Теперь другое время. Сейчас, когда я пишу это, некоторые из тех же газет, которых все еще будоражит наследие прошедшей войны, пишут о Джефферсоне Дэвисе с грубостью и горечью изящного, но постоянно колеблющегося слезливого романтика, и глубоко скорбят, что он не обладает таким прочным здравым смыслом и неукротимой настойчивостью, которые проявил Авраам Линкольн!

Продолжая интересоваться «Мексиканским вопросом» и часто спрашивая об уходящих каждые две недели в Веракрус пароходах, я посвятил себя исследованию, по-видимому, довольно любопытным особенностям города. Довольно странно было слышно, как люди говорят: «Пойдемте к реке», но эта формулировка точна. Новый Орлеан находится на два фута ниже, чем Миссисипи, и защищен от наводнения насыпью или защитной дамбой. Город довольно узкий, и обратной стороной упирается в большое болото. В передней же его части постоянно и быстро идет освоение новой земли. Четыре из главных центральных улиц, ближайших к дамбе, пересекают сейчас то, что несколько лет назад было руслом реки. В любом месте, копнув вглубь на два фута, копающий натыкается на воду.

Земля очень рыхлая и вязкая. Незавершенное здание таможни, построенное из привезенного из Куинси, штат Массачусетс, гранита, с момента ее открытия в 1846 году ушло в землю на два фута. То же самое случилось и с другими большими зданиями. Подвалы и колодцы невозможны в такой водянистой почве, функции первых выполняют холодильники, а последних — вертикально установленные на земле, словно башни, деревянные цистерны.

Кладбищенские склепы называют «духовками». Все они построены над землей, из кирпича, камня или гипса и покрыты сверху цементной штукатуркой. Иногда их стены трескаются, приоткрывая таким образом тайны внутренней камеры. Разрушающиеся гробы становятся видны всем, а однажды через трещину я увидел даже человеческий череп. Здесь, действительно,

Несмотря на эту отвратительную особенность, католические кладбища особенно интересны. В самых скромных памятниках, искусственных венках, ухоженных клумбах роз, гирляндах из ежедневно меняющихся свежих цветов, и в установленных в нишах стен вазах, куда капает вода и привлекает птиц, проявляется нежное, незабываемое внимание к месту последнего упокоения ушедших друзей. Более половины надписей — на французском или испанском. Очень немногие намекают на возрождение в следующей жизни. Внушительных размеров колонна установлена на могиле Доминика Ю, пирата, чья единственная добродетель — патриотизм, проявленный им во время войны 1815 года, когда он сражался на стороне Джексона, вряд ли оправдывает нанесенная на его памятнике великолепная хвалебная речь, в которой он был назван «новым Баярдом»: «Герой ста битв, — рыцарь праведный и храбрый»[18].

Трава, растущая на улицах в Новом Орлеане, не является признаком разрухи. Поскольку сама плодородная и влажная почва способствует ей, она в изобилии произрастает не только на небольших улицах, но и на брусчатых мостовых центральных улиц.

Кэнэл-Стрит, пожалуй, самая лучшая прогулочная улица на континенте. Она вдвое шире Бродвея, а посередине ее и на всем ее протяжении растут посаженные в две линии деревья, которые разделяют лишь небольшие газоны. Ночью, когда огни длинных параллельно расположенных рядов газовых фонарей мерцают сквозь дрожащую листву, и становящихся по мере удаления все меньше и меньше до того момента, пока они не объединяются и не сливаются в один, это поразительное зрелище — великолепный праздник уличных фонарей. На нижней стороне улицы — «Французский квартал», более неамериканский, чем знаменитый вклад немцев из Цинциннати, известный под названием «Над Рейном». Здесь вы можете прогуляться в течение нескольких часов, словно «пришелец из другой цивилизации», не слыша ни одного слова на своем родном языке, и не видя ничего, чтобы могло помешать вам почувствовать себя в старом французском городе. Тихие и невзрачные дома, «знакомые с забытыми годами», вызывают из памяти воспоминания о старых мексиканских городах. Это мрачные, сумеречные реликвии древности, обычно одноэтажные, с крутыми далеко выступающими черепичными или шиферными крышами, деревянными ставнями на дверях и многочисленными вычурными старыми фронтонами и мансардными окнами.

Новый Орлеан — самый «парижский» из американских городов. Опера, разные театры и все другие места развлечений в воскресенье вечером открыты. Огромный «Французский рынок» носит свою сверкающую корону славы только по воскресеньям. И тогда торговцы занимают не только большие здания, но и соседние улицы и площади. Их товары разнообразны и неисчислимы. Все, что вы захотите — еда, напиток, одежда, украшение или нечто более практичное — от Уэнхемского льда[19] до весенних цветов и тропических фруктов, — от индейских мокасин до шелкового платья, — от древних китайских книг до свежайших утренних газет — спросите, и вы получите все это.

Зайдите под навес, закажите крошечную чашку отличного кофе, и вы пообщаетесь с антиподами — ведь ваш сосед, может быть, спустился с заледеневших гор Гренландии или живет на коралловых островах Индии. Встаньте, чтобы возобновить свою прогулку, и чем дольше вы будете гулять, тем больше услышите разноязыкой речи, и в то же время люди всех национальностей, племен и народов — французы, англичане, ирландцы, немцы, испанцы, креолы, китайцы, африканцы, квартероны, мулаты, американцы — все будут толкать и пихать вас, но, впрочем, совершенно нечаянно, беззлобно и с улыбкой.

Несколько совершенно необъятных негритянок, увенчанные тюрбанами, свернутыми из невзрачного вида платков, продают фрукты и сидят прямо как пальмы. Они похожи на африканских или индийских принцесс, немного раздраженных тем, что их разлучили с их тронами и свитами, но, тем не менее, царственные «несмотря ни на что». На каждом углу маленькие девочки с яркой креольской кожей и блестящими глазами предлагают вам ароматные букеты гвоздик, роз, вербены, цветов апельсиновых и оливковых деревьев и другие незнакомые вам цветы, но за небольшим исключением — если вы женщина, вы — ботаник благодаря этому «подарку судьбы», а если мужчина, тогда вы — человек, который «по натуре своей» склонен к ученым занятиям.

На Джексон-сквер есть восхитительный кусочек зелени, выходящий на реку — там расположены мрачные и старые общественные здания, которые во времена испанского режима являлись резиденцией правительства. Рядом с ними — не менее старый собор, богато отделанный внутри — в нем поклоняются набожные католики. Его прихожане — это мозаика всех цветов и национальностей, слившихся в наше время в демократическом равенстве Римской Церкви.

Придя на мессу в одно воскресное утро, я обнаружил, что все проходы заполнены добровольцами, которые накануне отбытия в обсуждаемый всеми Форт-Пикенс, собрались, чтобы засвидетельствовать освящение своего флага Сецессии, эту церемонию с большой помпой и торжественностью проводили французские священники.

В Первой Пресвитерианской Церкви можно было услышать божественно талантливого и глубоко уважаемого обществом преподобного д-ра Палмера, поддерживавшего самые экстремистские взгляды мятежников. Ранее южане очень жестко осуждали политические проповеди, но теперь кафедра, как и ранее, поклонялась скамьям, а скамьи радостно поддерживали кафедру.

Теперь я, пожалуй, резко перейду от церкви к хлопку — ведь они в Новом Орлеане совсем недалеко друг от друга — и расскажу о посещении одного из заслуживающих внимания больших хлопкопрессовальных предприятий. Это невысокое здание, занимает собой целый квартал, и посреди него имеется открытый двор. Он полностью заполнен кучами тюков хлопка, их так много, что они даже лежат на прилегающих к зданию тротуарах. Целый день стоящие у дверей негры принимают и разгружают хлопок. В тюки хлопок сжимается мощной движимой паром машиной, так что после этого, будучи меньше в объеме, они теперь пригодны к дальнейшей транспортировке. Поначалу они на плантациях просто уплотняются винтовыми прессами и сюда приходят уже в виде компактных тюков, но эта гигантская железная машина, способная сразу взять в обработку 200 тонн, делает их еще на треть меньше. Рабочие — негры и французы, непрерывно и монотонно повторяют одни и те же свои странные и печальные движения.