— Кто вы?
— Ну, как же, — ответил он, — я капитан Уорд[154].
Когда произошел взрыв, он стоял на штормовом мостике буксира. Это была очень уязвимая позиция, но офицеры лодки проявляли признаки страха, и он решил, что его револьвер позволит ему контролировать их, если они попытаются сбежать и бросить нас.
От удара осколком по голове он потерял сознание. Когда он очнулся, буксир уже ушел на дно, а сам он барахтался в воде. У него хватило сил, чтобы ухватиться за свисавшую с борта баржи веревку и держать голову над водой. Позволив своей сабле и револьверу — весьма немало весившим — спокойно утонуть, он позвал своих людей. Под интенсивным огнем пушек и ружей они из своих поясов сделали веревку и бросили ему конец. Он обвязался ей, после чего они подняли его на баржу.
Командир городской гвардии Виксберга записал наши имена.
— Надеюсь, сэр, — сказал Колберн, — что вы предоставите нам удобные комнаты.
Слегка удивленный, майор сухо ответил:
— О, да, сэр, самые лучшие, которые у нас есть.
Эти «самые лучшие комнаты» оказались хуже некуда. Незадолго до рассвета нас отвезли в городскую тюрьму. Его грязный двор был наполовину заполнен преступниками и другими узниками — черными и белыми, поголовно грязными и кишащими паразитами. В центре двора находился канализационный сток диаметром 12 или 15 футов, огромный резервуар для всей тюремной грязи. Жар восходящего солнца этого знойного утра проник в его вонючие глубины, и воздух наполнился смрадом чумного барака.
Мы сушили нашу одежду у разведенного на дворе костра, беседовали со злодейского вида тюремными птичками и со смехом обсуждали столь неожиданные результаты нашего путешествия. Мы были готовы к смерти или ранениям, но никому из нас не приходило в голову, что мы можем быть взяты в плен. Один из рядовых заплатил доллар за право принять участие в этой экспедиции. На наш вопрос, согласен ли он с тем, что он не зря потратил свои деньги, он ответил, что не пожалел бы об этом, даже если бы дал в десять раз больше. Один юноша, получивший срок за воровство, задал нам вопрос, благодаря которому мы вскоре стали хорошими друзьями:
— Зачем вы здесь, чтобы украсть наших негров?
В полдень нас вывели из тюрьмы и повели по улице. Голые и кровоточащие ноги Джуниуса обратили на себя сочувствие одной леди, которая немедленно прислала ему пару чулок с просьбой, что если он встретит на Севере такого же страдающего «нашего солдата», он тоже поможет ему. Эта благодетельница — миссис Артур — была очень серьезным юнионистом, особой симпатии к «нашим солдатам» не испытывала, но выразилась именно так, как тогда обычно выражались лоялисты.
Во время ожидания в офисе прово, я заметил, что меня взглядом изучает какой-то негр. Прямо за открытым, простиравшимся до пола окном, стоял африканец — с большими и сияющими глазами, выражая свое сочувствие невероятными гримасами, ужимками, поклонами, расшаркиваниями и
«Сверкающий своими белыми, словно слоновая кость, кукурузными зернами».
Вокруг него было много солдат и граждан-мятежников, несколько встревоженный, я полагал, что ему не следовало бы вести себя так демонстративно. Но «самбо» знал, что он делает, и никто из окружающих ничего не заметил.
Прово — капитан Уэллс из 28-го Луизианского пехотного, любезно пригласил нас на второй этаж корт-хауза, оставив у двери часового.
Майор Уоттс, член Комиссии по обмену военнопленными от мятежников, вызвал нас и показал нам документ об освобождении под честное слово:
«КОНФЕДЕРАТИВНЫЕ ШТАТЫ АМЕРИКИ.
Виксберг, Миссисипи, 4-е мая 1863 г.
Сим подтверждается, что в соответствии с „Договором об обмене военнопленными“, заключенным между Правительствами Соединенных Штатов Америки и Конфедеративных Штатов Америки 22-го июля 1862 года, Альберт Д. Ричардсон, гражданин Нью-Йорка, который был взят в плен 4-го мая в Виксберге и с тех пор являющийся военнопленным упомянутых Конфедеративных Штатов, отпущен под честное слово с полным правом на возвращение в свою страну на следующих условиях, а именно: что он больше не будет сражаться, или служить в военной полиции в любом форте, гарнизоне или армейском подразделении, принадлежащем какой-либо из указанных сторон, а также охранником военнопленных, складов или хранилищ, и не будет выполнять никаких обязанностей, обычно выполняемых солдатами, до тех пор, пока не будет обменен в соответствии с условиями упомянутого Договора. Вышеупомянутый Альберт Д. Ричардсон, который по доброй воле и полностью согласен с указанными условиями и, подписав этот документ, торжественно подтверждает свое слово и обязуется честно держать его.
АЛЬБЕРТ Д. РИЧАРДСОН.
Н.Дж. Уоттс, майор армии Конфедерации и член Комиссии по обмену военнопленными».
Такое письменное обязательство являлось обычной и окончательной формой, которая в пункте обмена предъявлялась уполномоченному Договором офицеру. Майор Уоттс сообщил нам, что ему не позволили передать нас через боевые позиции в Виксберге, только потому, что действия Гранта не способствовали связи с его армией под защитой белого флага. Он заверил нас, что, хотя он и вынужден отправить нас в Ричмонд — единственный имеющийся другой пункт обмена, нас не задержат там, и мы отбудем с первой же присланной за нами лодкой.
Затем, когда с формальностями было покончено, майор — очень любезный, добродушный и немного самодовольный невысокого роста офицер, попытался немного утешить нас.
— Джентльмены, — невероятно напыщенно сказал он, — вы сейчас далеко от дома, но не унывайте, я видел очень многих подобных вам, и я уже отпустил несколько тысяч. И я действительно, очень бы хотел и уверен в том, что через 10 дней я увижу в этой комнате командующего вашей армией генерал-майора Гранта.
Конечно, мы знали об этом! Конечно, мы имели представление о численности армии Гранта, и еще до того, как провести множество часов среди войск мятежников, мы видели юнионистов, которые подробно рассказали нам о силах Пембертона. И мы ответили пророку, что, мы совершенно не сомневаемся в том, что он увидит генерала Гранта, но только не в статусе военнопленного!
Колберн — которому повезло в тот момент быть сотрудником «The World», и который, добравшись до Ричмонда, был отправлен домой с первой же лодкой — вернулся в Виксберг в тот момент, когда он пал. Одним из первых, с кем он встретился после захвата города, был Уоттс. Он разыграл перед ним ту же сцену, но только уже в другой роли.
— Майор, — самым обычным тоном тонко заметил он, — вы далеко от дома, но не унывайте, я видел очень многих подобных вам людей. Я считаю, что здесь сегодня их около 30-ти тысяч. В том числе и генерал-лейтенант Пембертон — командующий вашей армией.
Мы пробыли в Виксберге двое суток. Наше шумное прибытие вызвало настоящий ажиотаж. Нас навестили некоторые журналисты мятежников, они предлагали нам одежду, деньги и любую другую помощь, которую они могли оказать. Офицеры и граждане Конфедерации очень интересовались Севером и тем, что думают люди об этой войне.
Некоторые сетовали на то, что арестованные офицеры северян, находясь в заключении, говорили им: «Мы, конечно, сейчас сражаемся на стороне Союза, но все мы против этой развязанной аболиционистами войны за расовое равенство», но стоило им вернуться домой, они становились еще радикальнее и кровожаднее.
Поскольку все разговоры шли только на политические темы, у нас была прекрасная возможность предотвратить любые кривотолки относительно нас самих. Абсолютно прямо и откровенно, мы говорили им, что мы выступаем за войну, освобождение и вооружение негров. Они просто кипели от возмущения, но сильных выражений не употребляли. Их волновали только два вопроса, и они неизменно в каждом разговоре задавали их нам:
«Что будет с нами после того, как вы захватите нас?», и — «Как вы поступите с неграми после того, как они станут свободными?
Они очень активно обсуждали наших командующих, и все, похоже, считали Роузкранса лучшим генералом Союза. Почти все использовали стереотипное мятежническое выражение:
