М-р Линкольн также отменил «Прокламацию об освобождении», как несколько несвоевременную. Тем не менее, даже тогда, он удовлетворил простых людей. Устав от нежных и тонких терминов, в которых наши власти привыкли говорить о «внутренних учреждениях» и «системах труда», они были рады прочитать объявление в истинно саксонском стиле:
«Собственность активных мятежников конфискуется для общественного пользования, а их рабы отныне объявляются свободными людьми».
Так открылся новый и чистый лист в истории этой войны.
Конечно, Фримонт допускал ошибки, хотя злоупотребления в его департаменте были намного меньше, чем те, которые опозорили Вашингтон, и которые в какой-то степени неизбежны, когда происходят такие необычные выплаты из государственного бюджета.
Но он был невероятно серьезен. Он совершенно не понимал, «КАК МОЖНО НИЧЕГО НЕ ДЕЛАТЬ». Он взял на себя очень большую ответственность. Если красная лента мешала ему, он разрезал ее. Не имея возможности получить оружие в Вашингтоне, который в те дни видел только Вирджинию, он обыскал рынки всего мира в его поисках. Когда казначей отказался закрыть один из его счетов, на основании его незаконности, он арестовал его и пригрозил расстрелять, если тот будет настаивать. Сумев оставить в Сент-Луисе немного войск, он за 30 дней укрепил город, дополнительно наняв 5 000 рабочих.
Секретарь Кэмерон и адъютант-генерал Томас посетили Миссури уже после того, как Фримонт начал свою Спрингфилдскую кампанию. Генерал Томас, совершенно не стесняясь — и в отелях, и в поездах — жестко обвинял его — в грубом нарушении официальной этики и явной склонности к поощрению неповиновения среди солдат. Кэмерон продиктовал письмо, в котором он приказывал Фримонту прекратить строительство фортификационных сооружений Сент-Луиса как ненужные, а кроме того, сообщал ему, что его официальные долги не будут аннулированы до тех пор, пока они не будут полностью изучены, а контракты признаны законными. То же касается и жалованья офицеров, которых он назначил по письменному указанию Президента.
В должное время все это было подтверждено и оплачено. Укрепления Сент-Луиса оказались крайне необходимыми и были доведены до конца. Тем не менее, Кэмерон разрешил содержанию этого письма с помощью телеграфа разнестись по всей стране за четыре дня до того, как Фримонт получил его. Оно, казалось, было предназначено для того, чтобы нанести удар по его репутации честного человека, уничтожить его заслуги, возбудить недовольство в его войсках и помешать его контрагентам выполнять свои обязательства. Томас официально сообщил, что Фримонт не сможет перемещать свою армию из-за отсутствия транспорта. Но прежде чем это сообщение дошло до Вашингтона, армия ушла вперед более чем на сто миль!
Время, которое, в конце концов, расставляет все по своим местам, подтвердило лидерские достижения Фримонта в Миссури. Его отставка в Вирджинии была, несомненно, большой ошибкой. Очень тяжело, конечно быть под началом более молодого и неприятного генерала, но личные обиды во время войны должны быть отброшены, а эта отставка является таким же совершенно нелепым средством удовлетворения личных обид офицера, как и Сецессия — для якобы обиженных рабовладельцев.
Бригадный генерал Джастас Маккинстри, экс-квартирмейстер Западного Департамента, был арестован и много месяцев провел под замком в арсенале Сент-Луиса. Его неоднократные требования подробно объяснить, в чем его обвиняют, были проигнорированы. В конце концов, трибунал снял его с должности и уволил с военной службы по обвинению в совершении должностных преступлений. То же самое случилось и с бригадным генералом Чарльзом П. Стоуном. Эти судебные разбирательства грубо нарушали как воинский устав, дающий право офицерам знать о предъявляемых к ним обвинениях и свидетелей обвинения против них в течение десяти суток дней после ареста, так и дух самой Конституции, которая гарантирует каждому человеку быстрый публичный судебный процесс в присутствии его обвинителей.
Столь же достойны порицания арест и длительное удержание и многих других мирных граждан — без официальных обвинений или судебного разбирательства. Штаты, в которых шла война, и даже пограничные с ними территории, могли бы стать вполне подходящими для применения власти военных. Но подавляющее большинство управляющих Конгрессом и почти всеми Легислатурами штатов юнионистов, могло принимать любые понравившиеся ему законы, поэтому эти меры были излишними и неоправданными на Севере, в сотнях миль от мест боевых действий. Совершенно несовместимые с личными правами и республиканскими институтами, они являлись тревожными и опасными прецедентами, которыми любая недобросовестная администрация в будущем могла бы вполне резонно оправдать, как средство защиты самых грубых нарушений. Президент Линкольн всегда был очень осторожен в принятии своих собственных решений, но некоторые из его советников постоянно призывали его к этому. В частности, секретарь Стэнтон, совершивший несколько откровенно деспотических актов. Он был хорошим специалистом в области патентного права, но не имел ни малейшего представления об основных принципах гражданских свобод, которые лежат в основе английских и американских институтов. Даже Великая Хартия вольностей, звучной латынью, заявляла:
«Ни один свободный человек не будет арестован или заключен в тюрьму, или лишен владения, или объявлен стоящим вне закона, или изгнан, или каким-либо (иным) способом обездолен, и мы не пойдем на него и не пошлем на него иначе, как по законному приговору равных его (его пэров) и по закону страны.
Никому не будем продавать права и справедливости, никому не будем отказывать в них или замедлять их»[105].
Вопросы, касательно власти военных и свободы прессы были очень похожи. В каждом городе Севера действовал свой ежедневник, который, скрываясь под тонкой вуалью лояльности, усердно трудился для мятежников. Солдаты не могли не реагировать на эти предательские писания. В некоторых случаях местные командиры прикрывали их, но Президент тотчас восстанавливал их деятельность. Таким образом, у людей возникла вполне резонное убеждение, что если редакторов и издателей лояльного Севера нельзя привлечь к гражданскому суду, тогда их вообще не следует беспокоить.
Преемник Фримонта генерал Хантер покинул юго-западный Миссури. Перед отъездом из осажденного заявлениями о беглых рабах Спрингфилда, он отдал приказ всех их отправить обратно, но солдаты и офицеры так хорошо спрятали их в своих лагерях, что их хозяева не смогли их найти.
Правление Хантера просуществовало недолго — всего пятнадцать дней — на его место пришел генерал Халлек — толстый, коренастый, с глуповатым выражением лица офицер, который ходил в штатском и был более похож на состоятельного торговца. 20-го ноября появился его позорный Приказ № 3:
«Есть веские основания думать, что важная информация, касающаяся численности и состояния наших сил, передается врагу с помощью беглых рабов, которые были допущены в наши ряды. Таким образом, чтобы искоренить это зло, запрещаю впредь таким лицам вход на территорию любого лагеря или на марше, также немедленно в настоящее время убрать их из мест расположения войсковых подразделений».
Такая бесчеловечность наносила тяжелый удар по нравственности, а ложь — если здраво подумать — и по стране. Негры были верными друзьями наших солдат. Ни один из моих знакомых офицеров не смог рассказать мне ни об одном случае измены. Мало того, что Халлек весьма жестоко приказал выгнать всех рабов, он еще и оклеветал их.
Когда Чарльз Джеймс Фокс вербовал своих сторонников в Парламенте, один из присутствующих сказал ему:
— Сэр, я восхищаюсь вашими талантами, но не вашей дур… политикой!
На что Фокс ответил:
— Сэр, я восхищаюсь вашей откровенностью, но не вашими дур… манерами!
Многие из тех, кто сотрудничал с Халлеком, произносили подобные проклятия. Со своими посетителями он был груб и подозрителен. В большой степени д-р Холмс прав, сказав, что все люди зануды, когда мы в них не нуждаемся. Как и все публичные люди, Халлек тоже пребывал в тяжких оковах, но генерал, под контролем которого находится половина континента, должен же, по крайней мере, вести себя как джентльмен, но иногда он бывал так груб, что и спускал своего посетителя с лестницы. Ни один из наших высших чиновников не сравним по своей грубости с ним, разве что только Военный Министр м-р Стэнтон.
