двух простачков, ходивших в обычной одежде, тут уже ножами в бок пырнули! Были бы в форме, не лежали бы сейчас в лечебнице и не охали! Что, думаешь, все приехавшие из чинных да благородных? Да вот ни на финтифлюшечку! Иди форму надень, она хоть как-то защитит!

— Понял, — сказал я, подумав, что теперь ясно, почему комендант выглядит так, будто всю ночь не спал. — А этот, который пырнул, куда делся?

— Сыскари забрали, — буркнул комендант. — Допросят сперва, а потом на Границу поедет без всякого обучения. Так ему и надо, придурку.

Да, жизнь тут определенно кипела, бурлила и даже пенилась через край. Так что я действительно вернулся в нашу с Кастианом комнату, передал ему то, что услышал, и переоделся в форму.

С минуту я постоял, разглядывая материал и пытаясь ощутить в нем какое-то подобие жизни, но сейчас ничего в одежде не выдавало ее симбиотического происхождения. Плотный, гладкий, приятный на ощупь материал с едва заметным узорчатым рисунком. Единственной необычностью было отсутствие пуговиц — стоило запахнуть один край этого длинного камзола поверх другого края, как они слиплись в единое целое, будто бы одежда была сшита прямо на мне. Для того, чтобы форму снять, как я помнил, требовалось всего лишь провести пальцем по половине длины.

Особых дел у нас с Кастианом не было, так что я решил насладиться последними теплыми днями осени — о том, что они последние, еще вчера со знающим видом заявил Дорес — вышел во двор дома и сел на одну из многочисленных, сейчас пустых, скамеек. Сперва сел, а потом и вовсе лег, подложив руки под голову и глядя в голубое небо. Где-то в кустах чирикала неведомая птичка, практически под ухом стрекотал сверчок, издалека доносились голоса будущих студентов, занятых какими-то важными делами.

А у меня никаких важных дел сейчас не было, что меня весьма радовало. Вместо того я любовался небом и редкими белыми облачками на нем и продумывал первое в своей жизни письмо, которое планировал отправить Амане вместе с отрядом аль-Ифрит, когда они закончат дела в столице и поедут назад.

Пока что у меня придумалась одна-единственная фраза, которая была и началом письма, и обращением — «Моей самой любимой кузине». На этом месте я застрял…

— Эй ты! — раздался голос неподалеку. — Как ты смеешь прохлаждаться, когда благородному дану нужна помощь?

Я поморщился. Вторая фраза письма, которую я почти сочинил, ускользнула, спугнутая чужим криком. Потише нельзя, а?

Усилием воли подавив раздражение, я вернулся к придумыванию. Итак…

Я скатился со скамейки, уходя от удара, с моментальным запозданием вспомнив, что студентам запрещалось носить на территории Академии даже ножи, не говоря уже о мечах. Так что сейчас для самозащиты у меня были лишь голые руки — и магия. Но магию использовать определенно не стоило — ею я умел только убивать, а отправляться на беседу с сыскарями, а потом на Границу мне совсем не хотелось.

Впрочем, у напавшего на меня человека никакого оружия в руках тоже не было. Более того, он всего лишь попытался меня пнуть, но из-за моего резкого движения промазал и, потеряв равновесие, сам едва не упал.

— Ты, Иштаво отродье! Да как ты смеешь! — теперь он еще больше кипел от гнева.

Я чуть склонил голову набок, разглядывая его. Может быть, это и был тот самый злопамятный Мораг, о котором предупреждал нас бритоголовый студент? Хотя вряд ли, Мораг на третьем курсе и пришел бы в форме, а парень передо мной был одет как нобиль средней руки.

— Что, так и будешь на меня пялиться? А ну живо неси все это наверх! — продолжил парень, показывая на кучу сумок и коробок, небрежно сгруженных на траву в десятке шагов от нас.

Нет, точно не Мораг. Скорее всего передо мной был такой же будущий студент, как и я, но только что приехавший, еще ничего тут не знающий, но дома привыкший распоряжаться всеми вокруг и пытающийся перенести эту привычку на новое место.

— Сам отнесешь, — сказал я ему. — И скажи спасибо, что у меня сегодня хорошее настроение, а то я бы тебе ноги переломал.

Может, конечно, и не переломал бы, но новичок своим поведением хорошо так прошелся мне против шерсти.

— Что⁈ — парень вытаращил на меня глаза, а потом потянулся куда-то за пазуху. Так, нет, вот это уже лишнее! Судя по всему, у него там был амулет.

Подскочив вплотную, я ребром одной ладони ударил его по предплечью, в то место, которые вырубало движение правой рукой, и сдернул с его шеи действительно висевший там амулет.

— Не дури! Если нападешь магией, я отвечу тем же, а моя сила заточена исключительно под убийство.

— Т-твоя сила, — с запинкой повторил парень и вдруг резко побледнел. — Т-ты разве не слуга тут?

Я бы даже оскорбился, если бы он не выглядел таким ошеломленным.

— Здесь слуг нет, — сказал я, и, чуть подумав, пояснил: — Есть служители Академии, которые готовят еду и убирают общие помещения, но если будешь им докучать, тебя самого отправят убирать конюшни, — это предупреждение комендант выдавал всем новым студентам, и судя по выражению его лица, убирать конюшни уже образовалась небольшая очередь.

— Но униформа…

А, так вот почему он перепутал.

— Это студенческая, — сказал я. — Тебе такую же выдадут, — и, не удержавшись, добавил: — Если, конечно, ты не разозлишь кого-нибудь менее доброго, чем я, а то ведь можешь до формы и не дожить.

Парень судорожно сглотнул. Потом потерянно посмотрел на вещи и на свою повисшую как плеть правую руку.

— И как же я теперь…

Я показал на освобожденную мною скамейку.

— Посиди, поразмышляй, тебе полезно. А рука придет в норму где-то через полчаса, тогда все сам и затащишь.

— Вот эта высокая смуглая девушка с раскосыми глазами, стоящая у самого окна, — дочь главы магистрата столицы, — сказала Кора. — Она поссорилась с матерью, и та отправила ее сюда в наказание. Рыжий парень, разговаривающий с ней сейчас, сын обычного приказчика, но его мать имеет отношение к иерархам Церкви. А еще обрати внимание вон на того парня с выбритыми висками, который прислонился к колонне, — он, говорят, из семьи потомственных контрабандистов…

Кора оказалась просто кладезем информации. Пока я доставшуюся нам свободную неделю гулял по Деврану, рассматривая достопримечательности и учась избегать карманников — они оказались просто бичом столицы, — пока я изучал, какие игры были популярны среди моих сверстников и как в них играть, пока я в целом, честно скажу, бездельничал, эта общительная серая мышка аккуратно, крошечка к крошечке, собирала и откладывала информацию обо всех наших будущих однокурсниках и преподавателях, выслушивала слухи и сплетни, расспрашивала старшекурсников. И вот сейчас делилась тем, что узнала.

А три месяца новой жизни успели научить меня, что порой знание нужной информации могло означать разницу между жизнью и смертью.

— Вон та низкорослая пухлощекая пара… — Кора ойкнула и прервалась. Какой-то торопыга, пробиравшийся через толпу студентов, толкнул ее так сильно, что она пролетела разделявшее нас небольшое расстояние и неловко ткнулась лицом в мое плечо. Мне-то больно не было, а вот она ойкнула снова, прижав пальцы к своему пострадавшему от столкновения носу.

— Послушай-ка, любезный! — я ухватил торопыгу за плечо, резко разворачивая к себе. — Так делать…

— Отвали! — перебил он меня, явно хотел добавить что-то еще, но неожиданно замолчал. Глаза на его лице, которое показалось мне смутно знакомым, округлились.

— А-а, это ты, Рейн… Прости, пожалуйста. — Тут его взгляд упал на все еще потирающую нос Кору, — простите, э-э, простите, госпожа. Я случайно.

Я посмотрел на «мышку» — она с опаской изучала свои пальцы, должно быть боялась, что разбила нос в кровь. Но нет, обошлось.

— Кора?

— Ничего страшного, — проговорила она. — Все нормально, Рейн.